Белая как молоко, красная как кровь

Сильвия слушает меня, рассматривая светящиеся на тёмном небе точки. У неё спокойно на душе. Сильвия улыбается:

— Люди немного похожи на звёзды: хоть и далеко светят, но светят, и всегда могут рассказать что-то интересное… Только нужно время, иногда много времени, чтобы их истории дошли до наших сердец, как свет далёких звёзд доходит до наших глаз. К тому же истории ведь ещё нужно уметь рассказывать. У тебя это хорошо получается, Лео, с увлечением. Наверное, когда-нибудь станешь астрофизиком или писателем…

— Астро… Это кто составляет гороскопы? Нет, предсказывать будущее — не моё занятие…

— Да ты не понял, глупый! Астрофизик — это учёный, который изучает небо, звёзды, небесные орбиты.

— Кто знает… Это было бы интересно. Только астрофизикам наверняка нужно очень хорошо знать математику. К тому же Млечный Путь — это, пожалуй, один из немногих случаев, когда белый цвет меня не пугает.

— Почему?

— Наверное, потому, что состоит из множества маленьких светящихся точек, соединённых друг с другом… и за каждым таким соединением таится история, которую можно запомнить…

— Да… только прекрасные истории заслуживают созвездий…

— Ты права. Посмотри, как Персей освобождает Андромеду, посмотри на Пегаса, как он летает, белоснежный и свободный…

— Тут требуется немного фантазии, но…

Прерываю Сильвию, чьи слова словно уносятся в прозрачном воздухе к самим звёздам, и кажется, будто те слышат нас.

— Мне хотелось бы, — говорю, — подобно Персею, освободить Беатриче от этого чудовища. И ускакать на крылатом коне…

— Это было бы чудесно…

— По-твоему, я мог бы и писателем стать?

— Расскажи какую-нибудь историю…

Задумываюсь. Смотрю на самую красную мерцающую звезду.

— Жила-была однажды звезда, молодая такая звезда. И как все молодые звёздочки, маленькая и белая, как молоко. И казалась очень хрупкой, но потому лишь, что испускала много света, отчего становилась почти прозрачной. Звали её Нана, это значит Крохотная. А второе имя Бьянка — Белая, потому что цветом походила на молоко. Вот и получилось у неё такое имя — Нана Бьянка, а проще — Нана. Звёздочка любила бродить по небу и знакомиться с другими звёздами. Но шло время, она выросла и из малышки Наны превратилась в Большую Красную Звезду. Все остальные звёзды завидовали её красоте и её золотистым лучам, разлетавшимся, словно длиннейшие волосы. Но секрет Красной Звезды заключался в том, что на самом-то деле, в душе своей, она оставалась малышкой Наной, простой, яркой и чистой звёздочкой, хотя и выглядела большой и красной. Вот почему она до сих пор сияет в небе, меняя свой цвет с белого на красный и наоборот. И нет ничего чудеснее её на небе. И на Земле тоже.

Умолкаю. Это не бог весть какая история. Вообще никакая не история, лишь то, что подсказала одна яркая звезда. И я указываю на неё:

— Вот эту звезду хочу посвятить тебе, Сильвия.

Улыбка озаряет лицо Сильвии, и оно освещается то белым, то красным светом, потому что, словно зеркало, отражает с расстояния миллионов, может быть, миллиардов, световых лет блеск её далёкой звезды.

Сильвия опускает голову мне на плечо и закрывает глаза. А я молча смотрю на Персея, Андромеду и Пегаса. Небо превратилось в огромный тёмный киноэкран, на который можно проецировать любые фильмы, какие только захотим, — и в то же время я чувствую, как что-то лёгкое и светлое неслышно укрывается где-то в самом далёком уголке моего сердца, подобно песчинке, которая прячется в раковине устрицы, чтобы превратиться в жемчужину.

«Я люблю тебя», говорят глаза Сильвии.

«Я тоже», — отвечают мои глаза.

Учила итальянского вызывает меня отвечать, а потом спрашивает, почему это я только теперь начал учить язык. Смотрю на Сильвию; она чуть заметно качает головой, и я оставляю при себе то, что хотел бы ответить, — и точно знаю, кого должен благодарить. Одну ошибку я всё же допустил — в сослагательном наклонении.

