Две Европы [Очерки Верхнезаморского клуба]

3. Патриархальность греческой философии

К.Ш.: Не решив главной, патриархальной задачи – обнаружения свободного «отца» – «наивная мифология гибнет и переходит в натурфилософию, продолжая, однако, играть огромную служебную роль»[25]. Действительно, некоторое время мифология всё ещё продолжает доминировать, но подспудно, в глубинах греческого сознания на лидирующую позицию выходит разум, который уже на новом уровне продолжает развивать наметившуюся патриархальную тенденцию. Начинается поиск невидимых структур, лежащих в основании Космоса.

Всё началось с Парменида и Пифагора. Однако настоящее трансцендирование «отца», как субъекта действия и независимой от «матери» субстанции, связано с именем Сократа. Олимпийскому Космосу с порождёнными им богами он противопоставляет некое начало, которое принципиально внекосмично, и в то же время оно находится внутри человека. Это – разум, мышление.

Здесь задана одна из главнейших тем всей дальнейшей европейской философии – тема свободы человека. Свободы от материи, от Космоса, от хтонических энергий, от причин и следствий, от закона, от судьбы, от наследственности. Это свобода от необходимости: «абсолютной необходимостью является лишь необходимость нашей свободы»[26].

Сократ впервые выделяет сверхприродное, внекосмическое начало как некую умопостигаемую истину, которую «нельзя отбросить, не запутавшись в противоречиях»[27]. Это цель или смысл. Это начало не имеет никаких причин. Наоборот – оно первично по отношению к ним, и само вызывает эти самые причины. И если причины можно эмпирически зафиксировать, т. к. они материальны, то цель, вызывающая их, невидима, её можно только мыслить: «знание смысла принципиально не достижимо методами фисиологии, которая оперировала понятиями причины, необходимости и судьбы. Это особое, неотчуждаемое от своего носителя – человека – знание цели»[28]. Цель, смысл имеет принципиально иную природу. Как активное, чисто «отцовское» начало, оно преобразует материю, запуская все материальные процессы. Утверждается новый, патриархальный, принцип – телеология.

Говоря языком мифологии, разум – это «герой». Но путь этого «героя» принципиально отличен от пути Зевса. Зевс порождён хтоническими энергиями. Он изначально космичен. Зевс – оборотень: раньше он был титаном, а потом превратился в героя. Разум же не порождён Космосом, в нём вовсе нет «титанического» начала. Он никогда не был «титаном», он – принципиально «другой». Он пришёл «сверху», из «надлунного» мира. Это «герой» подлинный, изначальный, врождённый, «герой» не «по заслугам», а «по происхождению». Это «мужчина», который не был рождён. У него нет «матери», а значит и никогда не было «пупка», он – действительно «звёздный мальчик».

Именно разум является «тем самым Мюнхгаузеном», который, угодив в «космическое болото», способен не только сам из него выбраться, но и вытащить из него «коня» – собственную чувственность. Более того, он способен это «болото» всколыхнуть, осушить и трансформировать по своему проекту.

А.Н.: Вообще – то Бертран Рассел считал, что всё началось с Пифагора. Он открыл существование за материальными объектами неких невидимых, интеллигибельных математических структур, которые руководят материальными вещами: «Я не знаю другого человека, который был бы столь влиятельным в области мышления, как Пифагор. Я говорю так потому, что кажущееся платонизмом оказывается при ближайшем анализе в сущности пифагореизмом. С Пифагора начинается вся концепция вечного мира, доступного интеллекту и недоступного чувствам»[29].

К.Ш.: Да, значение Пифагора огромно. Но всё же я настаиваю: главная заслуга в утверждении онтологического статуса мышления принадлежит Сократу и рождённому им платонизму. Именно Сократ впервые заговорил о единой смысловой картинке, о самом смысле. И это не просто математические структуры или числа, как у Пифагора. Смысл – это то, что неуловимо даже для математики.

Обычно, когда говорят о платонизме, то различают два вида знания: «доксу» и «эпистему». Докса – это обыденное знание, опирающееся на чувственное восприятие. Для Платона это вовсе не знание, это мнение. А мнение всегда субъективно и ошибочно. Сколько людей, столько и мнений. Эпистема же – это интеллигибельное знание, результат мышления. А мышление у всех людей одно. Все мыслят одинаково, следовательно, можно прийти к объективному знанию.

