Песочные часы

Может быть, он совершенно случайно пошел по моему следу. Или хотел предстать передо мной с ружьем в руках, то есть, с позиции превосходства, поскольку раньше мы всегда сталкивались в ситуациях, когда я был вооружен, а он с голыми руками. Я имею в виду свою трость с железным наконечником. Вот эту.

Вы когда-нибудь раньше прогуливаясь по лесу, встречали какого-нибудь охотника?

Один или два раза, когда был в деревне.

Вы были знакомы с кем-нибудь из них?

Однажды, за день или два до упомянутой встречи с Жоржем, я встретил группу охотников, в которой был некий Тот из нашей деревни. Он был в группе из семи-восьми мужчин, из которых я не знал никого, и предполагаю, что они были из других деревень, может быть, из Бакши или Честрега.

Кто такой Тот?

Однажды ночью он пришел к нам под окно, вооруженный охотничьим ружьем, и угрожал, что всех нас поубивает. Думаю, что он был пьян. Он несколько раз выстрелил в воздух, потом староста и какие-то крестьяне отвели его домой. И при той встрече, о которой я рассказываю, он выкрикивал мне оскорбления и заряжал ружье патронами, чтобы меня напугать.

Что он вам выкрикивал?

Натравливал на меня собак и охотников. Громко сказал, чтобы я услышал, что сейчас он выстрелит картечью номер девять в гиену (и сказал, в какую), а они, то есть остальные охотники, должны подтвердить, что и они видели, что он стрелял в гиену. Однако я знал, что он намерен только меня напугать, потому что, если бы он хотел меня убить, то не говорил бы всего этого, а выстрелил. С тех пор я избегал мест, где мог бы столкнуться с охотниками, насколько вообще можно избежать таких мест. Поэтому я не удалялся от главной дороги и не углублялся в лес. К счастью, собаки быстро напали на свежий след и умчались, поэтому можно сказать, что в тот раз мне повезло.

Вы кого-нибудь еще встречали на своих прогулках в лесу?

Никого.

Тех, кто ворует дрова, например?

Нет, господин. Никого я не встречал.

А Жоржа вы когда-нибудь раньше встречали в лесу?

Нет. Только в тот раз.

Он часто ходит на охоту?

Это, насколько мне известно, был первый раз, когда Жорж охотился. Лично я был удивлен. В принципе, он вечно торчит в своей лавке, потому что с трудом доверяет ее даже родной матери.

Принес ли он домой в указанный день какую-нибудь дичь?

Не знаю. Меня это не особо интересовало.

Вы видели, когда он вернулся?

Да, видел. Было около двух пополудни.

У него было что-то в руках?

Не знаю. Через плечо он нес старый ягдташ, еще нашего покойного дедушки, а было в нем что-нибудь или нет, не могу вам сказать. Даже если он и выглядел битком набитым, то я не уверен, что это была именно дичь.

Что вы имеете в виду?

Думаю, что с него сталось бы набить сумку снегом, ветками, чем угодно, только чтобы предстать передо мной удачливым охотником.

Значит, ягдташ был набит?

Мела сильная метель, поэтому я не мог как следует рассмотреть. Жорж прошел рядом с проволочной оградой, а потом быстро прошмыгнул в дом, поэтому я не мог видеть, полная у него сумка или пустая. Она висела на правом плече.

Какое расстояние между проволочной оградой и вашим окном?

Метров двадцать. Может быть, меньше.

В тот день вы видели в лесу еще какие-нибудь свежие следы?

Только следы Жоржа. Как я уже сказал, его ортопедический ботинок оставляет на снегу четкий след, похожий на отпечаток утюга.

А раньше?

Иногда я находил следы людей, но старался по этим следам не ходить. То есть, я хочу сказать, что всегда старался идти не по следу людей, а по следу зверей и птиц.

Чего вы боялись?

Новой встречи с Тотом или с кем-то подобным, а также вероятности, что какой-нибудь охотник, пусть случайно, начинит меня картечью, будучи уверенным, что это дичь. Но больше всего меня пугала возможность быть растерзанным охотничьими собаками.

