Дорога к «Черным идолам»

«Большой фарт» Вени Лискова

С приезжим «охотником» Эмиком Веня Лисков, он же Веня Тихий, прыщеватый узколицый молодой человек, познакомился в чурымском ресторане «Восток», где подавали фирменное рагу и водянистое пиво. В дневном безлюдном зале Веня скучал над пустой кружкой, наблюдая, как исчезает со стекла пена.

Несколько лет назад Тихий покинул поселок Шалый Ключ в поисках легкой наживы. Его не устраивала горняцкая жизнь. Чудовищный факт — чтобы приобрести, нужно заработать — угнетал Лискова. Он считал, что ловкий, пронырливый человек может обойтись без каждодневного труда.

Лисков браконьерствовал на Каспии, спекулировал на целине и в конце концов примкнул к шайке грабителей, орудовавших на железных дорогах. Там он заслужил кличку Тихий за показное смирение и слепую готовность подчиняться главарю.

Милиция вскоре накрыла шайку, но Тихому удалось скрыться. Он вынужден был, заметая следы, на время оставить уголовное ремесло и возвратился в родные места налегке, злобный и завистливый. Весь мир, по мнению Лискова, был виновен в его неудачах.

Вот уже полчаса, сидя в ресторане, Веня следил за самоуверенным, средних лет человеком, который, безусловно, относился к хитрым и ловким мира сего.

Плечистый и высушенный южным, нездешним солнцем, посетитель сидел за уставленным закусками столом и недоверчиво рассматривал коньяк на свет. На нем были кожаная куртка и светлые, расклешенные слегка брюки из немнущейся ткани.

Время от времени посетитель поглядывал на Веню. Наконец он сделал приглашающий жест. Тихий легко, как танцор, сорвался со стула, не выпуская из руки чемодан.

Человек в упор посмотрел на Веню. У него было тяжелое длинное лицо со светлыми, лишенными выражения глазами.

В какую-то долю секунды Лисков почувствовал себя словно бы выброшенным на прилавок комиссионного магазина: невидимый оценщик мял его, щупал и тут же определял степень годности и проценты.

В жестком лице таилась непонятная угроза. Но тут незнакомец улыбнулся. Это была такая безжизненно-ласковая, такая алебастровая улыбка, что Лисков похолодел.

— Эмик, — представился незнакомец и протянул сухую сильную руку. Он снял улыбку с лица и спросил: — Откуда и куда?

Веня барахтался в его взгляде, как начинающий пловец. Он тонул, захлебывался, понимая, что человек по имени Эмик знает о нем, Лискове, все. Но недаром Веню звали Тихим. Он покорно присел на краешек стула.

Человек в кожаной куртке оценил скромность. Он налил стакан янтарно-прозрачного коньяку.

— Глотни, — сказал он.

Дисков глотнул и почувствовал себя смелее.

— У нас раньше так бывало, — сказал он, давая понять Эмику, что тот имеет дело не с каким-нибудь прощелыгой, а со знатоком этих мест. — В старину, конечно! Моют, моют старатели золотишко — и вдруг пофартило. Значит, ставят ребята прямо у шурфа ящик с коньяком: любой прохожий останавливайся, пей вволю, знай наших. Хорошо, значит, моем — гляди на нас, завидуй… А гуляли как! Старатель, какому, значит, пофартило, человек двести поит!

Лисков вытер влажные губы и не без гордости посмотрел на Эмика. Он и впрямь видел себя былым миллионщиком, человеком невиданной удачи. Тот факт, что из сотни старателей, уходивших в стародавние времена в тайгу, с фартом возвращался лишь один, а остальные оставались там навсегда либо доживали век в нищете и голоде, как-то ускользал от сознания Тихого.

— Значит, с золотишком связан? — спросил Эмик.

— А как же! — ответил Лисков, возбуждаясь. — Я местный. Вот возвратился в родные края.

Они выпили еще, и Эмик рассказал кое-что о своей жизни и показал фотографии: Эмик на юге, Эмик у своей машины, Эмик поливает гладиолусы у своей дачи, Эмик со знакомыми девочками. Чужой успех знойно дохнул на Веню.

