Месть Фарката Бона

Сплетники

Фаркат явился только на рассвете, издергавшаяся Дарнейла время от времени хоть и впадала в похожее на дрему беспамятство, заснуть так и не смогла.

— Что, миленький, как? — встрепенулась она, когда тот пытался тихонько пробраться на свою лежанку. (Да, позабыл я сказать: то ли из страху — ведь всю зиму провели в тревоге, ожидая кары за свой поступок, то ли из привычки поболтать на сон грядущий, и по дружбе тож, но юные «заключенные» так и остались спать вместе, деля старую спальню Оренны. Но ничего таковского — ни-ни промеж них, вы не подумайте!)

— Устал как собака! Как кот даже, — скидывая башмаки и падая на спину, простонал Бон. — О, мои лапы! Всех расселил, всех накормил… Молодец я какой! Знаешь, — он повернулся на бок, наморщил нос, не поднимая лохматую голову с подушки, стянул с одной ноги шосс и зашептал, — оказывается, у нас в подземельях сто-о-олько разного добра! Я там, в бочку' по коридорчику, еще одну нашел кладовочку-о-оу. — По-кошачьи протяжно и вкусно зевнул, причмокнув губами, и продолжил сонно: — Вот когда отделаемся от этих нахлебников, надеюсь, что еще столько же всего останется! А они серьезно жрут. Лоси! И уж ядрового перевели. Будто от рождения. Не мылись — фу-у-у! Портки вонючи, а рубахи… вышитые… дорогие… Но грязные, что у поросей…

Месмочка хоть и не могла видеть своего дружка, точно знала, какая у того была гримаска. Тощенький бывший кот был с нее ростом, курносый, шея-руки-ноги длинные, голенастый, как жеребенок, и такой же прыгучий, но ловкий, весь гибкий и… красивый! Магия и вместе с ней собственное проклятье, в сердцах наведенное на парнишку, что ли из-за бремени — стали ослабевать, потому как иногда начал Фаркат «проявляться», особо в сумерки или на лунном восходе…

— А их магистр, как он? — вырвалось у Дарнейлы. — Ну, я…

— Ага, попалась! — Бон живо подскочил, пробежал до кровати, голыми пятками по полу шлепая, и плюхнулся к Дарнейле, правда, в ноги — будто только что не он еле языком ворочал и от усталости едва слова выговаривал. — Втюрилась, дурища! — Шутовски начал качать головой, а потом уткнулся со всего маху подружке в колени. — Я ревну-у-у-ю! Не-е-ет!

Месмочка раскраснелась — руками замахала:

— Ну тебя, совсем нет! Мне и боязно еще. Ты лучше расскажи. Что про отряд знаешь, да сколько их? Боюсь я, что глупую меня обманывают. А сами судить прибыли.

— Обмануть-то не диво. — Фаркат вздохнул, посерьезнев, отодвинулся и, к столбику кроватному привалясь, сказал: — Сам ему не верю: дело у Ордена такое — правду дознавать. Слышал об этом. Хоть и воины они, но и расправой не брезгуют… Вроде, знание какое-то на ложь и злодейство у них есть. Чутье особое. А про самих говорят, — рассказчик понизил голос, — что все они сыны месм, ворожбу видят, да сами не деют, потому как без магии родятся. И воспитывать мальчиков родительнице не дают: чуть матя от груди сосунка отлучит — так и забирают. Поняла, закон такой!

— О-о-ой! — простонала бедная Килла. — Грех мой, и у меня забирать пришли! Бежать нам надо, кот!

— Я не от старой хозяйки слышал… так, народ бреш… болтает. Не пугайся, может, и не так. — Задержал месму за рубашку бывший кот, когда та уж ноги с кровати спустила. — Но то, что доверяешь мне — хорошо. А что, как не побегу с тобой? Даже не подумала, да?

— Так сам же пугаешь, брехун! А не побежишь? Я своего не отдам, пусть и от… обидчика дитя! Да не смотри так!

— Нешто ты меня видишь, пф! — Бон уже во весь рот улыбался. — Погодим бежать. А что не любишь уже блудодея — хорошо; глядишь, и с оглоблей длиннокосой слюбитесь… Тока он волосатый весь, глаза цвету разного — косоватый-то мужичок, мозоли от седла на всю жопень, да ноги в железках позапрели. А так — сойдет! Ну, я спать пошел — завтра работы много.

