Рота стрелка Шарпа

Глава первая

Когда на заре светлую лошадь различаешь за милю, понимаешь: ночь кончилась. Часовые могут расслабиться, состояние боевой готовности отменяется. Рассвет – лучшее время для внезапной атаки – миновал.

Иначе было в тот день. Глаз не различил бы серую лошадь на расстоянии ста шагов, не то что за милю; над землей стлался бурый пороховой дым, сливаясь с набрякшими от снега тучами. Лишь одно живое существо двигалось между британскими и французскими рядами: темная птичка деловито прыгала по снегу. Капитан Ричард Шарп кутался в шинель, смотрел на птичку и мысленно уговаривал ее взлететь. Ну же, подлюга! Улетай! Его злила собственная суеверность. Он заметил крохотную пичужку, и ему ни с того ни с сего подумалось: если в ближайшие тридцать секунд она не взлетит, сегодняшний день завершится поражением.

Он считал. Девятнадцать, двадцать… а чертова птаха все прыгает по снегу. Интересно, как она зовется. Сержант Харпер сказал бы, конечно, – здоровенный сержант-ирландец знает про птиц все, – но что толку в названии? Улетай! Двадцать четыре, двадцать пять… Шарп в отчаянии слепил снежок и бросил на склон, так что птичка испуганно упорхнула в пороховой дым за какие-то две секунды до срока. Судьбу иногда не грех и подтолкнуть.

Господи! До чего же холодно! Хорошо французам, они за толстыми стенами Сьюдад-Родриго, на городских квартирах, греются у больших очагов, а вот британские и португальские войска стоят в чистом поле. Спят у огромных костров, которые погасли ночью. Вчера на рассвете четверых португальских часовых нашли закоченевшими у реки, их шинели примерзли к земле. Трупы сбросили в воду, разбив тонкий лед на Агеде, потому что никому не хотелось рыть могилы. Солдаты устали копать: двенадцать дней они не делали ничего другого. Батарейные позиции, параллели, сапы и окопы; махать лопатой им больше не хотелось. Им хотелось драться. Взбежать с длинным штыком наперевес по гласису Сьюдад-Родриго, ворваться в брешь, перебить французов, занять их теплые дома. Им хотелось согреться.

Шарп, капитан роты легкой пехоты Южного Эссекского полка, лежал на снегу и разглядывал в подзорную трубу самую большую брешь. Видел он немного, хоть и находился на склоне холма, в пятистах ярдах от города, – заснеженный гласис скрывал все, кроме нескольких верхних футов главной крепостной стены. Британские пушки разрушили часть куртины, и Шарп догадывался, что обломки засыпали невидимый ему ров, образовав грубую дамбу шириной футов сто, по которой нападающие должны проникнуть в сердце осажденного города. Жаль, что нельзя заглянуть дальше, увидеть улицы у подножия разбитой ядрами церкви, той самой, что у стены. Французы наверняка там, строят новые укрепления, устанавливают новые пушки, и когда штурмующие ринутся в пролом, их встретит хорошо продуманный ужас: пламя и картечь, смерть в ночи.

Шарп боялся.

Это было странное чувство, ведомое ему одному, и он стыдился. Никто не говорил, что штурм произойдет сегодня, но солдаты инстинктивно, чутьем людей, понимающих, что время пришло, догадались: Веллингтон пошлет их в бой этой ночью. Никто не знал, который батальон бросят в прорыв, но который бы ни назначили, он пойдет не первым. Сначала – добровольцы, «Отчаянная надежда», чья самоубийственная задача – спровоцировать противника, чтобы он открыл огонь и пустил в ход тщательно приготовленные ловушки. Проложить кровавый путь идущим по пятам батальонам. Не многие из отряда уцелеют. Его командир, лейтенант, если останется жив, на месте получит звание капитана, а два сержанта станут прапорщиками. Начальство легко дает подобные обещания, потому что их редко приходится исполнять, однако охотники не переводятся.

