Поймём ли мы когда-нибудь друг друга?

Пока мироощущение человека целостно, для него нет проблемы веры или неверия, существования или несуществования Бога. И Адам, и современный ребёнок в нежном возрасте — сам Бог, с его неуёмной радостью бытия, всеобъемлющей любовью к миру и неисчерпаемой творческой энергией. Источником моих детских снов и постоянного ощущения счастья в те незабываемые времена, как мне теперь становится ясно, было подсознательноезнание не просто о существовании Бога, но о слитности с Ним, неотделимости от Него.

Мысль отторгает человека от Бога и Бога от человека. И верить, и не верить в Бога можно только Умом. Ум то водружает Бога в загадочную обитель на небесах, то втискивает в некие ритуальные земные предметы. Он придаёт Богу облик то небесного светила, то человека, то зверя, окружает Его сонмом богов рангом пониже, то выставляет Бога всепрощающим добряком, то наделяет способностью гневаться и наказывать. Но как бы то ни было, Бог в умственных представлениях всегда существует отдельноотчеловека. То есть выходит, что человек сам по себе, Бог сам по себе, а мир — сам по себе, и между ними — невероятно сложные запутанные иерархические взаимоотношения. К Богу можно взывать, молить Его о помощи, о благоденствии, о победоносном окончании войны, просить у Него благословения на самые различные дела, а в случаях, когда представления о Его гуманности, милосердии, непременной благосклонности к нашим молитвам не совпадают с реальностью, можно отрицать Его существование или даже подвергать проклятьям.

При таких взаимоотношениях с Богом неизбежно возникновение вопросов, на которые нет ответов.

Где живёт Бог? Если невообразимо далеко, то каким образом на протяжении тысячелетий многие люди общались с ним, слышали Его голос, ощущали его присутствие? Как из такого далека Ему удаётся следить за периферией своих владений, где, в самом деле, периферия или её вообще нет? Если же предположить, что некоторые процессы в некоторых провинциях Он пускает на самотёк, разве работал бы так безотказно и отлажено вселенский механизм? Ведь известно же, что «мышка бежала, хвостиком махнула…»

Как выглядит Бог? Солнце ли это? Или один из пророков, приходивших на Землю, чтобы возвестить Божественное слово? Или нам не дано даже вообразить, каков Он на самом деле?

Какой Бог настоящий — тот, которому поклоняются на Западе, или тот, в которого веруют на Востоке? Тот, который обитает в храмах цивилизации, или тот, с которым почти свободно общаются полудикие племена?

Если Бог — Надежда, Милосердие, Справедливость, почему «всего прочнее на земле печаль», как сказала Анна Ахматова?

Если за Богом всегда последнее слово, что значит тогда человеческаяволя, гений, талант?

И что за странная штука бессмертие, о котором так много спорят и так страстно мечтают люди?

Постижение Божественности мира всё ставит на свои места. «Бог всюду и везде», как сказал Ибн Аль Фарид. Когда в нашей домашней библиотеке в томике средневековой поэзии я обнаружила эти стихи, со мной творилось примерно то же, что когда-то на Севере, когда я узнала, что ты приедешь. Я прыгала, плясала и пела, только обнимала не Дарью и Реню, как тогда, а свою бесценную мамулю, которая, конечно же, не понимала, что происходит, но радовалась вместе со мной — радовалась моей радости.

Потом я убеждалась неоднократно, правда, пока лишь в книгах — не наяву, что озарение, возвращение к Богу — не такое уж редкое событие, и каждый раз испытывала восторг не потому, что нуждаюсь в подтверждении своей правоты — в сердце моём не возникает и тени сомнения — просто возникает небывалое прежде чувство, что в мире существует и разрастается некое братство, братство Веры и Надежды.

Но Ибн Аль Фарид встретился на моём пути первым. Томик, открытый на такой важной для меня странице, долго лежал на моём столе, и я обращалась к нему при каждом удобном случае, пока не выучила стихи наизусть:

Ваш бог один? Но не внутри — вовне, -

Не в вас, а рядом с вами, в стороне?

О, ад разлуки, раскалённый ад,

В котором все заблудшие горят!

Бог всюду и везде. Ведь если он

Какой-нибудь границей отделён,

Он не всецел ещё и не проник

Вовнутрь тебя, — о, бог твой невелик!

Бог — воздух твой, вдохни его, и ты

Достигнешь беспредельной высоты…

***

Давно поняв, что цель и смысл пути –

В самом себе безмерное найти…

***

И дух постиг, освободясь от мук,

Что никого нет «рядом» и «вокруг»,

Нет никого «вдали» и «в тишине»,

Все дали — я, и всё живёт во мне…

Ибн Аль Фарид

_ _ _

Ещё более сильное потрясение я испытала, прочитав в Евангелии от Иоанна: «Бог есть дух…». Илья Фёдорович, у которого я на время взяла Библию, в ответ на мои восторги сказал, что из всех евангелистов Иоанн наименее достоверен. Может быть, и так, если иметь в виду исторические факты. Но суть! Когда и кем ещё была найдена такая ёмкая, сжатая, точная и краткая формула Божественногоначала во всём сущем?

Библейский слог неповторим, невозможно даже приблизиться к его лаконизму, светлому звучанию, родниковой чистоте, смысловой подлинности. Но одно могу сказать точно: в этих трёх словах выражено всё, что я почувствовала в тот майский день, сидя на тропинке под ещё не выцветшим от жары синим небом. Слов не было, не было мыслей, но вдруг открылось, что все ощущения и звуки, все события прошлые, настоящие и будущие, все миры — далёкие и близкие, видимые и невидимые в каждый миг своего бытия или небытия — всё, что бы то ни было, не просто сосуществует, взаимодействует, составляет единое целое, удерживается в равновесии неиссякающей неведомой силой, но так же, как и сама эта сила, происходит из бестелесной, незримой, неосязаемой и может быть, никакими ухищрениями неуловимой субстанции, в которой, как в безбрежном и бездонном океане, плавают бесчисленные Вселенные, зарождаясь и проходя свой эволюционный путь от начала к концу и вновь от конца к началу, и которую по слепоте своей, по невежеству мы называем пустотой.

