Белая как молоко, красная как кровь

— …это вопрос жизни или смерти…

— Ладно, Лео, не преувеличивай, это ведь по сути всего лишь видеоигра! Убегаю, Аличе ждёт. До завтра.

— До завтра.

Осторожно, как вор, вставляю ключ.

Дверь медленно открывается. Никого не видно. Музыка гремит на всю катушку. Узнаю голос Васко[26], который твердит: «Хочу лёгкой жизни, беззаботной, хочу жизни, как в кино», — и это кажется мне дурной шуткой. Прикрываю дверь. Мама не слышала, что я вошёл, но тут как сумасшедший начинает лаять Терминатор, которому не даёт покоя его мочевой пузырь: Терминатор всегда сигналит, стоит мне оказаться у дверей. Услышав его, появляется мама. Стою на пороге в спортивной форме, с рюкзаком в руках, а Терминатор кружит вокруг меня, тычась носом в ноги и поскуливая.

— Что ты здесь делаешь? Разве ты не занимался у себя в комнате?.. Лео, — вздыхает она, — это же плохо кончится.

— Да, но мне захотелось передохнуть, выгулять Терминатора.

Это единственное, что может спасти меня…

Мама смотрит, как полицейский на допросе в каком-нибудь американском фильме.

— А что это от тебя так пахнет?

— Ну, пока гулял, побегал немного. Не могу я больше заниматься, вот и все… Извини, мама, нужно было сказать тебе, что ухожу, но Терминатору не терпелось — сама знаешь, какой он!

Мама немного успокаивается. А я лечу в свою комнату, где Васко орёт: «И плевать мне на всё, плева-а-а-ть!» — прежде чем моя физиономия выдаст, что я вру, а Терминатор продемонстрирует, что на самом деле никто и не выгуливал его бездонный мочевой пузырь…

Понедельник. Без пяти минут восемь. Впереди пять часов занятий, причём третьим уроком идёт английский. Нечто вроде огромного чизбургера с куском мрамора внутри. Вижу вдали Ника и Аличе, которую и в самом деле нельзя не заметить. Они меня не видели, и я не спешу им навстречу, они слишком счастливы.

Сворачиваю в сторону и скрываюсь за группой второклассников со «Спортивной газетой» в руках, которые проверяют свои выигрыши в «Фантакальчо». В последнее время я всё меньше слежу за итогами матчей. Слишком занят своими проблемами, и нет времени смотреть ни трансляции со стадиона, ни виртуальные игры, которые никогда не происходили на настоящем футбольном поле.

Так или иначе, излучавшие счастье Ник и Аличе слишком поразили меня сегодня утром, и предстоящие пять часов мучений, конечно, не облегчат моих страданий. Выхожу из школы и сворачиваю в соседний переулок, по которому обычно мало кто ходит и где редко кого встретишь. Непонятно только, почему, когда решаешь прогулять школу, непременно натыкаешься на людей, которых веками не видел, особенно маминых подруг, да ещё тех, с которыми она именно сегодня собирается пить чай после обеда.

…Но как же вырос твой сын, таким красавцем стал… я встретила его сегодня утром в парке, примерно в полдень…

Не говорю уже о том, что сыновья всех матерей становятся в глазах их подруг красавцами, и мама так или иначе старается подыграть, снять вопросы и притворяется, будто гордится этим мерзавцем, который в полдень должен был сидеть как пришитый за зелёной партой в школе, и уж точно не прохлаждаться на красной скамейке в парке…

Прекращаю досужие измышления. Жребий брошен, и пусть Цезарю будет цезарево, как сказал Цезарь, во всяком случае, я верю. Слышу издали звонок, похожий на похоронный колокол. А я не хочу умирать. С каждым шагом, отдаляющим от школы, передо мной углубляется пропасть страха и нарушений, которая просто обязывает асфальт поглотить меня. Но почему так трудно ходить в школу? Почему мы должны что-то там делать, когда нужно решать множество других жизненно важных проблем? И почему учила английского идёт мне навстречу именно по той самой дороге, по которой меньше всего ходят в школу в нашем квартале?

