Зарубежный детектив - 87

Ну а тут произошел переворот во внутренней политике страны. Политическая деятельность Леринца Колечанского закончилась. Подвалы опустели, а вскоре национализировали и его фирмы — по торговле кожами, аптеку, дом на Мельничной улице, доходный дом его супруги о шестнадцати квартирах. Словом, закончились гулянки до утра на улице Арпад. Колечанский пришел к выводу, что жена больше не помощница ему, а скорее обуза. Но молодая супруга не могла, да и не хотела порывать с прошлыми своими развлечениями. Тогда Колечанский решил развестись с ней. Что же делает крупный буржуа в такой ситуации? Систематически не приходит домой по ночам. Не возражает, что и жена приводит домой своих дружков и любовников. Но однажды поздно ночью, в нужный момент, он заявился домой, где и застал жену с любовником. Проводил молодца за ворота, потом сложил в чемодан женины вещички и все, что осталось из ее драгоценностей, да и выставил ее за ворота. В два часа ночи. На мороз. И очутилась она среди ночи на улице. А утром на рассвете узнали, что их хозяйка бросилась под трамвай. Где-то в подворотне и чемодан ее нашли…

…И стал Колечанский снова холостяком. А было ему тогда двадцать восемь. Выправил себе патент на открытие авторемонтной мастерской. Приспособился к новым условиям жизни в нашем обществе. Ну, конечно, мужчине в таком возрасте нужна женщина. У Леринца Колечанского после смерти жены были связи со многими женщинами. Но это все были непродолжительные романы…

…Я начал опрос с двух весьма интересных женщин, которые еще помнили Колечанского. Обе признались: знали его, ну и что? О себе тоже не распространялись. После долгих уговоров назвали еще несколько имен, но с явным удовольствием обозвали их шлюхами и другими подобными эпитетами. Навестил этих. С тем же результатом. То есть без результата, — повторил Пастор задумчиво. — Все они свое близкое знакомство с Колечанским отрицали. В общей сложности мне удалось выявить около четырнадцати женских связей убитого. Все женщины удивились его смерти и явно сожалели, что теперь их связь с Колечанским прервалась окончательно.

Хочу спросить: может быть, нам допросить нескольких из них официально?

— Нет, давайте не будем беспокоиться без надобности, — быстро возразил начальник управления.

Через два дня после допроса обоих Колечанскпх Эстер-младшая позвонила капитану Зеленке и пригласила его к ним в дом на чашечку кофе, сказав, что родители хотят поближе познакомиться с капитаном в неофициальной обстановке. Зеленка обрадовался приглашению; девушка нравилась ему.

Но когда он явился в дом Колечанских, Эстер огорошила его не очень разумным предложением отыскать следы от ботинок Колечанского-старшего в лесу.

Сначала следователь хотел решительно отказаться от этой фантастической затеи и про себя уже повторял возражения, которые он сейчас выскажет. Во-первых, с тех пор, когда Колечанские собирали в лесу грибы, прошло больше трех недель. За это время несколько раз шел дождь, были сильные ветры, начала подниматься молодая трава и зазеленели деревья, поэтому почти невозможно отыскать в лесу такие давние следы. Но по мере того, как он в уме перебирал все свои доводы, он должен был признать, что в рассуждениях Эстер Колечанской была известная логика. Ведь на ботинках обнаружены остатки болотистой почвы. Это уже какая-то определенность. Так почему же не попробовать? Тем более что для самого Зеленки это была редчайшая возможность поближе познакомиться с семьей девушки. Да и сделать это не составляло труда: капитан в этот день был свободен от службы.

Пока у них шел разговор с Эстер, пришла с работы хозяйка дома и пригласила Зеленку отужинать вместе со всеми. Зеленка принял и это приглашение. Словом, засиделся он у Колечанских. На сей раз до позднего вечера. Лишь часов в одиннадцать спохватился, подпрыгнул как ужаленный на стуле и, извинившись за столь долгий визит, поспешил откланяться.

