Мёд с корицей

хлестать меня по скулам

оторванною лапою

резиновой лягушки —

мы в квантовой песочнице

деремся за игрушки —

я серую и красную хочу прижать к груди,

а ты мне даришь радугу, березу и дожди.

ВЛАДИМИР БУЕВ

*

Частицей неделимою

иль неделимой порцией

являлся квант невидимый,

пока он стихотворцами

потроган не был дерзостно

фантомною рукой.

И вот уже в песочнице

детьми устроен бой.

Игрушки все поломаны, на лицах мак зацвёл.

Вдруг радуга (как вовремя!), и сильный дождь пошёл.

ГАННА ШЕВЧЕНКО

*

Я сообщаю космосу: «Алло,

сегодня нас снегами замело,

мы тут сидим на вышках буровых

и думаем о судьбах мировых,

о том, что лед отличен от воды,

и что враги оставили следы —

ввели коронавирусную кровь

и санкции на дружбу и любовь».

Мне космос отвечает: «Ну и пусть,

что может быть прекраснее, чем грусть,

расслабься и смотри свое кино,

не думай, а крути веретено».

Я возражаю космосу: «И что?»

Выходит рыцарь в розовом пальто,

он достает сияющий платок

и отключает «Северный поток»,

и мы летим навстречу холодам.

Я никому Россию не отдам.

Я бусинка, ничтожная блоха.

Мне космос отвечает: «Ха-ха-ха».

ВЛАДИМИР БУЕВ

*

Гагарин первым в космос взмыл, а я,

всего лишь день на вышке простояв,

вдруг поняла: могу общаться с ним.

Не с космонавтом — с мирозданием.

«Алло», — кричу наверх. В ответ: «Алло».

Опять ору: «Всё снегом замело.

Разлив воды содеется весной».

А космос отвечает: «Ой-ой-ой».

Мне слышится, что «это не впервой»:

не может мироздание дать сбой

и слог последний кратно повторять.

Вселенной предо мной не устоять.

Раз космос слабо может рассуждать,

сама себе я буду отвечать:

«Ты рыцарей не опасайся, мать,

И цвет пальто не стоит осуждать.

На «Северный поток» должно плевать

тебе с высоких вышек буровых,

хоть с газовых, да хоть и с нефтяных!

Хоть с лагерных, дозорных, смотровых.

Забудь скорей о судьбах мировых».

Но у меня в мозгах — как на носу.

Я в думах вся, как Родину спасу.

Пусть я блоха, взываю к небесам.

Я никому Россию не отдам,

пусть даже космос говорит «В кино!»

и требует крутить веретено.

ГАННА ШЕВЧЕНКО

*

Сидел на камне человек, я помню, он сказал,

что этот город, этот дом, гостиница, вокзал,

химчистка, школа, магазин, деревья, детский сад,

дорога с вилками столбов и мэрии фасад,

плотина, небо над землей и даже облака,

все это, в общем-то, еще не создано пока,

а только кажется тому, кто в холоде возник,

от ветра сжался, приподнял высокий воротник,

тому, кто думает, что бог — огонь или рыбак,

тому, кто смотрит на пустырь, не замечая, как

сидит на камне человек, тот самый, что сказал:

все это фенечка, пустяк, не верь своим глазам —

другой, хороший бог, в другом, нешуточном раю,

тебе подарит всю любовь, всю ненависть свою.

ВЛАДИМИР БУЕВ

*

Сидит на камне человек пред мэрией Москвы.

Убог и наг. Ему нет дела до людской молвы.

Дорогу видит пред собой, а сверху — облака.

Но где ж деревья присмотрел? Он не в себе слегка?

И где химчистка, детский сад? А школу где узрел?

Пусть книжный магазин «Москва» он разглядеть сумел,

скосив свой вывернутый взгляд направо по Тверской,

но Белорусский как вокзал увидел наш герой?

В каком тумане, где и как плотину рассмотрел?

Иль в фантастическом бреду на небо улетел?

Он замерзает. Как сквозь сон вдруг видит мужиков —

Они виновники того, что кроме облаков,

дороги, дома в красный цвет и нескольких столбов,

увидел будущее он, оно чёрным-черно:

с арестом в месяц или два оно сопряжено.

Сидит на камне человек, а камень тот — не конь,

а князя Юрия глава. Вот это круть! Огонь!

Князь Юрий на коне сидит, но выше — человек:

сидеть у князя на башке не в каждый можно век.

Внизу фигуры мужиков. Космический пейзаж.

За ногу тянет «космонавт» — берёт на абордаж.

Стащил на землю, попинал и взял за воротник.

Не верь глазам: не космонавт к тебе ногой приник.

Простой омоновец, кто в рай не запихнёт тебя,

ведь как добряк, как русский бог, по почкам бьёт любя.

ГАННА ШЕВЧЕНКО

*

Из облаков выпиливая речь,

так трудно прорастать поодиночке,

я отпущу метафоры до плеч,

но это все пока еще цветочки.

Нас ждет непримиримая война

с поэзией невиданного штамма,

и я капитулировать вольна,

не верите, спросите Мандельштама.

Неси же в бездну, северный поток,

пришей к душе обломанные крыльца —

я семечка, а жизнь моя — цветок,

которому положено раскрыться.

ВЛАДИМИР БУЕВ

*

Метафоры всегда тебе к лицу

Хоть выше плеч, хоть ниже, хоть по плечи.

