Дневник провинциальной дамы

1 января 1930 года. Детский праздник у нас. Очень и очень утомительно, все осложняется сильной непогодой, из-за которой половина гостей не приехала и есть серьезные опасения насчет приезда фокусника.

Решаю подавать детям чай в столовой, а взрослым – в кабинете и освободить гостиную для игр и представления. Немногочисленная мебель перенесена в мою спальню, где я постоянно на нее натыкаюсь. Горшки с луковичными переставляются с прохода на подоконники в коридоре, на что Мадемуазель говорит: «Tiens! Ça fait un drôle d’effet, ces malheureux petits brins de verdure!»[34] Мне эта характеристика совсем не нравится.

Дети священника из соседнего прихода приезжают слишком рано, и их проводят в совершенно пустую гостиную. Ситуацию спасает появление Вики в новом зеленом нарядном платье и с четырьмя воздушными шариками.

(Вопрос: Почему семьи духовенства столь непунктуальны и на любые праздники неизменно приезжают либо первыми, либо последними?)

Поражена тем, насколько разнится поведение матерей: некоторые изо всех сил помогают с играми и идеями, другие просто отсиживаются. (NB. Справедливости ради, скорее отстаиваются, поскольку стулья рано заканчиваются.) Решаю в будущем по возможности отправлять Робина и Вики на праздники одних, потому что, с точки зрения хозяйки, принимать детей без родителей гораздо предпочтительнее. Кое-как организовываю игру «Апельсины и лимоны»[35], поскольку одновременно с умным видом отвечаю на реплики одной из матерей по поводу Выставки Итальянской Живописи в Берлингтон-Хаусе[36]. Неожиданно для себя говорю, что картины восхитительны, хотя сама их еще не видела. Понимаю, что это недоразумение следует сразу прояснить, но не делаю этого и невольно еще сильнее увязаю в паутине лжи. Хотела бы понять, насколько я виновата в сложившемся положении вещей, но на это нет времени.

Чаепитие проходит хорошо. Мадемуазель берет на себя столовую, я – кабинет. Роберт и единственный присутствующий отец среди гостей (по возрасту больше похожий на дедушку) передают чай, а в перерывах обсуждают охоту на крупного зверя и последние выборы.

Фокусник приезжает с опозданием, но дети принимают его очень хорошо. Заканчивается праздник выуживанием подарков из кадки с отрубями, причем в итоге на ковре, детской одежде и в доме в целом оказывается больше отрубей, чем изначально помещалось в кадке. Странное явление, но подобное наблюдалось и раньше.

Гости разъезжаются с семи до половины восьмого, и Робин выпускает Хелен Уиллс и собаку, которые были заперты, потому что боятся хлопушек.

Мы с Робертом весь вечер помогаем слугам восстановить в доме порядок и пытаемся вспомнить, куда были убраны пепельницы, часы, безделушки и чернила.

3 января. В деревне охота на лис. Роберт соглашается взять с собой Вики на пони. Я, Робин и Мадемуазель идем к почте, откуда начнется действо. Робин говорит про Оливера Твиста, но ни словом не упоминает охоту, а на лошадей, собак и охотников взирает с полным равнодушием. Поражена такой невосприимчивостью к происходящему, но чувствую, что в ней наверняка кроется некий глубинный смысл по Фрейду. Также чувствую, что Роберт отнесся бы к этой гипотезе с неодобрением.

Встречаем множество соседей-охотников, и все задают Робину поразительно глупый вопрос: «Ты не верхом?», а меня спрашивают, много ли у нас повалило деревьев в последнее время, но, не дожидаясь ответа, начинают рассказывать о своем количестве пострадавшей растительности.

Мадемуазель смотрит на гончих и говорит: «Ah, cest bons chiens!»[37], а еще восхищается лошадьми – quelle bêtes superbes[38], – но предусмотрительно держится подальше от любой живности, и я следую ее примеру.