— Здесь у нас как раз был бивак. Сало жарили на палочках, — объяснил Колечанский-старший на следующее утро, когда они прибыли в лес под названием «Большое болото».

Зеленка осмотрелся вокруг. Кромка леса тянулась перед ними в дюжине метров, отороченная кустами шиповника. Вдоль опушки пролегала проселочная дорога. По другую сторону проселка, далеко, насколько видел глаз, тянулось едва зеленеющее кукурузное поле.

— Ну и как мы пойдем дальше? — спросил он.

— Давайте развернемся в цепочку…

— Вот сюда я и вышел из лесу в прошлый раз! — вдруг обрадованно воскликнул Колечанский-старший. Все поспешили к нему. Здесь поле острым клином врезалось в край леса. От опушки из кустов шиповника лес отделяло небольшое, в несколько метров, болотце.

— Помню я и это болото. Я его тогда по краю обошел. Только оно, помнится, в то время побольше было. А мне не хотелось еще раз возвращаться в глухой лес, и я стал забирать левее, — объяснил он.

Колечанские и с ними Зеленка перебрались через болото по узенькому перешейку, на котором теперь курчавилась молодая кукуруза, а дальше им все же пришлось идти по невспаханной, хлюпающей под ногами, покрытой редкой травой луговине. Тут-то они и наткнулись на следы ботинок Яноша Колечанского, глубоко впечатавшихся в черную зыбкую болотистую землю! Они внимательно осмотрели вмятины в земле.

— Отец! Вот он, твой след! Смотри! — позвал отца Янош-младший.

Все сразу сгрудились вокруг него. Зеленка и Колечанский-старший принялись разглядывать след.

— Что ж, похоже, что это он и есть, — несколько неопределенно протянул Зеленка.

— Ясное дело, мой след, — подтвердил Колечанский. — Оттуда я шел, — кивнул он головой назад. — Но кукурузы я, конечно, не припоминаю. Ее, видно, позднее посеяли. А дальше я во: туда поддел…

Они шли, придерживаясь следов, по кромке поля.

Державшиеся впереди Зеленка и Янош-младший одновременно заметили на земле след, забрызганный чем-то белым и уже наполовину укрытый сочными молодыми листьями одуванчиков.

— Вот это-то нам как раз и надо! — обрадованно вскричал теперь уже Колечанский-младший. Зеленка же молча наклонился к следу, осторожно взял двумя пальцами немного белых крошек, смешанных с землей, и стал внимательно разглядывать их.

— Гипс! — определил он и улыбнулся остальным. — Ну знаете, скажи мне кто — ни за что бы не поверил! Это же какой счастливый случай, что след сохранился в таком виде больше трех недель. Прямо как в сказке. — Он наклонился и нагреб в целлофановый мешочек с пригоршню земли и рассыпанного вокруг следа гипса. — Ну что ж, это все мы теперь очень внимательно изучим!

— А вы не верили, что мы что-то найдем? — спросила Эстер.

— Честно говоря, нет, — подтвердил Зеленка, взглянув на девушку. Попросив у Илдико ее фотоаппарат, он сделал несколько снимков следа в разных ракурсах.

После столь счастливой находки можно было вернуться к исходному пункту и, как три недели назад, разбить бивак.

Весело запылал костер, но пока участники прогулки еще не принялись жарить над огнем сало на прутиках, Зеленка решил задать кое-кому несколько уточняющих вопросов. Начал он с Колечанского-старшего.

— Вспомните, во время вашей прошлой прогулки никого чужого поблизости не было?

— Был, помню, какой-то человек, у него еще шляпа приметная — зеленая с фазаньим пером. Мы его несколько раз видели, — сказал Колечанский-старший.

— Нам даже странным показалось — чего он все возле нас трется? Лес-то большой! — добавила Илдико.

Зеленка покивал головой. Потом он снова вернулся взглянуть на болотце, находившееся на расстоянии пятидесяти метров от них, за поворотом проселочной дороги.

— И молодые Радачи все время с вами были? Они не отставали, когда все пошли в лес?

Молодой Колечанский сразу же понял, куда клонит Зеленка.

