Поцелуй мамонта

Но было уже поздно. В Ресторан Восточного Вокзала величаво и медленно — как гроб первой категории — вплывал без спросу и приглашения томящийся огненно — красным цветом, колеблющийся и потрескивающий искрами, то ли полупрозрачный и включённый в небесную электросеть Плафон, то ли приличной астраханской величины огненный арбуз.

Народ догадался тут же.

— Это шаровая молния, — прошептала, остановившись, упёршаяся локтями в печь, Оля. И по — взрослому, будто рядом с пожаром, лаконично и по делу заорала: «Люди, беда!»

— Я боюсь, — тут же захныкала Даша. У неё непроизвольно затряслась голова. Чтобы остановить её, она присела на корточки, схватила косички, закрыла ими накрест лицо и застыла в такой позе.

— Мне страшно, — крикнули схватившиеся друг за дружку Оля и кузина Оля — Кузнечик. И так монолитно и враз, будто заранее сговорились, или всю жизнь желали быть сиамскими близняшками.

Упала Толькина табуретка: «Лазыщь!» Упал и завертелся по полу надкусанный Анатолием сухарь. И будто сухарь, а не Толька, заорал благим матом: «Шпашайша, кто может!»

Панику следовало прекращать.

— Слу — ушай маа — ю каа — ман — ду! Играем в… в «застынь на месте — е»! — Это протяжным и неузнаваемым, нарочито безмятежным, словно привычным к катаклизмам боцманским голосом закричала — забурчала бабуля: «Кто не застынет — я не виновата! Всё поняли? Не шевелиться!»

Её незаметно внешне, но мелко потрясывало изнутри. Потрясывало так мерзопакостно, словно она держалась за оголённый провод с не смертельно мощным, но зато ощутимо неприятным электрическим током.

Дети послушно застыли. Они натренированы лучше всех на улице. Игра в «замри на месте» была знакома, а вот с шаровой молнией раньше никто не виделся. Никто не хотел дружбы со страшным и загадочным незнакомцем — нетопырем.

Авдотья, белая как рояль у батюшки Алексия, и подобно Иисусу на Голгофе, стояла почти неподвижно, сначала по швам, потом медленно вытянув в стороны руки. И, похоже, собиралась в случае беды притянуть шар к себе подобно героическому самоубийце громоотводу.

Дети честно играли свою роль. Даша, обе Оли и Анатолий попытались было снова захныкать, но бабка опять тихо цыкнула.

— Всем молчать — кому говорю! И не дышите, — пригрозила, — накажу строго!

Степенно, не торопя событий, летал по дому и трепыхался светящийся, наполненный внутренней страстью, строгий в наказаниях электрический судья. Он как будто выбирал для расправы жертву.

Побродивши минуты с три, показавшимся детям вечностью, и не найдя в нижних интерьерах ничего интересного, напрочь не заметив онемевших, недышащих детей, шар, ещё сильней колеблясь, нашёл невидимую глазу струю воздуха. Заторопился, и по невидимому течению поплыл на второй этаж.

Шло время… Будто вечность растворила в себе Ресторан Восточного Вокзала с полуживыми статуями. На самом деле всё заняло минут четыре — пять, не больше.

Вот бабка Авдотья решилась на подвиг. Она на цыпочках и медленно, словно больное привидение, стронулась, подкралась к лестнице и, держась за перила, стала подниматься наверх.

Через некоторое время оттуда раздался хрипловатый возглас радости и не вполне литературный текст. Оставляем только литературный:

— Ушла тварррюга! Эй! Лю — у–ди! Дети, Оля, Даша, Толик! А — а–тбой! Всё! Размораживаемся: молнии в доме нет.

— Как нет? Где нет?

— Нет, как не было. Сбежала тварь!

Оказывается, шар нашёл приоткрытую дверь на южной галерее и покинул дом на пару со сквозняком.

— Свистать всех наверх! — заорал благим матросским матом Михейша. — Стройся!

— Мишка, брателла, где твой пишталет? У меня три пиштона ошталошь!

— Стрелять в шар собрался?

— Толька, дурень ты, не вздумай! Разорвёт напрочь! По пуле ток пойдёт и каюк тебе. И нам всем. Бери рогатку.