Вики мило смотрится на пони. Принимаю комплименты с небрежным и слегка недоуменным видом, дабы показать, что я – прогрессивная мать, которая с иронией относится к чрезмерной суете вокруг детей.

Мадемуазель комментирует отъезд охотников: «Voilà bien le sport anglais!»[39] Робин интересуется, можно ли уже уйти, и съедает плитку молочного шоколада. Возвращаемся домой, и я пишу письмо с заказом в магазин, открытку мяснику, два послания о Женских институтах и одно – о Девочках-Скаутах, записку дантисту с просьбой назначить прием на следующей неделе и делаю в блокнотике пометку о том, что должна нанести визит миссис Сомерс с фермы.

В ужасе недоумеваю, как на это мог уйти весь вечер.

Роберт с Вики возвращаются поздно. Вики в грязи с ног до головы, но невредима. Мадемуазель уводит ее и больше ничего не говорит про le sport anglais.

4 января. Прекрасный день и значительное потепление вселяют надежду на то, что при некотором везении миссис Сомерс не окажется дома, и я отправляюсь на ферму. Миссис Сомерс, наоборот, дома. Нахожу ее в гостиной и при взгляде на бархатное платье с орнаментом сразу думаю, что оно хорошо бы смотрелось на мне. Никаких признаков Пчел, и я прикидываю, как бы поумнее про них спросить, но миссис Сомерс неожиданно заявляет, что у нее гостит матушка и что та знает мою давнюю школьную подругу Сисси Крэбб, которая говорит, что я очень забавная. Входит матушка с элегантной укладкой «марсельская волна»[40] (не представляю, где она ее сделала, разве что приехала сюда прямиком из Лондона) и видом человека, умеющего красиво одеться даже в деревне. Матушку представляют – мне отчетливо слышится «Эггчок»[41], но вряд ли такая фамилия вообще существует – и повторяют, что она знает мою давнюю школьную подругу Сисси Крэбб из Нориджа и та очень много ей рассказывала о том, какая я забавная. Опешив, не придумываю ничего лучше, чем сказать, что в последнее время погода была хуже некуда. Ухожу сразу, как только представляется возможность.

5 января. Роуз любезно приглашает меня на ужин в легендарный литературный клуб, если я приеду в Лондон на день. Председательствовать будет известный редактор еженедельной литературной газеты, а в качестве специального гостя приглашен автор знаменитой пьесы, снискавший ошеломительный успех. По словам Роуз, ожидается присутствие ведущих писателей, поэтов и художников со всего мира.

Почти весь вечер обсуждаю приглашение с Робертом. Объясняю ему, что (а) из расходов только билет туда и обратно третьим классом; (б) через двенадцать лет Вики начнет выходить в свет, а потому я обязана Поддерживать Нужные Связи; (в) это – уникальная возможность; (г) я же не прошу его ехать со мной. Роберт не отвечает ничего на пункты (а) и (б), на (в) замечает: «Вряд ли» – и, похоже, несколько тронут пунктом (г). Затем подытоживает, что я вольна поступать так, как хочу, и, скорее всего, у Роуз в Хэмпстеде встречу друзей с тех времен, когда вращалась в кругах лондонской богемы.

Тронута и даже ненадолго задумываюсь, уж не ревнует ли Роберт. Но это подозрение тут же улетучивается, поскольку он заговаривает о том, что с утра не было горячей воды.

7 января. Роуз ведет меня на ужин в литературный клуб. Иду в Голубом платье. Поражена тем, как много в зале молодых мужчин, дерзко одетых во фланелевые рубашки без галстуков и с волосами, зачесанными торчком. Сопровождают этих молодых людей рыжеволосые девушки в креповых платьях с рисунком и в бусах. Все остальные в вечерних нарядах. Меня представляют выдающемуся редактору, который оказывается приятной женщиной. Спросить бы, почему приз в еженедельном конкурсе, который проводит ее газета, так часто делится между несколькими участниками, но это неуместно, и Роуз будет за меня стыдно.