Ещё в детстве, просыпаясь в своей мансарде, я подсознательно знала, что поднимающаяся во мне волной радость не только и даже не столько от того, что под окном цветёт жасмин, на узком скошенном потолке играют солнечные блики, зимой по заиндевелым веткам прыгают озабоченные снегири, и в любое время года снизу доносятся волшебные запахи мамулиной стряпни.

Тогда и много раз потом я чувствовала, как прямо в моё сердце льётся энергия, неизвестно откуда и отовсюду. Особенно сильным бывало это ощущение на Севере. Когда вокруг только голые скалы да бесконечная тундра с застывшими снежными гребнями, и кажется, отрываешься от земли и нечему согреть сердце, не за что зацепиться взглядом, бывает, отринешь пустую тревогу, назойливые мысли, ненужные напряжения и вдруг остановишься ошеломлённо, ощутив, как из этого ледяного безмолвия, бескрайнего царства холода, бесстрастно гнетущего всё живое, буквально со всех сторон внутрь пробивается энергия такой силы, что мгновенно превращаешься в жаркую, растекающуюся в пространстве каплю. Мне, признаться, никогда не удавалось удерживать это состояние дольше одной минуты — мысли, те самые мысли, которыми тоже, кажется, насыщено всё вокруг, начинают тормошить, рассредоточивать внимание, требовать действий, перемещений, хлопот… Кто знает, может быть, именно мысли спасали меня тогда, но эти минуты незабываемы, словно они выжгли в памяти метки: мол, запомни, и когда придёт время извлеки из тайников, что я и делаю сейчас. Я вот думаю: может быть, то, что происходило со мной отчасти похоже на сосредоточенную молитву, когда человек, отгородившись от суеты, погружается в животворящий Божественный дух, о котором говорит Иоанн. В нём скрыта не имеющая имени таинственная энергия, которая питает все миры, в нём закодирован универсальный закон поражающей наше воображение нерушимой вселенской гармонии. Он — источник жизни, источник радости, он — сама Жизнь и сама Радость, он — Бог, вечно живой, не имеющий границ, многоликий и непостижимый. Признание непостижимости Бога-Духа не грустно, не горько и не унизительно, когда ощущаешь себя Его бессмертной частицей, ибо как можно умереть в бессмертном?

Из живого — живое. Живо всё, что рождено из окружающей нас невидимой субстанции — из Духа святого — кристаллы, вулканы, облака, васильки, горы, посланцы далёких небесных тел метеориты и сами небесные тела. Мертво то, что не восходит к Божественному Духу, что создаётся вне связей с живой природной средой и отторгается ею, как чуждый и смертельно опасный для неё хлам.

Не были б мы так слепы и самонадеянны, мы давно уже перестали бы спорить о том, когда, из чего, при каком случайном стечении обстоятельств на Земле возникла жизнь, была ли она когда-нибудь на Луне и есть ли сейчас на Марсе. Мы бы заметили, что столь поразительно точная пригнанность друг к другу находящихся в непрерывном движении деталей Мироздания от необозримых галактических структур до невидимых потоков невидимых частиц, столь явное постоянное гармоническое их взаимодействие могут свидетельствовать лишь об одном — что Мир — живой, и перестали бы удивляться, что старательно создаваемый нами порядок так ненадёжен и уязвим в сравнении с непоколебимой устойчивостью мирового хаоса.

Смерти нет в Божественном Мире, есть лишь бесконечные переходы из одной фазы в другую частиц Божественного Духа, каждая из которых уникальна и неповторима.

В нас, по мере нашего отпадения от Бога, то есть по мере того, как мы закрываемся, эта вечно живая частица Божественной субстанции проявляет себя по-разному и с разной силой.

Она питает Искусство, которое, не будь оно напоено животворной энергией Духа, было бы мертво и не воздействовало бы на нас так сильно. Не только в самом интегральном из всех видов искусства — Музыке, но и в подлинно поэтическом Слове, в живописи, зодчестве нетленно лишь то, что насыщено Духом. Интеллект только систематизирует импульс, придаёт ему пригодную для воспроизведения и восприятия форму. За чрезмерностью формы чаще всего — пустоцвет. Творение искусства невозможно придумать. Сочинитьсимфонию означает записать в знаках, символах то, что звучит в душе. То есть придумать, конечно, можно всё, что угодно. Но придуманноемертво, оно и восприниматься будет только умом, не волнуя, не затрагивая сердце.

Помню, на абонементных концертах в филармонии, куда мы ходили едва ли не всем курсом, у меня замирало всё внутри, и по спине пробегал холодок, и страшно было упустить хоть один звук. И это не было восхищение исполнительским мастерством или достоинствами музыкальных шедевров, ведь до Славгорода я почти не была знакома с мировой классикой. Ощущения были похожи на те, что я испытывала в горах или в тундре. Наверное, то же самое испытываешь ты, слушая Бетховена или Шаляпина. А походы в Большой Музей искусств! Клянусь, я сама тогда не понимала, почему я застываю у полотен импрессионистов. Может быть, меня поражала размытость контуров, солнечная прозрачность предметов материального мира, которая не могла появиться, как особенность техники живописания — импрессионисты таквидели мир, как его чувствовали.