Но не всё так просто. Платон различает два вида интеллигибельного знания – «эпистему» и «дианойю»[30]. Эпистема – это информация, недоступная не только эмпирической фиксации, но и математическому исчислению. Это информация о цели и смысле вещи, о её сущности, которую ни показать, ни доказать никакими математическими средствами невозможно. Эпистема может быть воспринята лишь интуитивно, путем прозрения, либо априорного знания. Это то, что Гёте называл «прафеноменом», отблеск которого «мы видим в проявлениях творческого духа»[31]. Эпистема воспринимается непосредственно во всей своей целостности неким внутренним ведением. В платонической традиции эту способность называли разумом. Дианойа – информация служебная. Это весь набор эмпирических данных, вычисленных математически, анализ которых позволяет выработать технологию, при помощи которой эта цель может быть достигнута.

В этом разница между разумом и рассудком. Разум видит вещь непосредственно, целостно, в её метафизической сущности. Разум – субстанция «надлунная», целостная, и для него «всякая вещь неделима по отношению к самой себе»[32]. Рассудок же скорее категория «подлунная». Он анализирует вещь, рассматривая её как физическую систему, состоящую из частей, по терминологии Аристотеля – как «составное целое»[33]. Удел рассудка – логика, математика и математическая физика. Тогда как смысл всех этих действий доступен лишь разуму.

Д.П.: Ещё раз можешь объяснить?

К.Ш.: Да пожалуйста. Докса – это чувственно воспринимаемая, раздробленная, фрагментированная реальность, это мир, который не складывается в единую картинку. Эпистема – это умопостигаемая реальность в её былой, но потерянной целостности. Дианойя – это знание математических структур, стоящих за разрозненными физическими явлениями. Выявление этих структур помогает человеку сложить из отдельных пазлов единую целостную картинку. Т. е. эпистема – это целостная картинка, а дианойя – это та же самая картинка, но сложенная из разрозненных пазлов. В идеале эти картинки должны совпасть.

Разум и рассудок – это два разных образа «героя». Если первый, открытый Сократом, «герой» не имеет рождения и обитает в «надлунном» мире, то второй имеет «подлунное», космическое происхождение и действует в стиле Зевса. Это «титан», рождённый хтоническими энергиями, и лишь потом ставший «героем». Само «знание» этих «героев» имеет различные источники и оказывается разного качества. Если у первого – это непосредственная достоверность «надлунного» мира – «эпистема», то у второго – простая «подлунная» аналитическая способность – «дианойа» – то, что Маркузе позже назовёт «технологической рациональностью»[34].

Гегель также говорит о рассудке и разуме как об аналитическом и синтезирующем началах. Рассудок – начало низшее, логическое. Он работает с фрагментированной реальностью. Гегелевский же «спекулятивный разум» есть высшее начало. Это тот самый «разум, исцеляющий от ран бытия». Именно он видит мир в неразделённой целостности. И цель (целостность) доступна лишь разуму, но не рассудку[35].

Кстати, новоевропейская наука пошла по пути Пифагора, а не по пути Сократа и Платона. Характерно высказывание Галилея о том, что книга природы написана на языке математики. Этим объясняется главная причина изгнания телеологии из новоевропейской науки: «разум» Нового времени и эпохи Просвещенства по факту есть «рассудок». Я об этом обязательно ещё скажу.

Так вот, именно в платонизме впервые заходит речь о двучастности, двумерности реальности. И это, прежде всего, касается «микрокосма». Человек есть продукт, дитя двух субстанций. Некое надкосмическое начало человека «оплодотворяет» его же космическую субстанцию и «рождает» эмпирического человека – индивида. Сократ и рождённый им платонизм прозревают то, что впоследствии будет открыто христианством – различение в человеке личности («ипостаси») и сущности («усии»).

Сократ выделил двойственность реальности в чистом виде – разум и материю. И хотя он прежде всего говорил о малом космосе – о человеке, принципиально важна сама мысль о том, что есть «нечто» помимо Космоса. И это «нечто» есть неочевидное, «отцовское» начало, непосредственно причастное к рождению этого самого Космоса.

Эта патриархальная по своей сути идея Сократа стала одной из главных черт платонизма, который выходит за пределы микрокосма. При всём многообразии концепций, здесь происходит разграничение условных «материнского» и «отцовского» начал – управляемого чувственного, «подлунного» мира, и некой управляющей умопостигаемой субстанции, живущей в горнем, «надлунном» мире.

Декларация Сократа выглядела революционно и даже вызывающе. Ведь это был наезд на олимпийский божественный порядок с его исконным матриархатом. Сократ, по сути, выступил против главного греческого божества – Космоса, показав его вторичность. Провозглашалось существование некого внекосмического начала, независимого от Космоса и богов, что подрывало их авторитет. Но самое страшное даже не в этом. Это начало Сократом полагается внутри человека. А это означает независимость человека от Космоса, а значит и от порождённых им богов. Это было расценено греками как «развращение молодёжи» и Сократ был казнён.