Война Кортни

Он взглянул на Шафран “ " я знаю, дорогая, почему он снова стал таким отвратительным? Но в конце был приятный поворот:". . . и они имеют тенденцию к снижению.’”

“Ну, я думаю, что так оно и было. Одна вещь, которую кутюрье действительно понимает, - это понятие comme il faut. В армии надо быть мясником, и на этом все кончается.”

•••

Шафран все глубже погружалась в воспоминания о том счастливом вечере. После ужина Эмис пригласил ее на танцы в Посольский клуб на Бонд-стрит. В полудреме, между сном и бодрствованием, она вспоминала, как чудесно было быть под руку с Харди Эймисом, носить ее прекрасное шелковое платье и танцевать фокстрот, зная, что ей не нужно беспокоиться о том, чтобы отбиться от неуклюжего пасса, потому что он никогда не попросит ничего, кроме танца и целомудренного поцелуя.

Дверь ее камеры с грохотом распахнулась. Вошла приземистая уродливая женщина с топором, одетая в мужской комбинезон, с поясом, натянутым на ее широкой талии, и бросила к ногам Шафран связку грязных тряпок.

- Надень это!- она залаяла.

Шафран потянулась за тряпьем, которое оказалось халатом из мешковинытусклого, бледно-серого цвета. Спереди виднелись коричневые отметины.

- Пятна крови, - сказала женщина. “Они не отмываются.”

Шафран натянула халат через голову и просунула руки в короткие рукава. Материал был шершавым на ее коже. "Это наименьшая из моих проблем", - подумала она.

Женщина повернулась в сторону коридора, который проходил мимо камеры,и крикнула:-”Заключенный готов!"

-

Вошли двое солдат. Один из них протянул женщине кусок черной ткани, который она заткнула за пояс. Затем он дал ей пару наручников.

- Руки!- скомандовала она.

Шафран вытянула вперед руки, сцепив запястья, и даже не попыталась сопротивляться. Отныне ее целью было быть как можно более пассивной и молчаливой: ничего не давать врагу.

Женщина сняла с пояса черную ткань. Шафран увидела, что это был капюшон, и следующее, что она поняла, это то, что он был надет на ее голову, закрывая ее лицо и оставляя ее слепой.

Она почувствовала, как женщина схватила ее за плечи и развернула к двери.

- Иди пешком!”

Шафран сделала несколько шагов вперед, опасаясь, что ударится о стену или дверной косяк.

- Стой! Левый поворот! Иди же!”

Команды продолжались, когда Шафран вывели из подвала дома на холодный открытый воздух. Она ощутила холодные камни под босыми ногами, потом болезненную крошку гравия, а потом длинную полосу замерзшего дерна. Ледяной ветер пронизывал ее халат, как будто она все еще была обнажена. Она уже много часов ничего не ела и не пила, и, как ни старалась сохранить душевное равновесие, у нее кружилась голова от усталости.

Они остановились. Шафран услышала, как открылась металлическая дверь. Ее подтолкнули вперед, когда дверь за ней захлопнулась и закрылась на замок. Ее усадили на деревянный стул. Ее запястья освободили от наручников, но затем крепко привязали к подлокотникам кресла. Ее лодыжки тоже были привязаны к ножкам стула. Капюшон был снят.

Шафран открыла глаза, но тут же была ослеплена ослепительным светом, сияющим прямо на нее.

Кто-то сильно ударил ее по лицу, и она не смогла удержаться от крика от боли и шока.

- Открой глаза!- рявкнул чей-то голос. “Ты будешь держать глаза открытыми. Если вы закроете глаза, вас ударят.”

Шафран ничего не могла с собой поделать. Ее инстинкты взяли верх. Она снова закрыла глаза.

Она получила пощечину.

Она заставила себя держать глаза открытыми и смотреть на свет. За ней виднелась неясная фигура. Он говорил по-английски с холодной, спокойной угрозой.

