Калужский вариант

Глава вторая. Сказание о золоте и рыбке

По знаменитой Колымской трассе мы ехали «на перекладных» — от прииска до прииска, от поселка к поселку — с разными шоферами, на попутных грузовиках. Александр Иванович Смирнов-Черкезов, возглавлявший литгазетовскую бригаду, к удивлению магаданских товарищей, отказался от любезно предложенной ими машины. «Не пропадем, — объяснял он нам, своим спутникам, — зато насмотримся и наговоримся от души».

Колыма — это река, всему вокруг давшая свое имя. Тысячекилометровое гористое пространство, волнами сбегающее к Ледовитому океану, тоже зовется Колымой. Единственная ниточка жизни — автодорога связывает здесь разделенные хребтами поселки, и люди, подобно островитянам, говорят «материк» обо всей остальной советской земле. О Колыме больше рассказано, чем написано, хотя и написано немало.

Судьба этих мест породила удивительные легенды, и правда состоит в том, что большинство из них — правда. Но правы были и древние римляне, говоря, что времена меняются, а с ними — мы сами. Масштабы и характер благотворных перемен на Колыме поразительны, край этот стал неузнаваемым в социальном и экономическом плане. Тот, кто бывал там прежде, приехав сейчас, узнал бы разве что сопки и морозы.

Слева и справа от нашего пути, где-то там в распадках, шуршали тысячи прозрачных ключей, названных неунывающими геологами в память надежд и долгих блужданий, во славу своих удач, в честь своих любимых: Дебютный, Радужный, Февральский, Эфка, Аннушка... На каждом из этих ключей люди моют или прежде мыли золото. Если подняться на самолете, увидишь желтую извилистую ленту реки. А по обе стороны ее — будто вывернутая наизнанку, искореженная в судорогах, окаменевшая в минуту страшных родов земля. Непросто, ох, как непросто человеку в этих пустынных горах, на вечной мерзлоте, где и в самую жаркую погоду лишь на полметра оттаивает грунт. Но здесь живут и работают круглый год без пугливой оглядки на страшные зимы.

На одном из поворотов трассы мы притормозили у невысокого придорожного столба, на котором укреплен муляж золотого самородка — символ богатства края. С золота начинается и им же кончается тут всякий разговор.

Инженер горного управления ведет нас куда-то влево от дороги, туда, где грязь, вода, болото. Идем, вернее, прыгаем с кочки на кочку к домику-вагончику. Инженера зовут Александром Сергеевичем. Очки в толстой оправе и берет, кожаная куртка с капюшоном и обязательные здесь высокие резиновые сапоги, завернутые на манер мушкетерских.

Он ведет нас в болотистую низинку, где работает драга. Желтый промытый песок — золото — оседает в опечатанном контейнере. Его снимают в присутствии комиссии из трех человек и отправляют на обогатительную фабрику. Позади драги по берегам прорытого ею канала остаются длинные округлые гусеницы отвалов. Порывшись, мы отыскали в них причудливые камешки, один из которых был похож на натуральный гриб подосиновик. А инженер ошарашил сообщением, что здесь в отвалах, если получше порыться, можно найти и кое-что поценнее: в отработанных песках все же остается немного золота.

— Золото бросаете?! — удивился Смирнов-Черкезов.

— Нет, их будут промывать повторно.

— Разве прииск не мог это сделать сразу?

— Государственному предприятию в отвалах рыться нет резона, — спокойно пояснял инженер, — экономически невыгодно.

— Неужто частникам отдаете?

— Как вам сказать... Вряд ли их можно частниками назвать. Мы так кого обычно именуем, да и то в кавычках — «частники»? Продающих свою продукцию на рынке или каких-то «леваков», оказывающих услуги вне системы государственной торговли и обслуживания, «по договоренности». А старатель... это, знаете ли, особая категория людей. Старатели!..