Полетели наверх с рогатками, сшибая друг друга со ступеней. Огляделись. Проверили соломенные качалки, цветы в кадках. Целые! И шторы целые и стёкла. Выперли на воздух. Посмотрели прижжённую в серёдке дверь.

— И как только в такую щёлочку проскочила? — удивляется бабушка.

— Сплющилась тарелкой, — предположила Оля — Кузнечик.

— Он мягкий, я видела, — это Оля.

— У — у–у, тварь! — присвистнул Михейша, поднеся палец к краю двери, — горячая подлюка. Ещё бы чуть… и пожар!

— Тваррр! — радуется Анатолий возможности ругаться, — пожар? Ух ты! А где дым? Мадамушки, где дым?

— Ура!

— Победа!

— Мы выиграли войну… то есть игру, — сказала Ленка. — С кого — то причитается.

— Нам баба Авдоша тортик спечёт, — догадалась Оля.

— Я хочу с черёмухой, — пожелала Оля — Кузнечик.

Откуда то жалостливое: «Мяу!»

— А вот и наша… кошка, — заметила Ленка растрёпанное чудо домашней фауны. Раздел приручаемых животных.

Кошка Манька выкатила откуда — то из — под дивана. Вот она распрямилась, после взъерошено выгнула спину и ещё раз недовольно мявкнула, поглядев по сторонам. Раскрыла пасть, сделав вид, что зевнула. На самом деле её просто отпустил страх, и ослабленные нервы разжали сухожилия.

Котёнок Шишок взялся неведомо откуда. Взвыл, пахнул гарью, пронёсся, опрокинув цветочный горшок, и покатил по ступеням. Обрызгал лестницу кошачьей навозной жижей.

— Что же он съел такого? — удивляются дети.

— Всё самое интересное проспала, дурила! — пропел паяцем Михейша и собрался шутливо пнуть бедное животное женской полонаправленности в мягкие её, бабьего рода, множественного числа рёбра.

Кто — то гладит Маню: «Ма — а–ня, Ма — а–ня — а. Маленькая киса. Ну, и где Маня была? Прошляпила молнию?

Все засмеялись.

— С её шкуры искры сыплют, — заметил Анатолий.

— Не трогай, ёпом шибанёт!

Анатолий отдёрнул руку.

Опять рассмеялись.

— Бросьте её мучить, Она и так со страху чуть не обоссалась.

— Михейша, при детях — то…!

— Чего такого необычного сказал?

— Я вам на радостях три разных тортика спеку, — решительно и бесповоротно пообещала баба Авдоша.

— И сверху ещё один черёмуховый, — озаботилась Оля за Олю — Кузнечика… первый черёмуховый она определила лично себе. — И пирожок с яблоками, — это к утрешнему чаю.

Авдотья Никифоровна, грамотная в подобных природных явлениях, после шаровой оказией сначала успокоила всех, а потом, будто в школе, подробно разжевала детям свойства электрического пузыря. Вспомнила несколько случаев из жизни и один натурально школьный пример. Попутно сокрушаясь, поведала — отчего с ней и с детьми произошла такая великая оплошка.

— Заигралась я с вами, вы такие чудесные детки, а мне так нельзя. Я должна за вас отвечать.

— За всех?

— Конечно за всех.

— И за хороших и за плохих?

— А кто из вас плохой, ну — ка сознавайтесь! Есть плохие?

— Мы никому не расскажем!

— Все «хароршие», — закричала Даша, — я самая — присамая «хароршая».

— И я! Я как моряк, ничего не испугался, — рассудил Анатолий, — а вы орали как…

— Как кто?

— Как дед Пихто!

— Кхы! — сказала Лена, — как дед Пихто. Кто — нибудь его слышал? Может, видел? Ну и вот. Все просто орали как оглашенные… как напуганные люди. А потом замолкли…

— Благодаря бабе Авдоше, — стала подлизываться Оля— Кузнечик, — она вовремя смекнула как себя вести.

— Да уж, сообразила. Нашли, кого хвалить. Я самая последняя…

— Кто последняя?

— Не важно. Самая последняя глупая баба, вот кто. Повинюсь перед вашими родителями. Махра я старая, ей богу. Вот кто! Ох и дура, ну и дура!

