Есть такая работа — учить самолёты летать

Часть 3

Руководитель полётов полковник Захаров прислушивался к разговору за своей спиной. Зимняя рыбалка, что так привлекала фанатов этого вида отдыха, откладывалась из-за сильных морозов. Как и любимая некоторыми охота. Только и оставалось, что вспоминать и хвастать своими прежними достижениями. В динамиках послышался шум работающих двигателей и голос Грачёва.

— Вышка, я полста первый. Задание выполнил, все системы работают в штатном режиме.

— Полста первый, вас понял. Андрей, как машина?

— Нормально, командир. Сегодня как никогда, будто послушная женщина.

— Хм, — Павел Констатнтинович мотнул головой, радуясь хорошему настроению и удачному полёту. — Давай домой, ждём на второй полосе.

— Есть, командир.

За его спиной кто-то тихо рассказывал, как прошло открытие охотничьего сезона, а Захаров думал о дочери и её будущем. В маленьком городке не скроешь ни свои поступки, ни свои симпатии. Правда, говорят, что Андрей уже не встречается с той другой, Мариной, кажется. Во всяком случае вместе их не видели уже давно, но где гарантии, что и дальше он не будет изменять Алёнке? Эх, дети, дети! Ну ладно, на сегодня закончили, минут через двадцать Андрей будет дома.

— Вышка, я полста первый, — голос из динамика прозвучал приглушённо и медленно, будто с ними разговаривал не совсем трезвый человек. — Отказ выпускного клапана, произошла разгерметизация кабины.

Захаров резко развернулся в кресле и нажал кнопку тревоги. Офицеры, находящиеся в помещении руководителя полётов, быстро набирали телефоны аварийных служб, медчасти и госпиталя в Двуреченске.

— Полста первый, доложите обстановку.

— Выш…ка, я полста первый. Высота семь, давление пятьсот семьдесят, температура минус… двадцать. Голова болит, плохо вижу.

— Андрей, уходи вниз, слышишь! Уходи на три километра. Кислород!

— Командир, при резком снижении он может потерять сознание, — сказал кто-то из офицеров.

— Он и так его потеряет, у него в запасе минут пятнадцать на такой высоте.

Боковым зрением он увидел машину «Скорой помощи», что вывернула из-за дальних ангаров. Господи, доча, Алёнка! Лишь бы ей никто не сообщил, это будет для неё ударом. Лучше потом, когда всё будет ясно.

— Вышка, снижаюсь, давление повышается. Система не запускается*. Холодно. Очень холодно.

— Слышу тебя, говори, Андрей, только говори.

— Вижу полосу, сажусь.

Все молча уставились на полосу, на которую под каким-то странным углом, будто его сносило ветром, садился самолёт. К нему мчались пожарные машины, за ними тревожно ревела «скорая».

— В госпиталь сообщили?

— Так точно, дежурный реаниматолог звонок принял.

— Фамилия?

— Грачёва, командир.

— Кто-о-о? — Захаров замер, оторвав взгляд от взлётной полосы.

— Да, Грачёва Лидия Сергеевна. Командир, сегодня сестра Андрея дежурный врач.

— Ладно, потом разберёмся.

В это время Егор вытащил тело лётчика и аккуратно передал его стоящим внизу техникам, через несколько минут машина «скорой» скрылась с глаз.

— Дежурный офицер, доложить о неисправности.

— Есть, товарищ полковник.

— В КБ не звонить, я сам. Лишь бы выжил…

***

Миша Воронов нервно шагал по широкому вестибюлю двуреченского госпиталя. Андрей уже больше трёх часов находился в реанимации, куда никого не пускали, а на все вопросы звучал только один ответ — «состояние крайне тяжёлое, идут реанимационные мероприятия». Когда в очередной раз открылись двери, Воронов сквозь тёмное тонированное стекло увидел, как в длинный коридор со множеством дверей вышла невысокая девушка и тяжело села прямо на мраморный пол, согнув колени и спрятав лицо в ладонях, опираясь спиной на стену. Затем она сорвала с головы голубую прозрачную шапочку, освобождая пышные белокурые волосы, и с силой схватилась пальцами за светлые пряди. Миша смотрел на эту девушку, понимая, что произошло что-то непоправимое. В этот момент в коридор вышла высокая стройная женщина и села рядом с девушкой, что-то тихо говоря ей на ухо. Девушка кивала и отрешённо смотрела на свои пальцы, нервно теребящие медицинскую шапочку. Потом они обе встали и ушли куда-то вглубь отделения.