— Почему не знаешь сослагательного наклонения, Лео? Словно нарочно делаешь ошибку. Это же самый простой случай…

Опять молчу и проклинаю тот день, когда ради приятной компании пропустил урок и пренебрёг сослагательным наклонением, решив, что всё равно никто его не употребляет. Ради приятелей можно, наверное, отказаться от сослагательного наклонения, но говорить без него на родном языке никак нельзя. И потому я получаю четвёрку вместо пятёрки.

С завтрашнего дня непременно займусь сослагательным наклонением, нравится мне оно или нет. Вот и сейчас разобрался. Даже нравится, хотя придётся всё время помнить о нём и всюду исправлять свои ошибки. Если хочу стать писателем, нужно научиться употреблять сослагательное наклонение. Слов нет, это не самая необходимая в жизни вещь, но с ним лучше живётся: жизнь наполняется оттенками, открываются какие-то возможности. А жизнь так коротка, что есть смысл прожить её как можно полнее.

Когда прихожу к Беатриче, она пишет дневник. Как и Сильвия. Встречает меня улыбкой и просит помочь. Её дневник никто не читает, но мне она разрешит, если буду записывать под её диктовку.

— Поможешь писать, тогда дам почитать, — говорит она, и мне кажется, будто я оказался в комнате, где хранятся все секреты на свете.

Дневник — это тетрадь в красной обложке с нелинованными страницами. Худшее, что могло меня ожидать…

— Беатриче, я не умею писать на нелинованных страницах. Могу всё испортить.

Говорю это, глядя на аккуратные строки Беатриче. Вверху листа справа стоит дата, а ниже лёгким, красивым, ровным почерком изложены мысли Беатриче. Страница похожа на белое платье весенним днём, когда дует лёгкий ветерок. Читаю абзац, который она завершает так: «Дорогой Бог…» Неужели «Дорогой Бог»?! Ну да: «Дорогой Бог». Беатриче пишет письма богу. Весь дневник состоит из коротких писем богу, в которых она рассказывает о своей жизни, делится своими тревогами, радостями, печалями, надеждами. По её просьбе читаю вслух последнюю часть только что написанного письма, чтобы продолжить там, где она остановилась.

— «…Сегодня очень устала. Мне очень трудно писать Тебе. А так много хотелось бы сказать, но утешаюсь тем, что Ты и так всё знаешь. И всё же мне нравится рассказывать Тебе обо всём, это помогает лучше понять происходящее.

Спрашиваю себя, вернутся ли ко мне там, на небе, мои огненно-рыжие волосы… Если Ты подарил их мне такими красивыми, то, наверное, потому, что они нравились Тебе, они полны жизни. Так, может быть, они вернутся ко мне?»

Читаю и чувствую, что голос у меня дрожит от волнения, еле справляюсь с ним.

— А теперь пиши ты: «Сегодня я так устала, что трудно писать, заболела рука. К счастью, Ты послал мне Лео, одного из моих ангелов-хранителей…»

Никогда не считал себя хранителем, и уж тем более ангелом, но возражать не хочется. Лео — ангел-хранитель. Звучит красиво. Беатриче между тем о чём-то задумалась, устремив в пространство свои зелёные глаза.

— Ты счастлива, Беатриче?

Помолчав немного, она задумчиво отвечает:

— Да, счастлива.

Когда снова, оторвав взгляд от дневника, поднимаю на неё глаза, вижу, что она уснула. Ласково глажу её по голове, и мне кажется, будто я приласкал её слабость. Она не почувствовала моего прикосновения. Спит. Долго, наверное, с полчаса, смотрю на неё и молчу. И видится мне где-то вдали что-то пугающее, чему никак не могу найти названия. Перечитываю то, что мы написали. Я помог Беатриче приоткрыть душу. Сделал это своим корявым, неровным почерком, строки сползают… Замечаю это только теперь. Не умею писать на нелинованной бумаге. Кажется, будто все слова катятся куда-то вниз по крутому склону, пока не разобьются…

Потом пришла её мама, и я попрощался с ней. Она поцеловала меня в лоб, и я, не зная, что делать, обнял её. Судя по тому, как она благодарит меня, вижу, что поступил правильно. С тех пор как пытаюсь жить за двоих — и за Беатриче тоже, придумываю уйму правильных вещей. Это любовь, думаю я, ведь я чувствую себя счастливым: счастье — это когда любишь. Сегодня отправлюсь выгуливать Терминатора, и буду выгуливать его, даже если придётся делать это всю жизнь. Беатриче не может этого сделать, а я могу. Это ведь тоже жизнь.

