Ради этого я выжил. История итальянского свидетеля Холокоста

* * *

Казарма, где сегодня находится школа, представляла собой большое трехэтажное треугольное здание. С фасада внутрь вела лестница, а с другой стороны находился окруженный оградой парк. Как только все мы оказались перед зданием, нас начали распределять по помещениям. Все происходило в строгом порядке, без всяких помех. План нацистов был жесток, но пока функционировал без сбоя. Мы оказались невольными и абсолютно беспомощными узниками. С этого момента у нас не было ни малейшей возможности бежать.

Мы попали в огромный треугольный капкан и еще не полностью осознавали, что нас ждет в будущем.

Едва отец нас увидел, как тотчас же бросился нам навстречу. С этой минуты, пока еще было возможно, он не расставался с нами и не терял нас из виду. Его присутствие нас успокаивало. Да, нас окружали немцы, но вокруг было много и знакомых лиц. Все знакомые разделили нашу судьбу, и мы объединились в этот час ужаса и неизвестности, как умеют объединяться только настоящие семьи.

Казарма была достаточно просторной, но нам не хватало места. Нас распихали кого куда, без всякого порядка. Две тысячи человек сидели в коридорах, в бывших спальнях, в залах и кабинетах. Слава богу, хоть с туалетами проблем не было. Современное здание было предназначено для проживания солдат, и туалеты пока работали. После всеобщей нервотрепки возможность воспользоваться чистым туалетом была хоть и маленьким, но облегчением для нас. Вскоре вся эта гигиена станет далеким воспоминанием.

Ситуация ухудшилась, когда семьи по одной стали вызывать в один из кабинетов: все должны были сдать имеющиеся ценности. Некоторые предпочли выбросить ценности в окно, в парке, а то и в туалетах. Другие прятали небольшие вещи на себе. Но в основном никто не взял с собой никаких ценностей. Большинство людей оставили все дома или поступили, как мой отец.

Сразу после нашего отъезда ценности, которые многие семьи оставили дома, растащили греки. Они прекрасно знали, что только немногие из нас вернутся на Родос. Часть греческого населения прибрала к рукам все, что мы оставили, и некоторые солидно разбогатели, разграбив наши дома.

Теперь и мы поняли, что больше не увидим Родоса. Нам ясно и прямо заявили, что мы морем поплывем в трудовой лагерь. Мы уезжали с острова неизвестно куда, но в глубине души каждый приготовился к худшему. И нам никто не сказал, что наши представления о «худшем» были легкой шуточкой в сравнении с тем адом, что нас ожидал.

В казарме мы просидели взаперти два-три дня. Я не могу все вспомнить в точности, потому что в этой ситуации мы утратили ощущение времени. Нас мучило множество вопросов: «Куда нас везут? Что с нами сделают? Когда мы вернемся?» Мы сидели на полу, понемногу съедали все, что взяли с собой, и так продолжалось три дня. Мы переговаривались, скрашивая неволю, и строили различные предположения насчет собственного будущего. Ясно было одно: события разворачивались в каком-то неправильном, нереальном русле. Единственными, чья судьба хоть как-то изменилась, были турецкие евреи.

Необходимо знать, что во времена Оттоманской империи все евреи имели турецкое гражданство. Когда же в 1912 году весь архипелаг Додеканес стал итальянской колонией, нашей общине предложили принять итальянское гражданство. Большинство евреев воспользовались случаем. Стать итальянцами во всех смыслах слова, как венецианцы, неаполитанцы или римляне, означало гарантированное поступление в итальянские школы, которые считались лучшими на острове. А хорошее образование было пропуском к наиболее престижным местам работы. Только маленькая горстка евреев остались турецкими гражданами: кто из недоверия, кто по невежеству, кто по нерадивости. Факт тот, что вместе с нами, евреями итальянскими, в казарме оказались заперты пять или шесть семей евреев турецких. Среди них была бабушка с материнской стороны моей будущей жены Зельмы и ее тетки. Отец и мать Зельмы, которые – редкость в то время – не были венчаны, а просто жили вместе, принадлежали, как и я, к итальянским евреям. Мой тесть Юсуф, по рождению турок, был исключительным механиком. На Родосе люди его квалификации ценились на вес золота. Он нашел работу авиационного техника в аэропорту Калафос, в пятидесяти километрах от старого города. Из Джудрии он уехал, со всей семьей перебрался поближе к аэропорту и без труда влился в итальянскую общину.

Новое гражданство вроде бы подарило нам лучшую жизнь, а теперь приговаривало нас к смерти. А судьбы маленькой турецкой общины напрямую зависели от Анкары, столицы нейтрального государства.

В дело вмешалось турецкое консульство и встало на сторону своих подданных. Для нас, итальянских евреев, они, конечно, мало что могли сделать, но по крайней мере пять или шесть семей были спасены. Всего сорок два человека.

Удерживая под арестом граждан нейтрального государства, нацисты совершили серьезнейшую дипломатическую ошибку, а потому, когда турецкий консул напомнил им, что немедленно сообщит в Анкару имена виновных в этой ошибке, офицеру СС ничего не оставалось, кроме как отступить. Он ответил, что немецкое командование осуществит оценку ситуации и даст окончательный ответ на следующий день. У Турции были хорошие дипломатические отношения с Германией, следовательно, продолжая настаивать на своей ошибке, немецкий офицер создаст неразрешимый дипломатический казус.