- А, так . . . Позвольте представиться. Меня зовут Старк. Я-офицер в Geheime Staatspolizei, или тайной полиции. Вы можете знать его в сокращенном виде: гестапо. Твоя жизнь в моих руках. Я решаю, жить тебе или умереть. Я не даю тебе спать, или позволяю тебе спать. Я морю тебя голодом или кормлю. Я хорошо с тобой обращаюсь или мучаю тебя так, как ты и представить себе не можешь в своих самых страшных кошмарах. У тебя нет власти, нет контроля над своей судьбой . . . Но только в одном отношении. Если вы будете сотрудничать, вы не станете свободными, потому что вы никогда не станете свободными снова. Но вы можете прожить еще немного и, самое главное, избежать мучений, которые будут причинены вам, если вы не будете говорить.”

Лицо Шафран оставалось бесстрастным. Свет ослепил ее до такой степени, что уже не имело никакого значения, открыты ее глаза или закрыты.

- Поймите вот что: у вас нет никаких прав, никакой защиты в соответствии с Женевской конвенцией или какими-либо правилами ведения войны. Вы не солдат в военной форме. Вы шпион, диверсант и убийца. Из-за тебя погибло много хороших людей. Их души взывают к отмщению. Будьте уверены, я вам его предоставлю. Давайте начнем. А как тебя зовут?”

Шафран подумала о том, что ее инструктор, сержант Гринвуд—маленький, жилистый, но ужасающе крепкий кокни с задворков Восточного Лондона - сказал ее группе стажеров. “Ты можешь засунуть это "имя, звание и серийный номер" себе в задницу. У вас нет ни званий, ни серийных номеров, потому что вы не в этой проклятой армии, и у вас нет имени, потому что ваше прикрытие-это человек, которого даже не существует. Так что тебе нечего сказать этим проклятым фрицам, не так ли? Так что держи свои ловушки на замке и не рассказывай им все к чертовой матери.”

Она продолжала молчать.

Старк повторил вопрос. “А как тебя зовут?”

Она не ответила.

На этот раз она получила удар в солнечное сплетение, нанесенный с полной мужской силой. Удар выбил воздух из легких Шафран и заставил ее задыхаться, задыхаться и страдать от боли.

Шафран мысленно повторила любимую поговорку сержанта Гринвуда: "боль не может причинить тебе вреда". Или, как он сказал бы: "боль не может тебя убить.”

Его рассуждения были достойны профессора философии. ‘Сейчас . . . пуля может тебя убить. Это может кровоточить и убить тебя. Штык в кишках может все испортить. Но боль, что она может сделать? Боль существует только в уме. Это чувство. Вот и все. Он ничего не делает для вас . . . Я имею в виду, что если тебя поймает какой-нибудь кровожадный нацистский ублюдок, который вырвет тебе все ногти, один за другим. Это больно? Конечно, это кровотечение. Но убьет ли это тебя? Конечно, нет. Кто умер от вырванных ногтей? Никто не истекает кровью, вот кто.

“И это то, что ты должен помнить, верно? Эти нацисты, они ведь не хотят тебя убивать, правда? Не до тех пор, пока они думают, что все еще могут что-то получить от тебя. Так что, если ты им ничего не скажешь—я имею в виду абсолютное, абсолютно ничего,-что они могут сделать в худшем случае? Причинять боль, вот что, и теперь все вместе-боль . . . Не могу. . .обижу я!’”

Поэтому Шафран ничего им не сказала.

Старк задавал ей одни и те же вопросы снова и снова:

“Как тебя зовут?”

“Кто ваш командир?”

“Где вы базируетесь?”

“Каковы были ваши инструкции по контакту с сопротивлением?”

“Кто ваши агенты в этом районе?”

Но ответа он не получил ни разу.

Его люди били Шафран и били ее до тех пор, пока ее лицо не покрылось ссадинами и опухло, а тело от живота до груди не превратилось в багровую массу багровых, черных и синих ссадин, но она продолжала молчать.

