Лесной колодец

3

Домой Виктор вернулся в сумерках. Дядя Евстигней, против обыкновения, сидел на венском стуле в передней половине избы, вертел в руках газету, видимо, нервничал. И сами хозяева, и Виктор редко заходили в эту комнату, подготовленную точно для музейной экспозиции. На шероховато-белые после дресвы половицы вообще никто не ступал, ходили только по полосатому половику до комода, где аккуратной стопкой, для показу, лежали нечитанные газеты.

— Ужинать тебя ждали, — пробурчал Евстигней.

— Я не хочу.

— Какой сытый из гостей-то! Все у Зыковых был?

— Сыновья у них приехали.

— Знаю. Шуму-то, будто свадьбу играют. Между протчим, и дома мы с тобой не хуже бы могли выпить.

У Зыковых захлебывалась весельем гармонь. Дядя Евстигней хмурился, продолжал придирчиво брюзжать, постукивая рябоватой рукой по газете:

— Теперь хоть уши затыкай: всю ночь со своей гармонью будут валандаться, не дадут поспать. Ты бы не очень с ними знался, во́льники эти двойники. Помню, у меня тыкву из огорода белым днем утащили. А в городе-то и вовсе, поди, отпетые стали. Уж я знаю сорт людей!

Виктор не стал возражать, ушел в горницу, где чувствовал себя не так стесненно, и расхлестнулся на кровати. Голова кружилась легким хмелем. Наплевать ему на все, у дяди Евстигнея свои счеты с Зыковым. Вряд ли они когда-нибудь помирятся, избы их стоят друг против друга, разделенные не только широкой улицей. «Как же так можно — всю жизнь быть соседями и враждовать? Пора бы избавиться дяде Евстигнею от унизительно-мстительного чувства к Зыкову», — размышлял Виктор. И думалось ему о скором времени, когда он будет учительствовать в таком же селе и научит ребят не только грамоте, но и честности, дружелюбию. Он и сам не смог бы объяснить, почему готовился стать именно сельским учителем? Может быть, это был зов крестьянской крови?

Гармонь вырвалась на улицу, рассыпаясь переборами, и покатилась вниз по селу: Генка с Минькой направились к клубу. И Виктора поманило за ними, быстро переоделся и вышел на крыльцо.

Все чинно, все на заглядение у дяди Евстигнея: крылечко с перилками и лавочками, на простенке возле дверей — голубой ящичек для газет и писем. Только от кого их ждать? Дом обшит тесом, под окнами — палисадничек, чтоб скотина не лезла, не мяла траву. Прохожие завидуют такой устроенности. Зря завидуют.

Вдоль села туда-сюда фыркали мотоциклы. Редкие фонари зажглись на сосновых столбах, бабочки бестолково мельтешили около них, должно быть, обжигались о лампы, но снова тянулись к свету.

Перед клубом на «пятачке» начались танцы под зыковскую гармошку. Отсюда даже сейчас виден мостик с белым березовым поручнем — живописно. Без него селу вроде бы не хватало, как картине, завершающего мазка. Облокотившись на поручень, уже стоит завороженно над водой какая-то парочка. Все, кто пойдет за реку, будут поминать добром строителей и прежде всего Зыкова, потому что за многие годы привыкли к тому, что «лавы ставит Василий Зыков». И то, что работал с мужиками и сидел с ними за столом, отзывалось теперь в душе Виктора очень необходимым и благодатным ощущением причастности к заботам сельчан.

Над заполицей малиново припаялась заря, она не погаснет до утра, только сдвинется по кругу за реку и разгорится снова, народит красное солнышко. Каждый новый день всегда сулит надежду — так разумно устроено природой.

КАБАНЫ