— У Балинта не было при себе никакого гипса. Это совершенно точно. Мы же со станции с ним вместе отправлялись.

Зеленка закончил свои расспросы. Каждый подыскивал себе подходящий прутик, чтобы жарить над огнем кусочки сала. Пламя вспыхнуло ярче, и все расселись вокруг костра, предвкушая вкусную и веселую трапезу.

Как следует отдохнув и отведав пахнущего дымом аппетитного кушанья, все дружно встали, убрали за собой мусор, а остатки пищи сложили в сумки. Потом затоптали костер и закопали в землю тлеющие угли.

— Ну что, теперь пошли собирать ландыши? — предложила Илдико. И, сопровождаемая мужем, двинулась в сторону леса.

— Пойдем и мы. Пособираем цветов, — сказала, не смея обратиться прямо к Зеленке, Эстер. Тот с готовностью вскочил, и они скрылись за высокими зарослями шиповника.

У кострища остались только муж и жена Колечанские-старшие. «Чего мешать молодым?» — подумал отец и с удовольствием растянулся на траве. Через полчаса молодежь вернулась из леса — сразу всей гурьбой, веселые, с букетами цветов в руках, красивые, раскрасневшиеся.

Колечанский залюбовался детьми.

А во вторник утром, на оперативке, Геленчер предоставил первое слово Пастору. Тот доложил:

— Леринц Фодор, внебрачный сын покойного Леринца Колечанского, родился в 1952 году, в школе учился хорошо, затем окончил строительный техникум, после чего полтора года работал в Будапеште. Прописан в квартире матери, навещал ее два раза в месяц. Тридцать первого марта также ехал домой на три дня праздника, по до дома не доехал. Выпал с площадки вагона отправляющегося поезда и угодил под колеса. Смерть наступила мгновенно…

Леринц Фодор являлся сыном ныне покойного Леринца Колечанского, что подтверждается решением суда, согласно которому отец признавал мальчика своим ребенком и платил ему алименты до совершеннолетия. Поскольку Леринц Колечанский не оставил после себя завещания, Леринц Фодор после смерти отца являлся бы единственным прямым наследником.

В субботу после полудня я навестил Каталину Фодор, мать внебрачного сына Леринца Колечанского. В понедельник же, в Будапеште, в отделении железнодорожной милиции, я изучил дело Фодора. Что касается Каталины Фодор, то она одинока, живет в однокомнатной квартире. На вид она женщина симпатичная, ей под пятьдесят, всю жизнь была простой рабочей. Вот послушайте запись нашего с ней разговора… — Пастор включил магнитофон.

«— …О моем сыне? — зазвучал приятный женский голос. — Да вот его фотография… Тридцатого апреля он попал под поезд. Нет у меня больше сыночка, солнышка моего ясного… — нежные слова прервались горькими рыданиями.

— Это был несчастный случай?

— В Будапеште в милиции сказали, мол, есть свидетели, которые могут подтвердить, что при посадке на поезд была толчея и сына моего кто-то нечаянно столкнул с подножки, когда поезд уже тронулся.

— Может быть, он был выпивши?

— Нет, такого не могло быть. Сын мой никогда не пил. Уж поверьте мне, я вам правду говорю.

— И дома не пил?

— Да что вы! — Голос женщины сорвался на крик. — Не любил он спиртного! Хороший, добрый мальчик был. Работящий, послушный. Надежда моя единственная. Опора моя.

— Согласно книге актов гражданского состояния отцом его значится Леринц Колечанский?

— Да. — В голосе женщины зазвучали нотки легкой горечи. — Он платил мне все годы алименты, пока сын не вырос. Да, собственно говоря, Колечанский и не мог бы отрицать, что это его сын. Так он на него походил. Как вылитый. За алиментами мне, правда, пришлось обращаться в суд. Но платил он потом, после решения суда, всегда аккуратно и точно в срок. А вот сына своего он и видеть не желал. До суда. А уже когда решение суда состоялось, он сразу переменился. Начал снова ходить к нам. Иногда и я его навещала.