Умеет ли Жорж обращаться с техникой?

Не понимаю.

Вы сказали, что он продавал для фирмы «Мепол» технические товары, в том числе и телефонные аппараты.

Это были просто коробки, корпуса для телефонов, исключительно бакелитовые детали, просто оболочки, и те изготовлены совсем примитивно. Эти изделия фирмы «Шлонский & Штраусс» покупали только дураки и невежды, вроде Жоржа. Насколько мне известно, он взял у названной фирмы коробок пять, продать сумел только одно-единственное изделие, всучив его несчастному коммивояжеру из Печа, который, я уверен, и по сей день не сумел избавиться от этой ерунды.

А что было с оставшимся товаром?

Где-то в тридцать девятом или сороковом году Жорж посылкой вернул оставшиеся четыре штуки по адресу фирмы, которая их поставила на основании договора, но посылка никогда не была вручена адресату, потому что, как я уже сказал, фирмы давно уже не было. После долгой переписки он получил сообщение, что фирма «Мепол» ликвидирована, но коробки ему никогда не вернули. В то время он несколько раз писал мне в Нови-Сад и просил сделать что-нибудь, чтобы ему возместили этот ущерб, но я ответил, что единственный ущерб — это тратить время на такое дело. Я ему даже написал, что стоимость марок на его заказном письме выше стоимости тех коробок. И тогда он, похоже, отступился. По крайней мере, мне больше не надоедал. Продолжил ли он тяжбу с почтой или с фантомной фирмой «Шлонский & Штраусс», не знаю. Не думаю. Полагаю, что мое письмо раскрыло ему глаза, и он понял, что не только навсегда потерял эти коробки, но и что вся затея с самого начала — выброшенные деньги и потраченное время.

Кто был коммивояжер, что забрал у Жоржа тот один корпус?

Все, что я о нем знаю, это то, что он был из Печа. Это мне в свое время сказал Жорж.

Вы с ним познакомились?

Я лично никогда его не видел, и считаю, что все это выдумки Жоржа, то есть, я хочу сказать, коммивояжер из Печа и закупка телефонного корпуса. Думаю, что Жорж всю историю сочинил, чтобы в моих глазах выглядеть меньшим дураком, чем он есть. Он хотел доказать, что телефонные корпуса вовсе не такая ерунда, как говорил я, а вот есть люди, которые могут ими торговать, даже люди ученые, как коммивояжер из Печа. Следовательно, единственная помеха — это vis major,[31] то есть политика правительства, которое пренебрегло собственным обещанием электрифицировать весь округ. То есть, только эта мелочь помешала Жоржу продать весь товар.

Однако мы не можем отследить этот один корпус.

Я уверен, что Жорж вернул ее фирме «Мепол» вместе с остальными четырьмя. Он просто не хочет признаться, что был не в состоянии продать хотя бы одну штуку. Поэтому и придумал историю про коммивояжера.

Как вы думаете, можно ли один такой корпус полностью оснастить?

Возможно, для каких-то телефонных аппаратов их можно использовать. Разумеется, только известных моделей. Разумеется, если эти корпуса из более или менее прочных материалов, в чем я сомневаюсь.

На основании чего вы так думаете?

На основании всей деятельности фирмы «Шлонский & Штраусс». То есть, это было дело любителей и поэтов, которые по тяжкой необходимости занимаются ремеслом и торговлей.

Вы когда-нибудь держали в руках какой-либо их этих корпусов?

Я их видел, но в руках не держал.

Где вы их видели?

Когда в письме Жорж попросил меня, чтобы я похлопотал в «Меполе», я заглянул в магазин «Орион» в Нови-Саде и в электротоварах поискал изделия с фирменным знаком «Мепола». Корпуса телефонов с этим фирменным знаком резко отличались от остальных на полке своей ненадежностью и неуклюжестью. Стыки и швы не были отполированы, а фирменный знак, нанесенный на их товары, также был делом поэтов и красноречиво свидетельствовал о тандеме Шлонский-Штраусс.

Что собой представлял этот знак?