— Надо уметь, — сказал Эмик. — Да ты не дергайся, я тебя уже понял. Держись за меня, парень.

Приезжий был, чувствовалось, человеком из той же компании, что и Веня, но рангом куда выше. Руководитель, главарь!

Веня молчаливо и с готовностью признал его превосходство. Такой встречи он давно ждал. Вот он — человек, знающий тайну обогащения.

Лисков смотрел на Эмика преданными глазами. Приезжий решил, что наступило время для серьезного разговора, и увел собутыльника в гостиницу.

Тихий увяз в словах Эмика, как в паутине, но это была паутина из сахарных нитей. Все выглядело просто. Эмик был связан с людьми, которым было нужно золото. Металл шел за границу по хорошей цене. Люди Эмика знали, где и как находить иностранцев, проявляющих интерес к русскому золоту.

Он, Эмик, прибыл сюда, чтобы наладить регулярную поставку «левого» золота. Места здесь глухие, можно договориться со старателями. Комар носа не подточит. За поставленное Эмику золото Лисков будет получать чистоганом. Он должен осторожно и неторопливо связаться с другими старателями, словом, стать «верным помощничком».

— Лады, — сказал новоиспеченный «помощничек». — Отправимся к «Черным идолам». Там есть старательский поселочек, место мне хорошо знакомое. Да я сам буду втихую мыть золотишко!

— «Черные идолы»! — сказал Эмик, — Пусть.

И смотри! — добавил он, одарив приятеля замораживающей улыбкой.

«Этот может», — промелькнуло в мозгу Вени Лискова, пробуравленном светлыми, лишенными выражения глазами. Но игра стоила риска.

Возвращаясь из гостиницы по ночной улице Чурыма, «помощничек» заглядывал в темные окна. Отражаясь в стекле, рядом с ним вышагивал двойник — Веня Лисков недалекого будущего, в черном благородном костюме, в перстнях, с алебастровой, безжизненной улыбкой, которая, несомненно, была признаком высокого положения в уголовном мире.

Постепенно улетучивалась накипь обиды. Оставалась лишь злость. Злость на всех тех, кто до сих пор не давал ему, Вене, возможности осуществить заветные мечты. «Ну, погодите! — повторял он. — Погодите!»

Так «большой фарт» наконец-то встретился с Веней Лисковым по прозвищу Тихий.

Первым спускался Никодим Авраамович, маленький, жилистый старик, похожий на гнома. Посвечивая тусклой шахтеркой, он осматривал лестницу и мостки. За ним можно было ступать без опаски. Темный колодец одну за другой поглотил фигуры.

Шахта была старой, вычерпанной еще в сорок пятом. С тех пор редко кто из старателей осмеливался спуститься в ее сырые, мрачные недра. В годы войны крепили шахту плохо, опытных рабочих не хватало. Лес вскоре переломало страшным давлением сводов, штреки превратились в узкие норы. Кое-где протиснулись плывуны.

Спускались потихоньку. За Никодимом Авраамовичем шел его помощник, двадцатипятилетний Афоня, такой же сухонький и легкий, как бригадир, словно бы созданный для подземной, ползучей жизни. За Афоней — Гордей Колобков, тоже старатель не из последних. Замыкал маленький отряд Веня Лисков, который упросил бригадира взять его в «долю».

Как только Никодим Авраамович со своими хлопцами прибыл в поселок, Веня разнюхал: «Кодя-фарт появился неспроста».

Никодим Авраамович и в самом деле неспроста приехал в Шалый Ключ. Давно он присматривался к старой шахте, которая одна в свое время дала золота и самородков больше, чем все остальные в округе. Но в годы войны работали наспех, золото было нужно позарез, чтобы расплачиваться с союзниками, и не весь контур был вычищен как следует. Еще оставались под землей богатейшие целики — нетронутые участки россыпи.

