Возможны варианты...

Ходил по обувному магазину, искал легкие туфли на лето. Хотелось приобрести матерчатые, но чтобы хорошо выглядели, были удобные.

Магазин большой, отделов много. Обуви столько, что в прямом смысле слова — прилавок ломится: на все возрасты, всех размеров и предназначений — летняя, осенняя, зимняя, комнатная… А в салоне, чистом и гулком, пусто: я да еще молодая мама с сыном-крошкой.

Я ничего не подобрал себе к лету. Матерчатые туфли были, да только расцветка их напоминала предупреждающий огонь светофора, и ноги в них не сгибались. Молодая мама со вздохом повела сыночка к выходу. Детские туфельки без единого яркого пятнышка явно не пришлись ей по вкусу. И тут спросила маму кроха: «А где растут ботинки?»

Этот детский вопрос заставил задуматься. В самом деле, где растут хорошие ботинки и где растут плохие? Почему обуви много, а обуться трудно?

В магазине родился вопрос, в магазине же, решил я, надо начать поиски ответа на него. А потому зашел к директору крупнейшего в Челябинске специализированного обувного магазина «Башмачок» Н. И. Бекоевой. Адрес выбрал не случайно — здесь ведут фирменную торговлю продукцией головной фабрики местного обувного объединения.

— Вообще-то, вы с конца начали, — заметила Надежда Игнатьевна.

Магазин действительно конечное звено той цепочки, двигаясь по которой, «растут» ботинки. К их «рождению» приложат руки пастух, кожемяка, модельер, сапожник. Но не потому ли на прилавке появляется плохая обувь, что ее делали на многих производствах и думали только о своем звене, а не о всей цепочке? Оценка труда в каждом звене в отдельности может быть и положительной. Но будет ли она правильной с позиции конечного результата?

Нет, именно с конца надо идти, конечной продукцией оценивая усилия и достижения всех звеньев, причастных к «рождению» ботинок.

Бекоева соглашается с этим рассуждением. Но неожиданно для меня заявляет, что один из первоначальных вопросов я поставил неправильно.

— Вот вы, как и большинство покупателей, считаете, что обуви в магазинах много, что полки от нее ломятся. Это ошибка. Как раз обуви очень и очень недостает, — объясняет Надежда Игнатьевна.

— А разве прилавки действительно не заполнены разнообразным товаром?

— Во-первых, далеко не разнообразным. Нет женской зимней и детской обуви, летней мужской тоже очень мало. И не только у нас, по всей стране. Тут крупная проблема. По детской обуви ее решают — в ближайшее время резко возрастет выпуск. С женской сложнее: тут сказывается и мода, и вкус…

— И цены? — предполагаю я.

— Цены — нет, сейчас за ценой никто не постоит, дай лишь человеку нужную вещь. Деньги есть.

— А во-вторых? — напоминаю Надежде Игнатьевне.

— И во-вторых, те же самые деньги: то, что на прилавке, разойдется сравнительно быстро. Неходового товара не держим, сейчас торговле довольно большие права даны. Спрос покупателя определяет потребности магазина. Только наши заявки торговой базой зачастую удовлетворяются наполовину. Запасов нет — это еще более сложная проблема, чем ассортимент.

— Значит, прилавок нельзя считать лицом магазина?

— Почему же, можно, вполне можно. И магазина, и фабрики, и всей, как вы говорите, цепочки. Но ведь есть еще тылы — наши подсобки. Они пусты. А магазин — тоже предприятие. У него свой план, с каждым годом возрастающий. Сейчас он у нас, в «Башмачке», превышает три миллиона рублей в год. Как выполнить? Голова кругом идет…

Да, неожиданней поворот — мало обуви. Казалось, все говорит обратное. Но что такое — мало или много? Мы с Бекоевой, люди примерно одного возраста, стали вспоминать и сравнивать.

В пору нашей юности говорили: обут — и хорошо. На зиму — валенки, на лето — простенькие ботинки. Кожаной обуви в 1940 году страна выпустила 212 миллионов пар, чуть более одной на человека. Сейчас выпускает более трех. Любые ботинки, туфли или сапожки, изготовленные ныне, каждый из нас еще лет двадцать назад воспринял бы как праздничную обувь. Ныне выбираем их, как, бывало, цыган ярмарочную лошадь: и на вид, и на ощупь, и на ноготь проверим. А уж обув на ногу, вертим и так, и сяк да еще вздыхаем: не смотрится — верх блестит излишне, носок не того кроя, как хотелось бы, как предписывает мода дня. Словом, в нашем нынешнем понимании даже дорогая обувь выглядит дешевой, а хотелось бы, чтобы и дешевая выглядела дорогой.

Но все же что-то не сходилось между объяснениями Бекоевой и моими представлениями. Ведь что ни говори, а в любом магазине обуви полным-полно. Здесь явно требовалось уточнение, какая-то существенная поправка. И ее внесла главный товаровед Челябинской базы «Рособувьторг» Е. Ф. Семенютина.

— Все просто, — заметила Елизавета Федоровна, — рядовой обуви хватает, потому что ее не очень охотно берут. А ведь она, ну, скажем так — добротная. Но людям сегодня нужна хоть чем-то необычная, элегантная. Вот о такой все мечтаем: и покупатели, и торговля. Обувь местного объединения, основного нашего поставщика, высоко котируется на республиканских и союзных ярмарках. И тем не менее, она не лучшая. Во всяком случае, зачастую не такая, какую хотелось бы получать.

Челябинское обувное объединение довольно крупное. Оно производит более семи миллионов пар обуви в год, сорока трех видов.

В сопровождении Н. М. Кузнецовой, заместителя главного инженера объединения, пошел я на «экскурсию», с этажа на этаж, из цеха в цех головной фабрики.

