У стен Синнлоса

Майкл Р. Флетчер
У стен Синнлоса

by Michael R. Fletcher — "At the Walls of Sinnlos"  

© 2015 by Michael R. Fletcher — "At the Walls of Sinnlos"

© Константин Хотимченко, перевод с англ., 2022

 https://vk.com/litskit

Вступление от автора:

В начале 2008 года у меня возникла идея создать фантастический мир, где вера определяла нашу реальность. Изюминка заключалась в том, что только безумцы могли бы поверить во что-то настолько сильно, что сами изменили бы реальность. Я написал несколько рассказов, чтобы исследовать различные концепции и миры. Первый, "Огонь и плоть", был пересказом взаимодействия Франсиско Писарро с Атауальпой, императором инков. Испанские мушкеты были заменены на явные фантастические изыски. Это было первое появление персонажа Гехирн (Хассебранд в "Без надежды на искупление" — в то время я называл их Пироманьяки). Далее я написал "У стен Синнлоса". Гехирн появилась снова — в другой форме — и к тому времени, когда я закончил, я уже знал, что у меня есть моя магическая система. Рассказ был забыт и собирал цифровую пыль, пока Адриан не спросил, нет ли у меня коротких рассказов для журнала Grimdark.

Если вы читали "Без надежды на искупление", то узнаете некоторые имена персонажей. Но! Это не те же самые люди. Эта история происходит не в том же мире. То, что вы видите здесь, — это раннее исследование идеи, наброски, задумки для будущего мира персонажей. Это был эксперимент по написанию безумия.

Надеюсь, вам понравится.

* * *

Я ехала рядом с капитаном, пот заструился по складкам моей одежды и струйки пробежали по потной спине, пропитав рубашку. Я наблюдала за ним краем глаза. Он сидел, ссутулившись в седле, его некогда чистый синий мундир был пунцовым от кроваво-красной пыли пустыни Синнлос. Мое сердце сжалось, а к горлу поступил ком, и мне пришлось отвести взгляд. Его родители умерли в тот день, когда мы ехали из Граушлосса, схваченные во время последней чистки Теократом семей старой гвардии. Их земли и владения конфисковали, а всю семью капитана избили и подвесили в клетках для предателей, чтобы они голодали и гнили на потеху публики, и для устрашения бунтарей. Мы проехали мимо них, когда выезжали из города; он не удостоил их взглядом. Он не смел. Если бы они не отреклись от него, когда он вступил в ряды армии Теократа, он бы разделил их участь. Но годы безупречной службы не избавили его от подозрений. Доверие — это то, что Теократ требует, а не то, что он дает. Я не могла отделаться от мысли, что капитан был направлен в Синнлос умирать. Я знала, зачем я здесь, но не смела поделиться этой правдой. Мое молчание было похоже на предательство.

Я знала грехи капитана, как он знал мои собственные. Иногда мне кажется, что наша дружба была основана на этом знании больше, чем на чем-либо другом. Как мы могли судить другого, не осуждая себя? Не то чтобы мы не осуждали. Это далеко не так. Как бы я ни любила его, я была презренной. За пределами искупления. В своей жизни я многих предала, многих убила, еще больше сожгла. И я была почти уверена, что прощения мне нет.

Убеждения определяют реальность, а убеждения ненормальных могут быть по-настоящему опасными. Мы, сломленные, можем поверить во что-то настолько сильно, что это изменит реальность. Психическая нестабильность, которая была источником моей силы, сделала меня тем человеком, которым я являюсь сегодня. Теократ нашел применение этой руине. Он питал эту развалину, напоминая мне о моих преступлениях, подпитывая мою ненависть к себе, чтобы использовать проявления, растущие из моего безумия. В те моменты, когда я не была подвластна его силе, я ненавидела этого человека. Я хотел наказать его за его непринужденное манипулирование моими эмоциями.

Я хотела сгореть. Я хотела поджечь каждый дюйм земли и все что меня окружало, чтобы испытать умиротворение и покой.

В остальное время я любила и боготворила его. Это делало мысли об измене трудными. Почти невозможными.

Лошадь капитана выглядела более подавленной, чем ее всадник, который рассматривал почерневшие кончики пальцев левой руки, пока скакал по клубящейся кровавой пыли. Некогда гордый боевой конь тащил копыта, которые казались слишком тяжелыми, чтобы их поднять. Его спина провисла там, где раньше была прямой. Седло и юбка были покрыты красным налетом песка и конского пота и натерли бока бедного животного.

Позади нас шел взвод дисморфиков, массивных пародий физического совершенства. Мускулистые руки и ноги, толще многих деревьев, качались в унисон, не отставая от наших измученных лошадей. Наблюдая за тем, как метались их глаза, когда они сравнивали себя со своими товарищами, я представлял себе их мысли: Его руки больше моих? Моя левая нога более мускулистая, чем правая? Не выгляжу ли я однобоко? Мне придется поработать над этим, когда мы сегодня вечером разобьем лагерь.

Маленькие умы в больших телах. Сильные но глупые. По крайней мере, так я говорила себе. Это было несправедливо, что они могут управлять такими телами, в то время как мне не хватало физической выносливости и длинны ног, и я была толстой, уродливой на лицо.

Эти люди не были под командованием капитана; они просто следовали за нами, когда мы шли на встречу с армией, уже окружившей Синнлос. В отличие от меня, капитан покинул Граушлосс с явным отсутствием приказов. Мой же приказ был двояким. Я должна была шпионить за своим единственным другом, следить за признаками нелояльности и разобраться с ним, если возникнет необходимость. И наконец, если все остальное не поможет, я должна была обратить свои силы Хассебранда против императрицы Синнлоса.

Но у меня были свои планы.