«Отчаянная надежда» – для самых храбрых. Может быть, такую отвагу порождает безнадежность или безрассудство, но все равно это отвага. Тот, кто побывал в отряде и остался жив, отмечен до конца жизни: им гордятся однополчане-смельчаки, ему завидуют трусы. Только стрелковый полк дает уцелевшим добровольцам нарукавную нашивку – шеврон в виде лаврового венка.

Но Шарпа влекли не награды. Он просто хотел выдержать испытание, высшее испытание почти верной смертью, потому что он никогда не бывал в «Отчаянной надежде». Понимал, что желание глупое, но отделаться от него не мог.

И это была не единственная причина. Ричард Шарп мечтал о повышении. В шестнадцать лет он завербовался в армию и от рядового дослужился до сержанта. В битве при Ассайе он спас жизнь сэру Артуру Уэлсли и в награду получил подзорную трубу и офицерское звание. Прапорщик Шарп, выходец из низов, не собирался останавливаться на достигнутом, а потому вынужден был каждодневно доказывать, что он ничем не хуже привилегированных сынков, которым деньги давали офицерский патент, а потом облегчали восхождение по служебной лестнице. Прапорщик Шарп стал лейтенантом Шарпом; в темно-зеленом мундире 95-го стрелкового полка он сражался в Северной Испании и Португалии; за его плечами битвы при Ролисе и Вимейру, отступление из-под Коруньи и переправа через Дуэро. И Талавере, где он вместе с сержантом Харпером врубился во вражеские ряды, прикончил знаменосца, захватил французского «орла» и доставил трофей генералу Уэлсли. Тот стал виконтом Веллингтоном Талаверским, а Шарпа перед самой битвой произвели в капитаны. Он давно рвался к этому званию, давно мечтал о собственной роте; однако после приказа о назначении прошло два с половиной года, а Шарпа так и не утвердили в чине.

Это было непостижимо. В июле 1811-го вернувшись в Англию, он до конца этого года вербовал в Лондоне и графствах солдат для редеющего Южного Эссекского. В Лондоне его принимали с почетом, Патриотический фонд дал в его честь обед и наградил пятидесятигинеевой шпагой за французский штандарт. «Морнинг кроникл» назвала его «израненным героем Талаверского поля». Внезапно, по крайней мере на два дня, высокий темноволосый стрелок со шрамом, придающим его лицу неестественное насмешливое выражение, сделался необычайно популярен. В роскошных лондонских гостиных он чувствовал себя не в своей тарелке и, пряча неловкость, замыкался в настороженном молчании. Эта скрытность казалась опасной и привлекательной хозяйкам гостиных, которые отсылали дочерей на верхнюю половину, а капитана стрелков оставляли подле себя.

Однако в военном министерстве герой Талаверского поля оказался всего лишь докучным просителем. Это была ошибка, глупая ошибка, но он посетил Уайтхолл, где его провели в скудно обставленную приемную. Осенний дождь хлестал в высокое разбитое окно, покуда Шарп ждал, положив на колени длинную шпагу, а клерк с рябым от оспы лицом выяснял, что случилось с назначением. Шарп просто хотел узнать, действительно ли он капитан, утвержденный в этом звании министерством, или просто лейтенант, временно занявший чужое место.

Клерк протомил его три часа и наконец вернулся:

– Шарп? На конце «п»?

Шарп кивнул. Сидевшие рядом офицеры на половинном жалованье, больные, хромые или полуслепые, с интересом прислушались. Все они мечтали вернуться на действительную службу и надеялись, что Шарпу откажут.

Клерк сдул с документов пыль.

– Очень странно. – Он взглянул на темно-зеленый мундир Шарпа. – Вы сказали, Южный Эссекский?

– Да.

– Но если я не ошибаюсь, а ошибаюсь я редко, это мундир Девяносто пятого? – Клерк самодовольно хихикнул, словно только что одержал небольшую победу.