— Миш, ну что? — голос Орлова вернул Воронова в настоящее.

— Не знаю, Дим. Молчат, на все вопросы есть один ответ — «состояние тяжёлое». А что и как, толком никому неизвестно.

— Ладно, сейчас попробую маме Даше дозвониться.

Он вытащил телефон и набрал номер. Слушая длинные гудки, Дмитрий всматривался в блестящие от яркого света стекла дверей и пытался разглядеть знакомый силуэт.

— Да, — раздалось в трубке, и Дмитрий вдруг всё понял. Он поднял голову и молча посмотрел на Воронова.

— Мам, что?

— Всё, Димочка, мы не смогли. Слишком быстро всё, такую декомпрессию мы лечить не умеем, сынок. Вы езжайте домой…

— А ты? — перебил он Дарью Николаевну.

— Я останусь, со своими девчонками побуду. Они сегодня сами не свои, а ещё Лида тут. Ну ты понимаешь… всё-таки родная душа… Ты езжай, Дима, я сама. Папе позвони, он спрашивал о тебе. Ну всё, до встречи.

— Что там, Димыч? — Миша с тревогой посмотрел на умолкнувшего друга.

— Ничего. Надо Алёне это как-то сказать. А как? Ещё и родители его Сергей Леонидович и Тамара Ивановна. Как Лида перенесла всё это?

— Постой, ты… Что с Андреем?

— Андрея нет, Миш. А самое страшное, что его сестра там… с ним. Представляешь каково это — не суметь спасти своего брата?

— Да, — Воронов опять всмотрелся в стёкла дверей. — Я видел её, кажется. Она плакала. Что делать будем?

— Домой поедем. Надо сказать всем нашим, готовиться. Он, Миш, не первый и не последний. Мы сами выбрали себе дорогу. Пошли.

***

Дмитрий открыл дверь и остановился, оглядываясь и ища глазами друзей. В центре холла Дома офицеров стоял гроб, рядом с ним сидела мать Андрея Тамара Ивановна. За ней стоял отец Андрея Сергей Леонидович с дочерьми Лидией и Людмилой. Грачёва медленно раскачивалась из стороны в сторону, прикрыв рот ладошкой в чёрной перчатке, и что-то тихо бормотала себе под нос. Люди подходили, молча опускали цветы с траурными лентами, но никто не решался подойти к обезумевшей от горя матери.

Орлов снял шапку и медленно пошёл вперёд, не спуская глаз с Грачёвой. Он развязал ленту на алых гвоздиках и аккуратно положил цветы в ногах погибшего друга, затем коротко кивнул Лиде и Сергею Леонидовичу и тихо прошептал:

— Тамара Ивановна.

Грачёва всё так же раскачивалась из стороны в сторону, не слыша обращённых к ней слов.

— Тётя Тома, — вдруг тихо произнес Дмитрий и опустился перед женщиной на корточки. — Это я, Дима Орлов.

— Митенька? — встрепенулась Тамара Ивановна и провела ладонью по тёмным с редкой проседью волосам. — А ты надолго? А Андрюши нет, он улетел. Он не вернётся, Митенька. Мне Серёжа сказал, что он надолго улетел. С кем же мне теперь Людочку оставить, Митя? Она же такая неугомонная, только Андрюшеньку и слушала. А теперь как же? И зима, Митя, зима… Земля холодная, ему холодно будет, мальчику моему… А я согреть его не смогу… А ты приходи к нам, Митенька, я тебе книги Андрюшины покажу. Он читал много… мечтал…

Она умолкла и опять стала раскачиваться, продолжая что-то шептать о сыне, непослушных дочерях. Дмитрий взял её холодную ладошку и молча поцеловал. Затем встал и отошёл в сторону, где стояли отец и мама Даша.