В комнату вошли двое солдат, и один из них надел ей на голову капюшон. Внезапно она упала назад, когда они опрокинули стул, к которому она была привязана, но прежде чем ее голова ударилась о бетонный пол, чья-то рука грубо схватила ее за шею и остановила удар. Ей хотелось плакать от облегчения. Через несколько секунд ледяная вода хлынула ей в нос и рот, и ее тут же охватила паника, когда она начала тонуть. Прежде чем она потеряла сознание, ее кресло вернули в вертикальное положение, и ее обильно вырвало, сухо дыша и вдыхая больше воды, когда она втянула промокший капюшон для воздуха. Они снова повалили ее на пол, и вода снова хлынула по ее ноздрям и рту, пока все ее чувства не сказали ей, что она на грани смерти. Она вспомнила доктора Магуайра, другого, более джентльменского инструктора, чем сержант Гринвуд, который объяснил, что инстинкт самосохранения-самая глубокая сила в любом живом существе. Тело не хочет умирать. Он посылает предупреждающие сигналы в тот момент, когда есть какая-либо перспектива того, что это произойдет. Но эти сигналы посылаются задолго до события, чтобы дать уму время организовать ответ на угрозу, с которой он сталкивается. Главное-верить в свою способность остаться в живых и не поддаваться паническим сигналам.

Несколько раз Шафран теряла сознание. Но они всегда поднимали ее, и она всегда приходила в себя.

И все же она ничего не сказала.

Ее жизнь свелась к простому, безжалостному циклу. Старк и еще один мужчина, Нойер, по очереди допрашивали ее. В промежутке ее отведут обратно в камеру. И в ее камере, и в комнате для допросов не было окон, хотя в них всегда горел свет. На прогулках между ними ее держали в капюшоне. Вскоре она уже не знала, день сейчас или ночь, и сколько времени прошло.

Они кормили ее время от времени, она не была уверена, как часто. Еда, если ее можно было так назвать, всегда была одна и та же: миска жидкой каши с кусочком хряща, который, как ей казалось, должен был принадлежать какому-то животному, хотя она никогда раньше его не ела. К нему прилагалась небольшая порция черствого черного ржаного хлеба.

Когда она смогла налить воду в жестяную миску, та была залита кровью. И они не давали ей уснуть ни на минуту. Она была пьяна от усталости, галлюцинируя от снов наяву, которые заставляли ее терять всякое различие между кошмарами в ее голове и теми, что были в реальном мире. Ее разум и чувства начали распадаться, и именно этот постепенный ментальный распад постепенно сломил ее волю к сопротивлению.

- Постарайтесь продержаться хотя бы сутки,-сказал доктор Магуайр. “Это даст нашим людям шанс уйти или замести следы. Если вы сможете продержаться сорок восемь часов, это значительно увеличит их шансы избежать обнаружения, но мы знаем, что это требует слишком многого. Просто постарайся сделать все, что в твоих силах. Это все, что можно сделать.”

•••

Шафран старалась изо всех сил. Она так старалась. Но теперь, когда они тащили ее вниз по тропинке к камере для допросов, поскольку она едва могла стоять, не говоря уже о том, чтобы идти, она знала, что была доведена до предела. Еще один удар, и она начнет говорить. И это будет не из-за побоев. Наверное, потому, что ей нужно поспать . . . даже если это был сон смерти.

Они толкнули ее в кресло. Они связали ей руки и ноги.

Она открыла глаза навстречу слепящему свету, с трудом удерживая голову прямо.

Старк задавал свои вопросы.

В последний раз Шафран бросила ему вызов. Потом силы покинули ее. Она закрыла глаза . . . Ее подбородок упал на грудь.

И в следующее мгновение веревки вокруг ее запястий и лодыжек развязались. Она приоткрыла глаза и увидела руку с дымящейся чашкой горячего чая.

Английская озвучка—это звучало, как сержант Гринвуд—сказал: “Там вы идете, любовь. Запусти это в свой рот. Ты это заслужил.”