Огромные светлые цехи не были просторными: конвейеры различных предназначений разместились довольно плотно — борьба за рациональное использование производственных площадей. У станков в основном женщины. В заготовочном цехе, где из кож вырубают детали обуви, почти все работницы зрелого возраста — тут нужны опыт и мастерство. Сообразить, как из куска кожи выкроить побольше деталей, из какой части этого куска кроить союзку, а из какой боковину будущей обуви, конечно, может только мастер своего дела. И работе его поистине творческая. У конвейеров, где уже шьют обувь, в основном молодые девушки. Им нужны не только знания технологии. Не в меньшей мере важно иметь быструю реакцию и ловкие проворные руки.

Но конвейер всегда, в любом случае — психологический бич для человека. Это ясно давно. Монотонность операций выматывает. Психологическая усталость накапливается и ведет к снижению работоспособности. Продукция такого рода, как одежда или обувь, изготовленная на конвейере, теряет печать неповторимой авторской индивидуальности творца, не учитывает индивидуальных потребностей и склонностей потребителя. Она усредненная, не оригинальная, массовая. Не случайно время от времени раздаются призывы вспомнить или хотя бы не предавать анафеме, как однажды выразился Сергей Залыгин, ручной труд. Он, мол, не был столь уж расточительным, как мы иногда его характеризуем. Уместно, мол, в опыте прошлого поискать какие-то новые критерии для оценки затрат на производство продукции ручным способом.

Хорошо, поищем и мы. Поиск этот еще пройдет свою дорогу до самого конца очерка. А сейчас вспомним, что тот же Урал до революции своей обуви не производил вообще. Сюда ее завозили. В основном из подмосковного Талдома. Именно там был один из крупнейших центров российского башмачного производства.

Талдомцы давали до десяти миллионов пар обуви в год — вручную! Но лишь те из них, кто шил ее абы как, могли выгнать до двадцати пар в неделю. Таких называли «лепилами»: лепит, тяп-ляп — и готово. Мастер, уважающий себя, прозывался «волчок». Он сосредоточенно, отрешенно тачал одну-две пары в неделю, но они шли и в Париж.

Теперь сопоставим. В стране ежеминутно выходит полторы тысячи пар кожаной обуви. Из них двадцать пять — челябинские. Подсчитаем, учтя количество работающих в объединении, и узнаем, что сейчас за неделю мастер в среднем делает сорок пар обуви.

Во что бы мы обувались, не будь у нас обувной индустрии с ее непременным атрибутом — конвейером?! На этом пока оборву разговор о ручном труде и конвейере. Скажу лишь, что в Челябинском обувном объединении психологические издержки конвейерного производства тщательно изучаются. По заданию объединения местный медицинский институт ведет широкие исследования, чтобы выдать практические рекомендации, как лучше бороться с монотонностью конвейерной работы.

Не последнюю роль тут играют и другие формы заботы о рабочих фабрики. Это и светлые интерьеры цехов, отличные буфеты и столовые — вкусно, быстро, недорого, и всевозможные киоски, от газетного до продуктового.

Кузнецова показывает все это с гордостью. Но с еще большей увлеченно рассказывает, что и сколько выпускают головная фабрика и объединение в целом, кто и как закупает челябинскую обувь.

Надежда Максимовна — ветеран производства, знает его, что называется, «на зубок», отвечает именно за качество продукции. Я понимаю, что перед чужим для предприятия человеком, да еще таким, который собирается о нем писать, Кузнецова очень хочет показать все лучшее. В основе этого желания вовсе не местный патриотизм, тут и объективности немало. Ведь на глазах Кузнецовой и с ее участием совершенствуется производство, улучшаются условия труда, растет выпуск продукции хорошего качества. А это уже — смысл ее жизни, цель ее жизни. Ей гордиться есть чем, она любит и свою профессию, и предприятие, и коллектив. Но как всякий по-настоящему заинтересованный в деле человек, не скрывает и недостатков своего производства. Устранение их — немалый резерв.

Об этом говорим уже в кабинете главного инженера объединения В. С. Денисенко. Владимир Степанович рассуждает о том, что кожаной обуви в стране выпускается все же не так мало, как думают некоторые специалисты; более трех пар на душу населения, стремимся к четырем, А стоит ли к этому стремиться? Болгария, Венгрия, Чехословакия, ГДР производят менее трех пар, но обувь экспортируют. Дело не в количестве, а в качестве, потребительской нужности, целевом ассортименте той или иной нашей обувки.

— Лучше делать две с половиной пары, но как конфетку, — заявляет Денисенко.

— А вы нам гарантируете «конфетку»? — спрашиваю его не без умысла.

Владимир Степанович вместо ответа спрашивает, был ли я в ассортиментном кабинете объединения. И узнав, что был, еще спрашивает: разве, мол, там не видно, что может делать челябинский обувщик?

Видно, не спорю. Есть отличные образцы, есть замечательные, а есть — прямо-таки произведения искусства, глаз не оторвешь. Но нет этого в цехах, на потоках, на конвейере, в магазине, наконец.

Более того, умысел моего предшествующего вопроса состоял именно в том, что «конфетку» на конвейере сегодня челябинские обувщики делать не в состоянии, даже если очень захотят.

Как раз в те дни, когда я собирал материал для этого очерка, челябинцы выпустили партию отличных мужских зимних ботинок новой модели. В магазинах товар не залежался — раскупили его мгновенно. Однако через несколько дней начался массовый возврат покупок: ломался замок «молния». Челябинцам его поставляет Полевский завод металлической фурнитуры, это в Свердловской области.

— Что же теперь будете делать с возвращенной обувью? — спрашиваю Денисенко.