Швецу, жнецу и даже игрецу

Талант твой виден: Мандельштам — предтеча.

С поэзией не надо воевать,

Тем более не стоит ей сдаваться,

(И штаммами её не запугать).

В поэзии вольна ты лишь купаться!

Капитуляций даже Мандельштам

(Над чьей макушкой высилась дубина)

Не позволял язвительным стихам

Перед широкой грудью осетина.

И новый довод в голову — тук-тук.

Он убедить способен и блондинку:

Коль русские не поднимают рук,

То не должны сдаваться украинки.

ГАННА ШЕВЧЕНКО

*

Я видела Бога — высокий, прямой,

он мимо неспешно прошел,

прибрежные ивы зажглись бахромой,

туман навалился, тяжёл.

Лягушки затихли. Игольчатый лес

казался расческой вдали,

испуганный филин из темных древес

смотрел, как младенец Дали.

На джинсовом небе виднелся разрыв.

Горячим венцом мельтеша,

отбившись случайно от чьей-то игры,

стоял огнедышащий шар —

как будто гоняли в командный крикет

ветра, облачившись в denim.

Я видела Бога, он шел по реке,

и рыбы летели за ним.

ВЛАДИМИР БУЕВ

*

С причала рыбачила автор стиха,

Спаситель бродил по воде.

Прошёлся по ивам, и ивы — труха;

лягушек не стало нигде.

Лес то ли расчёской стал, то ли иглой.

Вернее, терновым венцом.

А филин глазастый (ему не впервой)

стал крохотным хрупким птенцом.

В глазах всё поплыло, а огненный шар

навис в небесах над землёй.

Спаситель не жадный: без лишних фанфар

отдал ей свой дар неземной.

И вот уже автор спасает людей,

хлебнувших чудовищных мук,

А Бог достаёт из воды пискарей.

Без удочки. Даже бек рук.

ГАННА ШЕВЧЕНКО

*

За огородом чисто поле

луна покрыла, как зола,

звезда, знакомая до боли,

над хатой дедовой взошла.

А утром маленькое солнце

прогреет шторы на окне

и с ветром в комнату ворвется

дух запеканки на пшене.

Я босиком взлетаю в воздух,

бегу нечесаной во двор,

и стайка соек чернохвостых

взмывает тут же на забор.

А я за ними, и покуда

не вспоминают обо мне,

смотрю на дальнюю запруду,

на бабу Нюру на стерне,

на то, как дед несет посуду,

как по двору играет тень,

и свет, как маленькое чудо,

переживаю каждый день.

ВЛАДИМИР БУЕВ

*

Ну, ночь и ночь. Звезда с луною.

Чего о них ещё сказать?

Их глянец снимет, как рукою,

когда меня разбудит мать.

Затем в пространство ткнётся солнце.

Я пару слов о нём спою

(на всякий случай — вдруг зачтётся:

я верю своему чутью).

Как только запах запеканки

Забьёт все пазухи в носу,

Пойму, что это — для приманки.

Чтоб успокоить егозу.

Но всё равно взлетаю в воздух.

Нет, то не мина взорвалась —

то я увидела подсолнух

да и немного увлеклась.

И каждый день я так летаю:

то с сойками вступлю в союз,

то миску деда озираю,

воссоздавая снеди вкус.

ГАННА ШЕВЧЕНКО

*

В одном и том же платке летом, весной, зимой.

Я, говорит, ваш путь, а вы не следуете за мной,

катит коробку, внутри — возня,

я, говорит, ваш учитель, а вы не слушаете меня,

показывает фотографии, мол, кошачий приют

нуждается в помощи. Многие подают.

Иногда открывает крышку, а там, на дне,

четыре котенка в штопаной простыне,

обвязанные ленточками вокруг груди,

чтобы не сбежали. Она останавливается посреди

вагона, говорит, я — истина, я — народ,

движется по проходу назад-вперед.

Она и сама привязана к электричке ленточкой из сукна,

словно котёнок, живет в коробке, где тишина,

упоение и нет желаний уже давно:

я — путь, я — истина, здравствуй дно;

легкая, будто сбросила страшный гнет,

перережешь ленточку, кажется, упорхнет.

ВЛАДИМИР БУЕВ

*

Заношен до дыр платок. Службу годами он нёс,

как навесной замок, как злобный преданный бедный пёс.

Плечи покрывши этим платком,

Некто учителем предстаёт, деньги подтыривая тайком.

Морковкой какой убеждает? Мол, видите кошку здесь:

останусь без рубчиков, придётся её съесть!

Мол, голоден я, рубчики можно заменить

на рябчиков, и не надо меня клеймить.

Спасите, родные, кошку от меня. Она

Визжит и мяукает громко. В мешке хардкор: она не одна.

Иначе зверьков погрызу у всех на виду.

Вам что, денег жалко, никак не пойму?

«А ну, покажи», — нигилист, маловер и скептик вопят:

Сострадания к кошкам нет, а меня матерят.

Ошибка: не стоило пробуждать к животным печаль,

давить надо было сразу другую педаль.

Я — путь, я — истина, не по своей вине

in vino veritas кричу теперь на самом дне.

***

Ганна Шевченко / Владимир Буев / Мёд с корицей

Книга стихотворений

Редактор и составитель

Елена Пахомова

Дизайнер и автор концепции

Яков Красновский

Верстальщик

Катерина Мурашова

Технический дизайнер

Юрий Мосягин