— А?.. Ах ты, паршивец, икра лягушачья — сопатая! Подойник козлиный! Воловья отрыжка! — закричала шепотом Дарнейла и кинулась насмешника подушкой колотить…

* * *

— Почему госпожа Гейсарнейская колдунья второй день к нам не выходит? Али хворает? — Брай крепко держал за волосы неудобно перегнувшегося через перила слугу; которого поймал, когда тот, устроившись на ступеньках винтовой лестницы, бодро лопал пребольшое колесо копченой ванилковой чопы (1).

— Наверное, деликатного обращения вашего опасается. Или благородный слуга закона только со слабыми голодными отроками так нежно беседы ведет? — отплевываясь и задыхаясь, просипел тот, да только испуг на нахальной роже какой-то ненатуральный изобразил.

— Отвечай! — одетый в красную котту рыцарь хорошенько тряхнул мальчишку. — Месмам нечего орденцев боятся!

— Так это ей, может, и не надо. А вот мне, видно, пора помирать, и то — совсем жизни своей несчастной лишиться не жалко-о-о! Смертушка моя пришла-а-а! — вдруг во всю дурь заныл худющий сиде. — Убивайте! На куски меня режьте! — Звонкое эхо подняло его рев по всей башне, минуя флеты, и, отскакивая от мощных стен, будто размножало выкрики жестоко истязаемой жертвы. — То хозяйка голодом морит, в колодце за малую провинность топит, глаза иголкой вострой выцарапывает… пятки каленой ложкой прижигает!!!

— Да замолчи ты, голошёна (2)! — лон Тинери хотел было отшвырнуть от себя полоумного, но Бон ему в руку как клещ вцепился, мгновенно ноги под себя подтянул, от перил оттолкнулся и прямо на рыцаря сиганул. Тот от неожиданности не устоял, и оба так к стенке в обнимку и откатились.

Стало тихо. И, что особенно удивило мессира Брая, — никто из рыцарей не прибежал на шум, который наделало их с мальчишкой падение; да и вопил тот знатно…

— Что? — не понял занятый размышлениями Тинери.

— Пошептаться надо, говорю! — Нахальный паж колдуньи поерзал на магистерской груди. — Удавить не удалось, так раздавить решил? Пусти! Никакого воспитания или, скажем, благодарности! Я их до отрыжки кормлю, хмельным пою, ночлег на пуховых перинах стелю, как за отцами родными ухаживаю…

— Ты! Это… как еще смеешь?! — Брай аж задохнулся от негодования, стряхивая с себя недобитого прислужника, встал. — Опозорил меня перед отрядом, благодетель: да твой «шепот» вся округа слышала… Окаянный! Сечь тебя хозяйке чаще надо, смерд!

— Ну вот опять за свое! Я не твое — чтобы сечь, а ей-то, бедняжке, как раз и не надо… — Бон вальяжно привалился к стойке для седел и начал отряхивать свои убогие штаны. — Месме помощь очень нужна. Пойдем, рыцарь, я тебя всему научу. — Он кивком указал на верхний этаж. — Повезло тебе, что я отходчивый такой. И кто еще неизвестно из нас смерд: давешнюю баню едва от вони отмыл.

— Какой вони?! — совсем опешил мессир Брай Асси-лон.

— Вони-вони, вонищи! — вякнул наглец. — Воины твои благородные напустили. Так идешь?

— А какая помощь? — нелепо переспросил растерявшийся от такого сумбура Тинери и, удивляясь себе, стал подниматься по винтовой лестнице вслед за невероятным сиде.

* * *

В небольшой полукруглой зале с единственным стрельчатым незастекленным окном, потому что находилась она в самой середине турнея и требовалась на случай обороны для арбалетного отстрела, было не топлено и прохладно. Усадив важного гостя в старинное кресло с высокой спинкой, сам Фаркат устроился сбоку на резной ручке и, чуть не прикасаясь губами к уху среброволосого гостя, зачастил:

— Перво-наперво, платье надо Дарнейле подарить бархатное. Красное, с окатными прорезными рукавами да со шлейфом. Но недлинным, а не то еще с порожек сверзнется. Потом — цветов, но только садовых… И бороду покороче — не модно, все-таки у нас в долине — нравы… Кстати, — Бон строго посмотрел на уже расслабившегося и во весь рот улыбающегося рыцаря, — а ты петь-то умеешь?

— А то как же! — ответил глава тайного сыска Астарлингов. — Ты говори-говори, что госпожа еще любит? — И, подойдя к бойнице, гаркнул вниз стоящему на страже эсквайру: — Гийом, неси лютню!

____________

Мессир Брай Асси-лон Тинери http://www.pichome.ru/WUP

(1) Бон лопает местный деликатес — чесночную рубленную колбасу

(2) от глагола "голосить" — плакса, вопля