Никодим Авраамович приходился дальним родственником Вене. Тихий явился к бригадиру с фуражкой в руках и расплакался: мол, искал всюду счастья, а оно здесь, рядом, в трудовой шахтерской жизни…

За последние годы Веня научился каяться с натуральным слезотечением, подергиванием век и конвульсивными всхлипываниями. Никодим Авраамович не мог устоять. Он пожалел парня и взял его в бригаду: пусть подучится старательскому делу.

И теперь Лисков, равноправный член бригады, спускался по скрипучим лестницам на каменное дно старой шахты.

Снизу, из темного зева, несло затхлым воздухом. В дощатой стенке, отгораживающей бадейное отделение, зияли проеденные гнилью дыры. Веня с опаской прижимался к лестнице, скользя у этих черных гигантских зрачков смерти. Полетишь — не уцепишься.

Все громче становился шепоток текучей воды. На бревенчатых стенках клети появились сгустки слизи; словно черные, фиолетовые и желтые медузы сидели на срубе.

Наконец спустились вниз. В призрачном свете лампочек все четверо — в резиновых сапогах, брезентовых штанах и робах, в текстолитовых касках — были схожи, как близнецы.

— Ну вот что, — обследовав все кругом, сказал Никодим Авраамович. — «Сам-нижний» [2] завален. Пойдем сначала по бедрагу[3]: воды немного.

— А с другого ствола? — спросил Афоня.

— Другой ствол забит породой. Проверено уже.

Тронулись. По каменистому дну бедражного штрека бежал неглубокий ручеек, по щиколотку заливая сапоги. Веня, хоть ему и приходилось как-то работать в шахте, слегка оробел в гулком коридоре. Но он одолел испуг, представив себе целичок, густо заполненный песчинками золота.

«Вот пробьют выход к целичку, — рассуждал он, — и стану спускаться туда по ночам, мыть золотишко для Эмика. С другими старателями не буду связываться. Мало ли что случится. И доход делить нет нужды…»

А доход немалый!

Надежда — но только иного свойства, лишенная тревожной алчности, — вела и Никодима Авраамовича. Он тоже мечтал о небывалой находке и знал, что старая шахта не обманет его предчувствий.

За последний год бригадир сильно сдал. «Возможно, — думал он, — придется скоро оставить горняцкую работу». Детей у Никодима Авраамовича не было, и ему обидно было думать, что вот уйдет он вскоре и память о нем заглохнет. Ему хотелось оставить после себя какую-то зарубку, какой-то след, который был бы виден тем, кто останется жить после него. В годы войны на деньги, пожертвованные бригадиром, был выстроен танк. Но с тех пор прошло много лет, танк, наверно, был переплавлен, исчез.

Что танк! Вот выстроить бы дом, которому суждена долгая жизнь, выстроить бы детсад, или ясли, или школу, и чтоб на стене была маленькая табличка: мол, выстроен на средства бригадира Седых Н. А. У Никодима Авраамовича уже были припасены деньги для такого дела, но изрядной суммы еще не хватало.

— Вот здесь, — сказал Никодим Авраамович, останавливаясь и переводя дыхание.

Все четверо посветили наверх фонариками. Потолок как будто расступился над головами. Бедражный тоннель в этом месте соединялся со штреком. И это был единственный путь к целику.

Старатели полезли наверх и оказались в штреке. Через минуту пришлось уже ползти. Огнива — бревна, на которые опирался свод, — оказывается, лопнули, и порода осела, ломая стойки.

— Такова старательская доля, — сказал бригадир, подбадривая остальных, — лежа ходим, лежа стоим, лежа работаем!

Вьюнами они скользили в узком коридоре. Земля сжимала тело со всех сторон, каски то и дело глухо стучали о выступы бревен. Веня Лисков полз вплотную за Колобковым.

Неожиданно проход расширился, открыв участок с хорошо сохранившимся креплением.

— Еще десяток метров, — сказал бригадир.

Из широкого коридора, скобля брезентовыми спинами трухлявую древесину, поползли в рассечку — узкий ход, идущий в сторону от штрека. Наконец очутились в старом забое.