— Ты молодец, что пришёл. Тома всегда любила тебя, может, ты сможешь её как-то выдернуть из этого безумия.

— Отец, а где Алёна?

— Пока не приходила. Они с Павлом задерживаются. Но обещали быть.

Александр Дмитриевич тяжело вздохнул, Дарья Николаевна мягко положила на его локоть свою ладошку, он нежно накрыл её своими пальцами.

Дмитрий отступил назад, увидев в глубине зала Соколова и Воронова. Они молча кивнули друг другу, Соколов открыл рот и вдруг лицо его скривилось и он тихо выругался сквозь стиснутые зубы.

Дверь в зал отворилась, и в заполненное людьми помещение ворвалась молодая девушка с длинной косой. Дмитрий прищурился и оглядел её с ног до головы. Простоватая, небольшого роста, в какой-то несуразной шубе из искусственного меха почему-то розового цвета. Она быстро прошла в центр и вдруг упала перед гробом на колени, прислонилась к нему лбом и начала громко причитать, выкрикивая что-то о любви, детях, будущем. Грачёва безучастно смотрела на девушку. Дмитрий растерянно оглянулся и увидел кривую улыбку на губах мамы Даши. В следующий момент она сделала несколько быстрых шагов и рывком подняла пришедшую девушку, буквально выталкивая её в боковую дверь.

— Это кто? — ошарашенно поинтересовался Орлов.

— Это и есть Андрюшина зазноба, — прошипел подошедший Соколов, презрительно провожая взглядом сопротивляющуюся в руках Дарьи Николаевны девушку. — Хоть бы постеснялась перед его матерью спектакли разыгрывать. Упс, мужики, а вот теперь приготовились. Командир и Алёна пришли.

Они повернулись к входной двери, где стоял Захаров, поддерживая под руку дочь. Казалось, что все жизненные силы покинули эту темноволосую красавицу, на лице которой жили только измученные слезами и бессонницей глаза. Она сделала пару шагов и остановилась, не в силах подойти ближе.

Тамара Ивановна медленно повернула голову в её сторону и начала шарить в воздухе руками, будто искала невидимую опору.

— Тамара Ивановна, здравствуйте…

Грачёва наконец схватила дочь за руку и задушено прошептала:

— За что?.. Зачем? — затем поднялась и громко произнесла: — Как они посмели, Лида?.. Так называемая невеста и её папаша! Это ты во всем виновата! Ты! Это ты создала того монстра, что убил моего сына! Вон! Убирайтесь оба! Вон!

— Тома, успокойся! — пробормотал жене на ухо Сергей Леонидович. — Алёна ни в чём не виновата.

— Тамара Ивановна, нам обоим Андрей был очень дорог. Мы бы хотели попрощаться с ним. Ваша скорбь — и наша скорбь тоже, — твёрдо произнёс Захаров и успокаивающе погладил дочь по плечам.

— Вы же знаете, как я любила его, — сквозь слёзы прошептала Алёна.

— Любила? И сделала всё, чтобы он погиб, летая на этой дрянной машине!

— Мама, — Лида сделал шаг вперёд и обняла мать.

— И она виновата не меньше, чем тот, кто позволил моему мальчику сесть в этот проклятый самолёт. Это все вы виноваты, — она обвела безумным взглядом стоящих офицеров и конструкторов. — Если бы не вы все, мой мальчик был бы жив. Мы бы веселились, танцевали, пили вино. Но вы сделали так, что он умер, а вы все живёте! И ты, и ты, и вы все! — Грачёва обвела взглядом конструкторов и испытателей, задержавшись взглядом на своём муже и Орлове-старшем.

Алёна прижалась к отцу и плакала навзрыд, Орлов и Соколов подошли к Александру Дмитриевичу, который украдкой поглаживал грудь в области сердца. Воронов шагнул в сторону Грачёвых, Лиды и Сергея Леонидовича.

— Мама, успокойся! — Лида со слезами на глазах пыталась хоть как-то загладить брошенные слова, но Тамара Ивановна вдруг резко повернулась к ней и закричала:

— Не успокоюсь! Не успокоюсь, пока здесь находятся все эти люди, убившие моего сына. И ты!