Оторванный от жизни

XXVIII

Первый месяц обретенной свободы я оставался дома. Это были интересные недели. Практически каждый день я виделся с несколькими друзьями и знакомыми, которые приветствовали меня так, словно я восстал из мертвых. У них было такое право, поскольку мое трехлетнее путешествие между мирами, скорее, даже совершенное по одному миру, полностью оторвало меня от обыденной жизни. В то время я получил одно глубокое впечатление: все мои доброжелатели были очень деликатны. Я не могу вспомнить, чтобы кто-то заговаривал о моей болезни до того, как я замечал, что не против этого. Мои друзья и знакомые явным образом пытались избегать темы, которую, как они полагали, я старался забыть. Зная, что они избегали этой темы потому, что заботились обо мне, а не из отсутствия интереса, я все время переводил на нее разговор, чтобы удовлетворить подавленное, но вполне здоровое любопытство своего визави. Мне кажется, что решение не отказываться от прошлого и смотреть будущему в лицо помогло мне стать счастливым и, кроме того, позволило моим друзьям рассматривать мое прошлое так, как это делал я. Прямо говоря о своей болезни, я делал общение для моих друзей и знакомых проще и одним ударом избавлял их от уз, которые они должны были ощущать, находясь в присутствии человека, которого каждую секунду можно задеть намеком на неприятные воспоминания.

Я уже многое сказал по поводу обязательств здоровых людей: они должны помогать тем, кто лежит в психиатрической лечебнице. Я могу сказать почти то же самое насчет отношения общества к тем, кто пережил подобное изгнание, выздоровел, но теперь заклеймен подозрением, стереть которое в состоянии только время. Хотя к бывшим пациентам относятся с личным вниманием, им трудно найти работу. Ни один из здоровых людей не видит, что это неправильно, потому что врожденный ужас перед безумием заставляет не доверять тем, у кого случался срыв. И тем не менее подобное отношение ошибочно. Возможно, одной из причин этого недоверия является то, что бывший пациент часто не доверяет даже сам себе. Уверенность порождает уверенность, и те мужчины и женщины, что страдали от психиатрического заболевания, должны рассматривать свою проблему следующим образом: их отсутствие в мире могло случиться по одной из многих причин, которые прерывают карьеру человека, чей разум никогда не страдал от заболевания. Я могу подтвердить, что подобный ход мысли эффективен – я сам ему следовал. И я полагаю, что на нынешний день я достиг успеха, которого можно было бы ожидать, если бы моя карьера не прерывалась.

Из больницы меня выписали в сентябре 1903 года, и в конце ноября я поехал в Нью-Йорк. Основной целью я считал изучение искусства. Я даже собрал информацию по поводу нескольких школ; и если бы мои творческие амбиции не улетучились, сейчас я мог бы снискать признания в сфере, в которой многие страдают от его недостатка. Но благодаря заряженной коммерцией атмосфере Нью-Йорка воскрес деловой инстинкт, и в течение трех месяцев я устроился работать в ту же компанию, в которой работал шесть лет назад. Это был один шанс на миллион. Я и сам с трудом могу представить ситуацию, которая позволила бы мне зарабатывать деньги, подарила свободное время, чтобы написать историю своей жизни, и предоставила возможность развивать свой гуманитарный проект.

Люди, выписанные из психиатрических больниц, часто могут без особых сложностей найти работу в сфере неквалифицированного труда или занять должность там, где предполагается небольшая ответственность, однако для них почти невозможно занять место, требующее доверия. Во время переговоров, которые привели к тому, что я был нанят на работу, я не находился в позиции просителя. Совсем наоборот; как я выяснил, я делал настолько тонкие предложения, что, будь в моих словах меньше наглости, переговоры закончились бы на месте. Но человек, с которым я имел дело, был не только широких взглядов – он был мудр. Он немедленно понял, что я могу защищать свои интересы, а поэтому могу защитить интересы его компании. Но только этот факт не заставил бы обычного бизнесмена нанять меня в тех обстоятельствах. Исход был предрешен благодаря здравому смыслу и рациональному отношению моего нанимателя. Эта точка зрения, которая сегодня является исключительной, однажды (я думаю, через несколько поколений) станет слишком распространенной, чтобы о ней упоминать. Мой работодатель выразился лаконично: «Когда работник болен, он болен, и для меня нет разницы, ложится он в обычную больницу или в психиатрическую. Если вам когда-нибудь понадобится лечение или отдых, я хочу, чтобы вы знали, что можете воспользоваться им, когда и где захочется, а потом снова работать на нас, когда вы будете в состоянии».

Имея дело практически исключительно с банкирами (такова была природа моей работы), я располагал свободным временем и пытался научиться писать – точно так же, как если бы у меня был постоянный доход, который позволил бы мне посвятить все время этому занятию. Работа оказалась очень приятной, и я посетил столько достопримечательностей, поэтому меня нужно было назвать «коммитуристом», а не коммивояжером. Я видел почти все природные чудеса и исторические памятники к востоку от Миссисипи и многие – к западу от нее; я знал многих важных людей; я наслаждался почти непрерывным досугом и в то же время зарабатывал деньги. Все это, как мне кажется, пришедшее вместе с моим местом работы, – одна из редких компенсаций, которыми Судьба награждает людей, выживших в сложных обстоятельствах.