Едва успеваю присесть и притвориться, будто завязываю шнурки на своих теннисках, неплохо укрывшись за спортивным автомобилем. Краем глаза замечаю, что учила спешит; она явно опаздывает и при этом что-то старательно ищет в своей сумке, так что ей не до меня. Уходит! Вздыхаю с облегчением и тут же обнаруживаю, что, притворяясь, будто завязываю шнурок, вляпался в утреннее, ещё дымящееся дерьмо какого-то Терминатора…

Удачный день!

Когда сачкуешь школу, чувствуешь себя вором. А воры где укрываются после совершённой кражи? В своём убежище. Моё убежище — красная скамейка в дальнем уголке парка на берегу реки, там, где я провёл свою первую бездомную ночь, под огромным деревом с низкими кривыми ветвями, похожим на зонт с миллионами спиц.

Тут, на скамье, под защитой этого зонта я покорил миллионы потрясающих девушек, разрешил самые актуальные проблемы человечества, сделался супергероем в маске и уничтожил невероятное множество огромных упаковок чипсов со вкусом ветчины, самых моих любимых. Время тут бежит стремительно, опережая спокойное течение реки. Эта скамья определённо таит какой-то секрет времени, и тут осуществляются все мечты.

Так что сегодня как раз самый подходящий день, чтобы расположиться на моей деревянной скамейке под защитой дерева-зонта. Кидаю на неё свой рюкзак и ложусь на спину, согнув ноги. Небо голубое только местами, по нему движутся белоснежные облака. Не дождевые — морские. Из-за них голубой цвет становится ярче. Мой взгляд пробирается сквозь ветви с их зелёными овальными листьями к небу, и на нём, словно отпечатанный, возникает образ моего счастья: Беатриче. Никто не обращает внимания на небо, пока не влюбится. Облака становятся огненными, это её волосы, они разлетаются на тысячи километров, укрывая мир лёгким, мягким и прохладным плащом.

Я должен спасти Беатриче, пусть даже это будет последнее, что совершу в своей жизни, и сейчас я как раз там, где нужно. Только на этой скамье осуществляются мечты, и я незаметно засыпаю в тиши парка, как счастливый, напившийся красного вина бомж. Будь у нас время и нужная скамья, счастье было бы обеспечено. Но, к сожалению, кто-то придумал обязательное школьное образование.

Что-то коснулось моей ноги, и я очнулся от своего забытья. Вскочил, думая, что упало с ветки какое-то насекомое. Но оказалось, это мобильник. Сообщение: «Учила английского сказала, что видела тебя сегодня утром, а на уроке отсутствуешь. Думаю, что ты в дерьме. Джек». И радуется, идиот. А я действительно в дерьме! Ну почему так трудно оставаться счастливым, почему всякий раз, когда пытаешься окончательно разрешить проблему, кто-то мешает тебе? Почему Сильвия не прислала никакого сообщения? Впрочем, что теперь говорить. Что сделано, то сделано.

Пишу СМС без всякого адреса, только для того, чтобы разобраться в своих мыслях. Пишу тысячи сообщений, которые никому не отправляю: они помогают мне размышлять. «Мечтаю на своей скамье». И T9 опять выдаёт сюрприз. Подменяет всего лишь одну букву, и фраза приобретает совсем другой смысл: «Горю на костре».

В любую минуту скамейка может превратиться в костёр, разожжённый людьми, которым не нравятся мои взгляды на жизнь, как это делалось в Средние века. Привяжут к скамейке и подожгут её под этим удивительным небом, обвинив меня в том, что я — подлец, трус, дезертир, бездельник, лодырь. И моя мечта улетучится. Но именно поэтому я должен защитить её. Должен спасти от костра, разведённого моими родителями и училами, завистниками, врагами. Сейчас эта скамья куда важнее моей исцарапанной парты.

Я пропустил занятия не потому, что лодырь, а потому, что сначала мне нужно решить самую главную проблему — проблему счастья. Ведь и Мечтатель тоже говорил: «Любовь существует не для того, чтобы осчастливить нас, а для того, чтобы показать, способны ли мы пережить страдание».