Если Беатриче пишет богу, значит, он определённо существует.

Только время теряю, когда набираю на мобильнике свои НСМС (неотправленные СМС). Это верно, что система T9 умнее меня. У неё в запасе семьдесят пять тысяч слов, а у меня только тысяча. Да, это так. Скольких ещё слов я не знаю, и T9 подсказывает их. Не знаю, например, как будет «эхо» во множественном числе, а T9 знает. Не знаю, сколько «н» нужно писать в слове «раненый», а T9 знает. Не знаю, как правильно: «совесть» или «совисть». А когда пишу кому-то «дерьмо», то уже после четвёртой буквы T9 стирает слово, приходится искать другое, менее грубое выражение, и я пишу «дурак»…

Интересно, кто придумал эту систему T9? И сколько на этом заработал денег? Мне тоже следовало бы изобрести что-нибудь, чтобы заиметь уйму бабок. Может, если бы постарался, и удалось. А может, нет. Но если стану писать роман, то, конечно, с помощью T9. И чего я теряю время, размышляя обо всей этой хрени?

Как бы там ни было, замечаю вдруг, что набрал на мобильнике «Дорогой Лох…». T9, должно быть, не знает слова «Бог», и подменила буквы. Получился «Лох», и думается мне, не такое уж плохое прозвище вышло. Имя «Бог» пугает меня. Иду дальше, как если бы писал вместе с Беатриче. Тут, на дисплее, по крайней мере строки получаются ровные: «…говоришь, ты наш отец, но похоже, слишком спокойно тебе живётся на небесах. Не знаю твоего точного имени, поэтому уж позволь называть тебя Лохом, как подсказывает T9. Не могу принять твою волю, потому что просто бессмысленно всё, что ты вытворяешь с Беатриче. Если ты всемогущий, спаси её. Если всемилостивый, вылечи. Наверное, это ты пожелал, чтобы у меня появилась мечта, так не отнимай её. Если любишь меня, докажи. Или ты слишком слаб, чтобы быть Лохом? Говоришь, будто ты — сама жизнь, но сам же и отнимаешь её. Говоришь, что ты — любовь, но ты же и губишь её. Говоришь, ты сама истина, а она в том, что тебе нет никакого дела до меня и ты ничего не можешь изменить в жизни. Чего же тут удивляться, что никто не верит в тебя. Может, я слишком самонадеянный, но, окажись я на твоём месте, прежде всего — и не нужно быть Лохом, чтобы понять это! — вылечил бы Беатриче. Аминь».

Пока пишу это сообщение, получаю СМС и читаю вслух:

— «Всегда помни обо мне. Люблю тебя, хоть и не заслуживаешь этого…;-) С.»

Сильвия — ангел, к тому же на прямой связи с богом; наверное, нужно узнать у неё номер мобильника Лоха, чтобы отправить ему своё письмо. Лох, я уверен, ты вылечишь Беатриче! На твоём месте я сделал бы это, а ты, надеюсь, лучше меня…

Я ушёл от Беатриче весьма обеспокоенный, а вскоре её мама прислала эсэмэску с просьбой прийти. Когда вернулся, Беатриче спала, осунувшаяся, побледневшая. Рядом капельница, которая с каждой каплей отсчитывает уходящие секунды. Беатриче открывает глаза и улыбается слабо, словно откуда-то издалека: так печально улыбаются пожилые люди.

— Я очень ослабела, и рада, что ты пришёл. Хотела записать кое-что в дневник, но не удержать ручку. Чувствую себя какой-то дурочкой.