На темной бакелитовой поверхности рисунок белой вазы или песочных часов, или потира, пока вы не увидите, что ваза — это пустота, то есть иллюзия, а в позитиве, то есть реально, те два профиля, повернутые лицом друг к другу, как в зеркале, и которые прочерчиваются по краям вазы — песочных часов. Тот же знак, который в каком-то смысле должен был символизировать счастливый симбиоз и равноправие партнерства Шлонский-Штраусс, был и на почтовой бумаге, и на бланках фирмы.

Вы могли бы собрать какой-нибудь из аппаратов фирмы «Мепол»?

Оснастить телефон?

Вы меня правильно поняли.

Не сумел бы. Что касается техники…

Возможно, вы смогли бы какой-нибудь их этих корпусов использовать для другой цели? Я имею в виду, в техническом смысле.

Что касается техники, я никакой не специалист и неохотно занимаюсь такими делами, отремонтировать электропроводку и тому подобное. К тому же, корпуса, о которых идет речь, вряд ли можно использовать и в тех целях, для которых они предназначены, то есть, как корпус телефонного аппарата.

Тем не менее, как бывший железнодорожник, вряд ли вы не имеете технических знаний вообще? Вы должны были познакомиться с работой телеграфа, например. Разве нет?

Да, конечно.

Какой телеграфный аппарат вы использовали?

Сначала, в Шиде и Камераль-Моравицах, аппарат Морзе. Потом, в Нови-Саде и Домбоваре у нас были аппараты Бодо и Хьюза. Поскольку они сложнее Морзе, то все мы, телеграфисты и дежурные по станции, и старшие служащие тоже, должны были окончить дополнительные курсы. Аппарат Хьюза требует известной виртуозности, почти музыкальной: перед вами клавиатура, на ней примерно три десятка клавиш, а аппараты, работающие одновременно, должны быть отрегулированы так, чтобы с каждой стороны над бумажной лентой, где пишется сообщение, находилась одна и та же буква.

А сейчас вы смогли бы отправить с такого или похожего аппарата сообщение? Если, например, вас восстановят в должности, в случае чрезвычайных обстоятельств?

Не думаю. Во всяком случае, мне пришлось бы долго упражняться, чтобы вернуть себе прежнюю сноровку. Это как с фортепьяно. Надо научиться смотреть на текст над клавиатурой, а пальцами печатать вслепую, точно, я же говорю, как при игре на фортепьяно или на органе. А это легко забывается. Если в случае игры на фортепьяно остается рутинный навык, это вопрос слуха и таланта, а играть по нотам, это другое. Здесь недостаточно опоры на слух и талант. Потому что существуют известные, математически выверенные правила, ритм, темп и так далее. Так же обстоят дела и с аппаратом Хьюза.

Вы умеете играть на фортепьяно?

Нет, я никогда не учился играть на фортепьяно.

Однажды вы заявили, что вы были виртуозом в игре на фортепьяно.

Не знаю, где и когда я мог такое заявить.

Это вы сказали вашему племяннику Жоржу, совсем недавно.

У меня было обыкновение занятия на аппарате Хьюза в шутку называть своим музыкальным опытом. В компании друзей или в кафе, выпив, я имел привычку говорить, когда речь заходила о музыке, что мне очень жаль, что я не усовершенствовал пианистическую технику. По правде говоря, мне действительно жаль, что в юности я не учился играть на каком-нибудь инструменте, я имею в виду именно фортепьяно, но в тех разговорах я всегда имел в виду телеграф Хьюза, о чем многие мои друзья знали, и я развивал эту тему до конца, называя телеграммы партитурой, а отправку телеграмм — концертом, и так далее. К слову, в школе я одно время играл на скрипке, это был обязательный предмет в средних школах в девятьсот десятых годах. Но характерный звук скрипки быстро убивает всякое желание учиться, потому что вы быстро осознаете тот факт, что вам потребуется целая жизнь, чтобы это скрипение превратилось в более или менее пристойную музыку. Мне кажется, что с фортепьяно дела обстоят иначе. Следовательно, я мог сказать это Жоржу только в таком контексте, то есть, в переносном смысле, хотя мне было бы странно в присутствии Жоржа говорить что-то подобное.