Да, вот так и скажу родителям, когда отправят меня на костёр заслуженного наказания. Я только хотел любить. Вот и всё. И хочу излечиться от всех наркотиков — от лени, игровой приставки, Ю-Туба, «Симпсонов»… Можете вы это понять?

Достаю свой перочинный ножик, царапаю соседнее дерево и размышляю о своей жизни, о том, сотворю ли что-нибудь такое, что перевернёт её всю и сделает меня счастливым. Иногда посматриваю на небо и трогаю вековые складки коры этого растущего в самом центре парка дерева, такого сильного, такого крепкого и счастливого. Это просто дерево, и у него своя жизнь: оно тянется корнями к воде протекающей рядом реки и растёт. Следует тому, что предначертано ему природой. Вот и весь секрет счастья: быть самим собой, и больше ничего. Делать то, для чего существуешь. Мне бы хотелось быть таким же сильным, как это дерево, таким же шероховатым и твёрдым снаружи, живым и мягким внутри, где течёт лимфа. Я не решусь пойти к Беатриче. Мне страшно. Мне стыдно. У меня нет ничего, кроме меня самого, и я продолжаю не задумываясь терзать ножиком кору…

— Что делаешь?

Даже не обернувшись к сторожу, отвечаю:

— Провожу научный эксперимент…

— Но ты же нигде не учился!

Это говорит не сторож. Оборачиваюсь:

— Сильвия?

Она смотрит на меня, и я не узнаю её взгляда. Сильвия отлично учится, всегда старательно готовит уроки, школу пропустит, только если случится какая-нибудь тяжёлая болезнь вроде цинги или проказы, и не станет притворяться, будто заболела, нагрев градусник на лампочке, как это делаю я. Сильвия здесь, стоит передо мной. Сильвия прогуливает школу вместе со мной и из-за меня. Сильвия пришла бы за мной и в ад, лишь бы осчастливить меня. Сильвия — голубой ангел. Я знал это. Или, может быть, это похожий на Сильвию ангел, который накажет меня своим огненным мечом за то, что прогуливаю занятия.

— И что же? Мы ведь договорились вместе пойти к Беатриче. Когда увидела утром, как убегаешь, поняла, что идёшь сюда.

Подвигаюсь, чтобы она присела на эту скамейку, где осуществляются мечты.

— Ты тоже видела? Сегодня все меня видели, может, сняли для «Большого брата»[27], а я и не знаю?

Сильвия улыбается. Потом смотрит на дерево. На стволе моим ножиком вырезана математическая формула: Л + Б = Счастье. Смотрит серьёзно, вижу, как морщится, словно от боли, а потом спокойно предлагает:

— Ну, так пойдём и решим это уравнение.

Сильвия — это сила, придающая мне смелости, скрытая, но живая энергия, которая помогает мне двигаться дальше. Беру её за руку.

— Идём. Сегодня не будет никакого костра. Только мечты. Сильвия смотрит на меня, не понимая.

— Так, ничего, ничего. Очередной фокус T9…

Возле дома Беатриче меня охватывает синдром саранчи — как в «Братьях Блюз»[28], где для бегства годится любой предлог. Но Сильвия непреклонна. Крепко держит меня за руку, и мы поднимаемся по лестнице. Нам открыли, и вот мы сидим в гостиной перед синьорой с огненно-рыжими волосами, которую я видел сначала в больнице, а потом на снимке. Это мама Беатриче. Она знакома с Сильвией, но не со мной. К счастью. Говорит, что Беатриче спит. Очень ослабела. В последнее время особенно.

Рассказываю, как подарил кровь, как меня сбила машина, и про всё остальное. У мамы Беатриче спокойный голос, лицо усталое и постаревшее с тех пор, как я видел её, а молодость, что запечатлена на снимке, похоже, только на нём и осталась. Предлагает что-нибудь выпить. Я, как всегда в таких случаях, не знаю, что делать, и соглашаюсь. Всё время кажется, будто вижу взрослую Беатриче. И она будет ещё красивее матери, этой удивительной женщины.