Шарп не ответил. Он носил мундир стрелка, потому что гордился службой в прежнем полку, а свое назначение в Южный Эссекский считал временным. Но не мог же он сказать этому хилому бюрократу, что увел крошечный отряд стрелков из павшей Коруньи в Португалию, где их произвольно причислили к Южному Эссекскому.

Клерк наморщил нос, чихнул.

– Странно, очень странно, мистер Шарп. – Измазанными в чернилах пальцами он взял верхний лист. – Вот этот документ. – Он держал бумагу так, словно боялся вновь подцепить оспу. – Вы получили назначение в тысяча восемьсот девяносто шестом?

– От лорда Веллингтона.

Это имя никого в Уайтхолле не впечатляло.

– Которому следовало бы прежде хорошенько подумать. Мистер Шарп, видит бог, лорду Веллингтону определенно не следовало этого делать. Случай совершенно из ряда вон.

– Но ведь такое бывает? – Шарп подавил желание выплеснуть на клерка раздражение. – Я полагал, что ваша работа – давать ход подобным документам.

– Или не давать! – Клерк снова хохотнул, и безработные офицеры заулыбались. – Не давать им ходу, мистер Шарп! Не давать ходу!

Дождь заливал в трубу, шипел на тлеющих в камине углях. Тощие плечи клерка тряслись от беззвучного смеха, покуда он извлекал из глубин одежды очки и надевал их на нос, словно увиденный через грязные стекла документ сулил нечто крайне забавное.

– Как правило, сэр, мы не даем им ходу. Разреши раз, и придется разрешать всегда. Понимаете, это расшатывает систему. Есть правила, порядок, инструкции!

И клерк покачал головой, видя, что Шарп ничего не смыслит в армейской жизни.

Шарп подождал, пока качание головой прекратится.

– Похоже, вам потребовалось много времени, чтобы принять решение.

– А оно и не принято! – гордо заявил клерк таким тоном, будто долгий срок рассмотрения доказывает мудрость военного министерства. Потом вроде бы смилостивился, удостоил Шарпа сочувственной усмешки. – По правде сказать, мистер Шарп, произошла ошибка. Прискорбная ошибка, и ваше посещение ее благополучно устранило. – Он сквозь очки посмотрел на высокого стрелка. – Мы искренне признательны вам за то, что вы привлекли к ней наше внимание.

– Ошибка?

– Документ был неправильно подшит. – Клерк извлек из стопки в левой руке еще лист. – К бумагам лейтенанта Роберта Шарпса, который умер от лихорадки в тысяча восемьсот десятом. Что до остального, его документы были в полном порядке.

– В отличие от моих?

– Конечно, но ведь вы еще живы. – Клерк виновато взглянул на Шарпа. – Когда офицер уходит в вечную славу, нам представляется случай привести в порядок его бумаги. – Он снял очки, протер их Шарповым сложенным назначением. – Этим займутся, мистер Шарп, и в кратчайший срок. Обещаю вам. В кратчайший срок!

– Скоро?

– Я ведь так и сказал, не правда ли? – Клерк спрятал очки. – Ну а сейчас прошу извинить – идет война, и у меня есть другие обязанности!

Потом Шарп понял, что визит в Уайтхолл был ошибкой, но сделанного не воротишь, оставалось только ждать. По десять раз на дню он убеждал себя, что ему не могут отказать в назначении. После того, как он захватил «орла»? После того, как вывез золото из взорванной Алмейды, как разгромил отборные французские войска в селе Фуэнтес-де-Оньоро?

Он мрачно смотрел с заснеженного склона на брешь в обороне Сьюдад-Родриго. Да, надо вызваться в «Отчаянную надежду». Если он поведет отряд и уцелеет, никто не посмеет его оттереть. Он покажет себя, добьется звания, и пусть волокитчики из Уайтхолла чешут в затылках хоть до второго пришествия – никакие бюрократические каверзы не лишат его капитанского чина. Чума на них на всех!

– Ричард Шарп! – раздался тихий, довольный голос за спиной.