Две Европы [Очерки Верхнезаморского клуба]

5. Синтез философии и теологии

К.Ш.: Параллельно с философскими прорывами в Греции, на Ближнем Востоке шёл другой важнейший процесс. Так, две ветки будущей Европы двигались на одну и ту же вершину с разных сторон, по разным склонам. И наверху они должны были встретиться и соединиться.

Вторым патриархальным манифестом стала ветхозаветная религия и выросшее из неё христианство с его формулой «Авраам родил Исаака, Исаак родил Иакова» (Мф. 1:2). Отсутствие Сарры и Ревекки в этом манифесте – не есть принижение женской роли в воспроизводстве. Это скорее – декларация неочевидной истины: зарождение (зачатие) важнее, чем рождение (роды). Именно потому что зачатие есть подлинное начало человека. Роды – это уже выход человека в свет на определённой стадии его развития. И этот этап очевиден и наблюдаем всеми. То, что Сарра и Ревекка родили этих детей, это и так понятно, потому как очевидно. А вот то, что Авраам и Исаак положили им «начало», «зародили», это неочевидно, и требует декларации.

Деву Марию христиане называют «Богородицей» по этой же причине. Христос, согласно христианскому учению, имел две природы: очевидную – человеческую, доставшуюся Ему от матери, и неочевидную – божественную, доставшуюся от Отца. Т. е. Дева Мария в лице Христа родила «и – человека – и–Бога» одновременно. Однако её не называют «человеко – бого – родицей», потому что рождение ею человека Иисуса и так было очевидным фактом. Термин «Богородица» подчеркивает важность неочевидного факта – рождение ею Бога – второй ипостаси Святой Троицы. Важно было знать, кто был Отцом Христа, потому как мать и так всем очевидна.

И этим двум направлениям суждено было слиться в едином потоке. Две патриархальные системы – античная и христианская – соединились и породили европейскую цивилизацию. Этот союз мышления и веры встал форпостом на пути матриархальной ментальности, отчаянно желавшей вернуть цивилизацию к чувственному восприятию мира.

Л.Д.: Но ведь вера противоположна разуму и относится скорее к чувствам и эмоциям.

Д.М.: Это миф. У Честертона на эту тему есть целый рассказ, «Сапфировый крест»[39]. В человеке, который говорит, что вера исключает разум, отец Браун легко изобличает обывателя и дилетанта. Этот человек, хотя и одет в рясу, не может быть священником. Он – самозванец. Потому что профессионал на эти вещи смотрит иначе. Вера предполагает нормативность. А всякая норма неочевидна, и есть предмет мышления. Главный объект веры – Бог – тоже неочевиден. Это то, что «глазами увидеть нельзя». Бог по определению не поддаётся чувственному восприятию. А условием соединения с Богом полагаются заповеди – опять же вещи неочевидные, умопостигаемые, принадлежащие скорее к категории долженствования, чем желания. Древние греки считали, что истину никогда нельзя увидеть, её можно только мыслить. Христианство полагает, что истина познается верой. А вера, по апостолу Павлу, есть «уверенность в невидимом» (Евр. 11:1).

К.Ш.: Здесь не всё так просто. У веры и разума принципиально разные предметы познания. Я этого вопроса ещё коснусь, но позже. Здесь лишь ещё раз продекларирую: вера и разум – патриархальные, «отцовские» начала и верные союзники в определении истины.