Тем временем семья Зельмы, жившая в пятидесяти километрах от города, не смогла вовремя явиться в комендатуру и находилась еще на пути к городу, чтобы честно выполнить приказ.

Отец семейства Юсуф велел жене идти вперед вместе с маленькими Зельмой и Розой. А он сразу же догонит их вместе со старшей дочерью Сусанной и сыном Оханом. Но случаю было угодно, чтобы как раз в тот миг, когда мать Зельмы с девочками подошли к лестнице комендатуры, им навстречу оттуда вышли мать Юсуфа Эстер, его тетушка Сара, дядюшка Иосиф, а за ними – остальные тридцать девять турецких евреев по списку, представленному послом нацистскому офицеру. Моя будущая теща, разумеется, не знала о том, что консулу удалось настоять на освобождении сорока двух ее соотечественников, и, на всякий случай, спряталась в кустах гибискуса вместе с обеими девочками и принялась наблюдать за сценой.

Когда Эстер увидела издали свою дочь с маленькими племянницами, она сделала ей знак рукой: «Уходи!» Бабушка Зельмы дождалась, пока рассеется маленькая толпа, потихоньку подошла к дочери и велела ей идти домой другой дорогой и никому не показываться на глаза. И только когда они дошли до своего дома в Джудрии, Эстер объяснила дочери и племянницам, что произошло. Мысль матери Зельмы сразу рванулась к Юсуфу и другим двоим детям, Сусанне и Орхану: ведь они с минуты на минуту должны были подойти к комендатуре! Моя будущая теща ринулась обратно и, по счастью, успела вовремя их остановить.

Как только семья Зельмы воссоединилась, все решили, несмотря на большую опасность, вернуться в деревню Калафос, где работал Юсуф. Кроме того, что мой будущий тесть был потрясающим механиком, он имел безграничную страсть к горам. Он обожал собирать грибы, охотиться на зайцев и перепелок, умел ставить капканы, ориентироваться в самых непроходимых местах и прекрасно знал все вершины вокруг Калафоса.

Он решил воспользоваться всеми своими талантами и уйти вместе с семьей в лес. Еще раньше он соорудил что-то вроде хижины рядом с пещерой. Там он прятался во время охотничьих облав, там он отдыхал после долгих походов. А теперь привел в это убежище свою жену и четверых детей, и здесь они прятались до самого конца войны. В городе они не показывались, а вот в Калафос Юсуф наведывался, чтобы заработать в качестве механика. Если же кто-нибудь из знакомых спрашивал, как ему удалось спастись от немцев, он говорил, что и он, и его семья – турки по национальности. Однако история о том, как посол освободил сорок два человека, стала известна, и Юсуф сразу сделал вид, что его семья была в числе этих счастливчиков. Вполне себе объяснение, тем более что наполовину оно было правдой: хотя Юсуф с женой и приняли итальянское подданство, по рождению они были турки и прекрасно говорили по-турецки. Если бы истина открылась, дело кончилось бы плохо: и его, и всю его семью просто расстреляли бы. Но, слава богу, никто ни о чем не догадался, и Юсуф спас семью, спрятав ее в горной пещере до конца войны. Он приходил к ним, приносил еду, питье и все необходимое для достойной жизни.

Кое-кто тоже пытался уйти в лес, но лишь немногим удалось там долго продержаться: им не хватало скрупулезности подхода к делу. Через несколько лет я узнал историю одного парня, который тоже ушел в лес, но его нашли и расстреляли. Он был из семьи Беро и владел маленьким грузовичком, на котором разъезжал по полям, скупал овощи и зелень, а потом перепродавал в городе. В этих деревнях земледелием занимались по преимуществу греки и турки. И вот, во время одной из таких поездок, парень встретил молодую гречанку и влюбился. Односельчане осуждали эти отношения, считали неприличным для девушки встречаться с каким-то там евреем.

Настал день арестов по немецкому приказу, и парень, с болью в сердце, сказал любимой, чтобы шла со своей семьей в комендатуру. Она же недавно узнала, что беременна от него, и не допускала даже мысли его потерять. Она пообещала, что спрячет его, и парень, ради будущего ребенка, согласился. Она нашла укромное место в горах неподалеку от своей деревни, спрятала его там и по ночам приносила ему еду. Все это она держала в секрете, и односельчане ни о чем не догадывались. Может быть, ее мучила потребность с кем-то поделиться этой опасной информацией, и она пошла за советом к местному попу.

Священник сказал, что она поступила дурно, спрятав еврея, потому что подвергла риску всю деревню. «Еврей того не стоит», – сказал он и не изменил своего мнения, даже когда девушка сказала, что любит этого парня и ждет от него ребенка. Поп промолчал, а наутро пошел и донес на парня немцам. Беднягу схватили и расстреляли. Поп оправдывал себя тем, что сделал это, чтобы обезопасить своих односельчан.