Плащ и галстук

Шум открывающегося лифта. Невнятные голоса. Не разобрать, о чем они там. Но это не важно. Через несколько секунд тон голоса Лазутина меняется, становясь натужным.

Пора.

Тушу окурок о шикарный ковер Сюин-старшей. Старая вредная бабка. Нашла, когда качать права. Пролюбила нападение, отлежалась, а потом восстала в самый ненужный момент. Вот тебе. Надеюсь, вы там с Салиновским не выдержите, напомнит он тебе, бабушка, что нельзя злить мужиков, находящихся в стрессовом состоянии. А уж если совсем повезет, родите Янлинь дядю. Или тетю.

— Не это ищите? — спрашиваю, выйдя в коридор и демонстрируя вытянутую правую руку, целиком покрытую слоями слизи. На ладони у меня лежит легко узнаваемый по очертаниям предмет — маяк для вызова телепортатора. Точно такой же был у одного американца в Китае… впрочем, эта история случилась сто лет назад.

Двое подростков, занятых до моего появления переворачиванием трупов, валяющихся на подмороженной слизи, замирают. Лазутин один, а вот Васю за руку держит Конвикская, что, в общем-то, верно. Её способность куда менее летальна, чем два жутких луча из глаз.

— Ах ты ссу…, — делает вперед шаг Лазутин, прищуриваясь.

— Но-но! — поднимаю я руку на уровень глаз, — Остынь! Я хочу вам это просто отдать!

— П*здишь! — рычит парень, делая шаг вперед. Он готов сжечь меня.

— Просто! Отдать! — с нажимом говорю я, — Вы же это ищете? Забирайте и валите нахер!

— Брось его нам! — хватает напарника за плечо Конвикская, не отпускающая руку пионера, которому, определенно, очень холодно ходить по замороженной слизи. Вася не удерживает равновесие, но девушка легко держит его на весу.

— Не могу, — отвечаю я, — Оно в липкой слизи! Смотрите! Только не стреляйте!

Я медленно и осторожно прижимаю слизневой сверток к стене, а затем, слегка нажимая, протаскиваю по ней. Кокон держится, не покидая ладонь.

— Ты можешь заморозить его и разломить, — предлагаю я девушке, — Не знал, что это такое, решил обезопасить. Услышал вашу возню, понял, что вам оно надо. Забирайте и валите нахер!

— Я ему не верю! — цедит Лазутин, не спуская с меня взгляда.

— Да хоть обосрись, — неспешно поворачиваюсь голый я вокруг своей оси, — Чем я вам, энергетикам е*аным, наврежу?

Почти минуту молчим, меряя друг друга взглядами. Первой не выдерживает Оксана, она вздрагивает, дергается, её глаза испуганно округляются.

— Он нас заразил! — вскрикивает она, — Страхами!!

— Сами виноваты, — парирую я, не позволяя Лазутину среагировать, — Должны были знать, что эта способность пассивная. Так что делать будем? Я готов просто отдать вам эту… херню.

— Я возьму, — шипит «солдатик» напарнице, — Ты стой.

— Ты дурак? — кривится та, — Её охладить надо и разломить. Чем ты охладишь?

— Тогда вместе, — тут же переобувается предатель номер один, — Я с него глаз не сведу. Виктор! Иди сюда!

Мы сближаемся очень медленно, я с правой рукой, вытянутой вперед, и двое солдат «Стигмы», ведущих с собой ребенка, от которого, вполне возможно, зависит будущее всего человечества. Парень не сводит с меня своего невероятно опасного взгляда, а вот Оксана уже сосредоточена больше на коконе и на детской руке, которую она крепко сжимает.

— Просто охлади, — говорю я расслабленно, — Только меня не обморозь.

И она охлаждает, очень аккуратно. Лазутин не сводит с меня ненавидящего взгляда, он прищурен, собран, готов реагировать. Только человек всегда остается человеком. Легкий хруст замерзшей слизи, разломанный пополам кокон и пораженный выдох Конвикской заставляют его буквально на долю секунды стрельнуть зрачками вниз, на интересующий субъект. Мне большего и не нужно. Лишь этот краткий промежуток времени, за который я успеваю сделать нечто, совершенно не укладывающееся в забитые до безусловного автоматизма солдатские рефлексы.

Я легонько, почти играючи лягаю правой ногой, попадая Васе в грудь и отшвыривая ребенка к стене… и почти в это же время из моей груди бьют две толстые белые молнии, буквально взрывающие грудные клетки и лица предателей!

Два тренированных тела, только что бывших полными силы, навыков и решимости, теперь похожи на две вскрытые и обугленные бараньи туши, вышвырнутые на свалку поваром ротозеем. Бесславная кончина бесславных агентов бесславной организации.

Тихий стон испытывающего боль ребенка, лежащего у стены, заставляет призрака покинуть мое тело и устремиться к Колунову. Он жив, а через несколько секунд будет здоров. Иду за Окалиной-младшей, поднимаю всхлипывающего пацана и несу назад, неубедительно бормоча, что всё теперь позади. Это на самом деле — чистая правда, только вот объёмы этого «всего» мы узнаем позже.

Сперва мы запираемся и сторожим Васю, отпаивая его чаем. Через полчаса я найду в себе моральные силы, чтобы встать и выдрать дверь в спальню старой китаянки. Оба запертых выйдут оттуда, одарив меня каждый по-своему — Цао Сюин смачной пощечиной, а Салиновский — ударом в челюсть. Отнесусь к этому без особых эмоций, лишь мрачно подчеркну, что из комнаты не выйдет никто.

Мы просидим в тишине, почти молча, в течение четырех с половиной часов. Потом к «Жасминной тени» прибудут те, кто может снять блокировку. Они будут носить не застёгнутый китель, сигарету в зубах и усталость на лице. А еще они заберут меня с собой, почти сразу. Но я всё-таки успею узнать о том, что было обнаружено на самом нижнем уровне общежития.

Трупы, обугленными фрагментами. Именно такие и должны оставаться после воздействия на тело чрезвычайно мощной энергетической способности в виде двух очень толстых лучей. Опытные военные сразу определят, что сначала «солдатики» сцепились с остатками «розовых», без проблем их перебив, а затем им, сгрудившимся у лифта, ударил отступивший и спустившийся вниз Лазутин. Видимо, решил, что это проще, чем отвечать на вопросы о том, что стало с теми, кто поехал с ним наверх.

Выжили те, кто был со мной. Выжила Викусик со своим четырехметровым соседом. Выжили «феечки», выжил Вадим и трехцветная пашина кошка…

И больше никто. Ивана Золина, запертого мной в отдельной камере, нашли мертвым. Он раскусил капсулу с ядом.

Победа? Ведь все важные и нужные люди сохранены? Все материальные ценности? Весь прогресс?

Херня собачья. А что насчет души?

Я еду на заднем сиденье машины, прислонив голову к стеклу. К губе прилипла погасшая сигарета. Взгляд застыл на уровне груди мрачной как туча Окалины Неллы Аркадьевны, напряженно сидящей напротив меня. На всё плевать.

Это не победа, а просто… выживание.