Императрица была единственным человеком, который мог бросить вызов железной хватке Теократа на сердца и умы его подданных. Пока она жива, Теократ знал, что он не неприкасаема, и страх обуздал бы его выбор и действия.

Я думаю, Теократ хотел, чтобы капитан провалил это испытание. Или это была проверка моей собственной преданности? Сложный вопрос. В любом случае, ответ не сулил ничего хорошего.

Я провела рукой по своей гладкой выбритой голове, оставшейся без моих любимы черных волос. С моей руки капал пот и сыпался русый песок.

— Капитан?

На мгновение мне показалось, что он меня не услышал, так как он продолжал смотреть на кончики своих пальцев. Наконец он поднял голову, обратив безжизненные серые глаза в мою сторону.

— Да?

Я кивнула на руку, которую он держал перед собой.

— Это... — Я не смогла закончить вопрос. Капитан был в депрессии так долго, что я едва могла вспомнить, каким он был раньше. Я давно беспокоилась, что он может покончить жизнь самоубийством.

— Возможно. Я так думаю, — сказал он, его голос был лишен эмоций.

— О, — только и смогла сказать я. — Это... все?

— Пока что да, — Он потер кончики пальцев. — пальцы немеют.

Он изобразил подобие улыбки.

— Это должно быть плохой симптом.

— О.

Что еще я могла сказать? Что мне жаль? Но что это даст? Могу ли я предложить ему свою любовь и поддержку? Я открыла рот, чтобы высказать все, что могла, но капитан отвернулся. Он сделал жест вперед кончиками почерневших пальцев.

— Синнлос. Мы достигнем стены к ночи.

Я прищурился сквозь клубящийся песок и различила возвышающиеся стены. Неудивительно, что я их не заметила: они были такого же ужасного красного цвета, как и песок.

Я была права, капитан был склонен к самоубийству. Но я не предвидела, как это желание проявится. Он не просто желал смерти — жаждал наказания, подразумеваемого медленной, гниющей смертью. Капитан, которого я когда-то могла назвать столпом здравомыслия, был котардистом. Он потерял всякую надежду и разлагался на моих глазах. Я проглотила свой беспомощный гнев.

Я не смела проявлять необузданных эмоций. Мне было интересно, сожалеет ли капитан о том, что бросил свою семью ради служения Теократу.

У меня был ответ.

Позади нас дисморфики пели песни о крови и грабеже, топая и хлопая в такт своим песнопениям. Они тоже заметили далекие стены. Их песни не смогли поднять мой дух. Судя по мрачному выражению лица капитана, ему они тоже не слишком помогли. За этими высокими стенами скрывалась императрица Синнлоса, иллюзионистка и маг огромной силы. Как проявятся ее иллюзии?

Когда все остальное потерпело неудачу, когда армии лежали разбитые и мертвые, я должна была встретиться с ней, Императрицей иллюзий Синнлоса. Я. Гехирн Шлехтес, Хассебранд из отряда опасных и ненормальных Теократа. Если бы моя воля была сильна, я бы отвернулась от Теократа и сделала бы все, что должна, чтобы сохранить ей жизнь. Тогда и только тогда я позволила бы себе эмоции.

И я бы сожгла армию Теократа. Без сожалений.

* * *

В течение двух месяцев Теократ бросал войска на Синнлос.

Никаких новых приказов нам не поступало, и я шла по лагерю рядом с капитаном, пот пропитывал мою робу, делая ее черным комком, комично контрастируя с его красным пыльным мундиром. Темное пятно гнили на пальцах его левой руки распространилось дальше второй костяшки. Он ничегог не говорил, но я видела как он страдает.

Я наблюдала, как армия Теократа уменьшалась, когда бесчисленные жизни были брошены на красную стену, и снова разрасталась, когда прибывала замена с линии тыла. Дизморфики так и не были вызваны вперед и остались в своем отдельном лагере. Так много дизморфиков в одном месте, что это не могло быть ошибкой или совпадением.

Дисморфики обладали нечеловеческой силой.

Но если бы я могла... они были бы пеплом на ветру.

Мы с капитаном ели вместе — единственное настоящее человеческое общение, которое у меня было. Иногда он возился с вилкой и, ругаясь, перекладывал ее в здоровую правую руку. Воспитанный в семье богатых и привилегированных, это незначительное нарушение этикета причиняло ему невероятную боль. Однажды он сделал паузу в середине трапезы и уставился на тарелку со сколами.

Я сидела за столом, запихивая в себя армейскую кашу — пюре из жареных бобов и того, что могло быть козлятиной.

— Песок попадает во все, а? — сказала я между порциями еды.

Он не ответил, а поднялся на ноги, крутанулся на каблуке и ушел, не сказав ни слова. Но не раньше, чем я увидела его глаза. Я хотела последовать за своим капитаном. За моим другом. Но вместо этого я осталась сидеть, доела свою мерзкую еду и возненавидела себя за трусость.

* * *

Униформа рвалась и трещала на неумолимом ветру пустыни и бледнела под беспощадным солнцем. Мужчины сжимались внутрь себя, их кожа обветрилась и иссохла. Лагерь был сух, как старые кости. Целый мир стоял на грани воспламенения.

Мне снилось, что я кремень и сталь. Одна лишь искра, моего гнева.

Дисморфикам по-прежнему ничего не приказывали. Когда капитану не было нужды во мне, я наблюдала за ними, когда они одержимо тренировались, сравнивали размеры мышц и переживали по поводу своей кажущейся недостаточности. Потирая свой круглый живот и думая о своих маленьких глазах и лысой голове, я задавалась вопросом, почему я не могу разделить их неуверенность. Я бы предпочла быть пародией на фитнес, чем определением ленивого обжоры.