За ужином меня усаживают рядом с прославленным автором бестселлеров, который, очевидно, по доброте душевной просвещает меня относительно уклонения от уплаты налогов на сверхприбыль. С легкостью скрываю от него досадный факт: я сейчас не в той ситуации, чтобы мне требовались такие сведения. Напротив сидит очень выдающийся художник, который постепенно становится все общительнее. Это побуждает меня напомнить ему, что мы встречались раньше – в старые добрые хэмпстедские времена. Он с энтузиазмом сообщает, что прекрасно меня помнит (мы оба знаем, что это неправда), и наобум добавляет, что с тех пор следил за моим творчеством. Чувствую, что лучше не задавать уточняющих вопросов. Позже оказывается, что выдающийся художник пришел без гроша в кармане, и всем его соседям по столу приходится одолжить ему сумму, которую требует старший официант.

Радуюсь тому, что со мной нет Роберта, и совершенно уверена, что утром выдающийся художник ничего не вспомнит, а посему не вернет мне три шиллинга шесть пенсов.

Роуз любезно платит не только за себя, но и за меня.

(NB. Традиционные английские блюда, и без того не отличающиеся изысканностью, на публичных мероприятиях вроде банкета становятся прямо-таки тошнотворными. Даже страшно подумать, как восприняли бы иностранные гости сегодняшнюю рыбу, не говоря уже о других блюдах.)

Роуз представляет мне молодого джентльмена и шепотом поясняет, что он – соавтор одноактной пьесы, которую трижды давала театральная труппа в Югославии. Чуть позже джентльмен случайно упоминает, что встречал леди Бокс и та показалась ему крайне неприятной особой. Мы сразу же находим общий язык. (Вопрос: Не является ли неприязнь одним из самых мощных объединяющих факторов? Ответ, к большому сожалению, утвердительный.)

Чрезвычайно выдающаяся Писательница подходит ко мне (очевидно, приняв за кого-то другого) и приветливо заводит беседу. Говорит, что ей пишется только с полуночи до четырех утра, да и то не всегда. А когда не пишется, она играет на органе. Очень хочется спросить, замужем ли она, но возможности вставить какой-либо вопрос не представляется. Она рассказывает мне о продажах своих книг. О последней вышедшей книге. О новой, которую сейчас пишет. Потом извиняется, мол, ей много с кем надо обязательно поговорить, и пытается догнать известного Поэта, однако тот успевает уйти. Хорошо его понимаю.

Произносятся речи. Как это часто бывает, поражена степенью чужого красноречия и глубины мысли и думаю, что вот была бы незадача, если бы речь пришлось произносить мне, хотя по ночам часто не могу уснуть, сочиняя совершенно восхитительные пассажи, адресованные слугам, леди Б., Мадемуазель и остальным, но никогда не достигающие их ушей.

После ужина перехожу от одной группки людей к другой и встречаю знакомого литератора, имени которого не помню. Интересуюсь, публиковал ли он что-нибудь в последнее время. Литератор отвечает, что его труды не предназначены для публикации ни сейчас, ни в будущем. Думаю, что многим не помешало бы относиться к своему творчеству подобным образом. Однако вслух этого не говорю, и мы беседуем о Ребекке Уэст[42], развитии авиации и доводах за и против оленьей охоты.

Роуз, которая все это время обсуждала американскую психиатрию с датским художником, спрашивает, готова ли я уже пойти домой. Выдающийся художник, который сидел напротив меня за ужином, предлагает нас подвезти, но в дело вмешиваются его друзья. Знакомый, чье имя я забыла, отводит меня в сторонку и уверяет, что Д. А. не в том состоянии, чтобы подвозить кого-то домой, и ему самому требуется сопровождающий. Мы с Роуз уезжаем на метро. Способ более прозаичный, зато надежный.