Люди замолкли, не ожидав такого поворота. Всем казалось, что они проявили себя героями. Каждый! Впору выдавать ордена.

— Вот клянусь, — крестится баба Авдотья, — чтобы ещё раз… Нет, нет… допущать эдакое… вот обошлось же. Господи, господи! Мария богородица, спасибо, не дали… и как можно, нет, нет, нет! Молитесь, детки, что мы не погибли, а могли ведь сгинуть. Бабах и всё! Могли же?

Народ жмёт плечами: «Вроде могли, но не погибли ведь: Бог миловал».

— И что никто не пострадал — какое счастье! Все живы!

— Мы живы, живы! — радости нет предела.

— Леночка, Оля, Михейша, свечи с комода несите, да там вверху, за серебром, вы знаете, где ложек — вилок новый набор… Будем Всевышнего с судьбой благодарить.

Зажгли свечи. Помолились: кто во что горазд. Даже засыпающий на ходу Толька. Сели за стол снова. Теперь учиться уму — разуму. Толька — Анатолька уткнулся в стол и тут же заснул.

— Бедный, бедный мальчик, как устал, а как испугался… Бабка погладила его по вихрам — кудрям и вспомнила себя учительницей. Принялась ходить взад — вперёд, произведя за собой ручной замок.

— Даже при наличии на крыше громоотвода, — объясняла она, — а вы пейте чаёк — то, закусывайте перед сном… Шаровой молнии наплевать на громоотвод и на мокрые сосны: это не молния, но он рождён или молнией, или наэлектризованным воздухом… Пейте, пейте. Не горячо ли? Холодной воды, Михейша, принеси — ка девочкам… Сахар вон ломайте, щипчики где?

И в замедленном темпе, как при начитке диктанта: «Яркий шар… колеблется… оболочкой… словно мыльный… пузырь…»

— Как так, — рассуждает кто— то, — может это и есть водяной мыльный пузырь, только с током…

— Взвешенное статическое электричество, — утверждает всеядный и всеумный Михейша. — Слышали, как потрескивало? Мицино одеяло (Мица — любимая при жизни овечка) так же трещит. Видели ночью?

Кто — то, действительно видел, а кому — то пришлось пообещать показать. Показали. Для этого пришлось создать темноту и разбудить Тольку.

— Трыщщщит! Ух ты!

— Сколько там току?

— Ерунда, не убьёт.

— А щи — и–плет маленько.

— Щиплет же, да же, Даша?

Щиплет всех, кроме толстокожей и старшей Ленки. Вернее, она прикинулась толстокожей. Она хотела, как всегда, быть оригинальнее всех.

На этот раз известному вралю Михейше Игоревичу поверили. Любитель розыгрышей доказал подозрительные утверждения опытом.

— Продолжим занятие. Или спать?

— Нет!

— Никогда!

— Рано!

Толик снова уткнулся и без того замаранным киселём лбом в лужицу из каши.

— В лучшем случае… шар улетает… в открытую… Куда?

— Бабуля, ты разве сама не знаешь? — спрашивает удивлённая Даша.

— Я экзаменую!

— В форточку, — кричат.

— Тише, Толенька, бедненький мальчик, накувыркался сегодня. Заснул в тарелке. — И добавила, желая развеселить малышню: «Будто пьяный Кок».

Никто пьяных ни коков, ни кокосов не видел, потому юмора не понял. Отметил только Михейша, потому что он читал «Капитана Блада», а там, на пиратских кораблях «квасили» все, не исключая коков — поваров. Пили — бухали, даже сидя на ненадёжном, шатающемся гафеле, оседлав кливер и повиснув на грот — стень — стакселе20.

— Михейша, неси его в койку.

— Опять я?

— А кто ещё тут у нас мужчина? Опять Ленка что ли? Ну?

Михейша замычал. Даша с Олей засмеялись, но уже так напряжённо, словно силы уже вышли и они сами уже вот — вот попадают со стульев. Оля — Кузнечик неопределённо хмыкнула: даже она иной раз носила брата в кровать.

— Правильно, в форточку… Откуда и приходит чаще всего… либо в другое отверстие… В какое, деточки? Ну, кто ответит?

— В подходящее по размеру…