Поймём ли мы когда-нибудь друг друга?

Произвольно, усилием Мысли не может родиться и религия. Религиозное чувство в человеке неистребимо потому, что оно рождается и питается Божественным Духом, который мы ощущаем как доносящийся из самых глубин нашего существа неумолчный шёпот, определяемый нами, как беспокойный голос совести или души. У меня это всегда было, как часовой механизм, помнишь, я писала тебе: «так — так» или «не так — не так»? Мне кажется, если не заглушать насильственно этот голос, этот сигнал, каждый человек может, погрузившись в себя, понять, так он поступает или нетак.

С тех пор, как, распрощавшись с солнечным детством, человечество начало карабкаться на гору Эволюции, блуждая в дебрях познания мира и себя, каждый народ и даже каждый человек идёт своей дорогой и оказывается в разной степени удалённости от подножия и вершины. Кто-то забрёл в чащу совсем недавно. Он уже отгородился от мира, но ещё пронизан ощущением его Божественности и готов поклоняться молнии, ручью, Солнцу. Кто-то уже начал догадываться, что поведение окружающего мира, то есть природные явления, обусловлены некой невидимой могучей силой, с которой следует обращаться осторожно и почтительно, и стал ассоциировать её с разного рода духами.

А кто-то оказывается способным внимать Божественному Глаголу и внятно передавать услышанное другим.

И как бессмысленно утверждать, что могучий дуб посреди поляны имеет больше прав на существование, чем цветущие под ним одуванчики и ромашки, так невозможно определить единственную религию, предав анафеме и искоренению другие. Все религии — память о единомБоге и путь к единомуБогу.

Утверждение, что религии возникают из страха перед суровой Природой, как и формула «религия — опиум для народа» всё ставят с ног на голову, меняя местами причину и следствие. Как вешки, выставленные вдоль дороги, чтобы не забыть о Начале, об истоках, религии в своём естественном разнообразии нередко являются тем единственным веществом, которое способно собрать воедино распадающееся сознание.

Интенсивно развивающийся человек не может долго питаться соками одной религии. Сила развития Духа неизбежно выталкивает его за рамки исходных представлений, и чем больше он узнаёт, тем шире перед ним открываются горизонты. Максимальное усвоение религиозного опыта приводит к его полному синтезу, и наступает момент Истины, момент нового открытия единого Бога. Наверное, это случается с человеком вблизи вершины, (с которой, кстати сказать, легко скатиться вниз), и оглядываясь назад, на уже пройденные петляющие извилистые тропы, по которым бредут его братья, он с полным правом может воскликнуть: не торопитесь, не сталкивайте друг друга, вы все в своё время придёте на верх, и перед вами откроется бесконечность, пока не видимая для вас!

… … …

Со мной случилось совсем другое. Сама того не ведая, я перескочила через несколько или через много ступенек, и, скорее всего, это не произошло бы, будь моё сознание узко религиозным. Может быть, и всему нашему народу суждено пройти через атеизм, чтобы с чистого листа уверовать в Божественность мира, а не отдельных его явлений или личностей.

Чувствую ли я себя на вершине? Нет. То есть может быть и да, но меня не оставляет ощущение, что проникла я сюда контрабандным путём и устроилась на каком-то крохотном выступе, как в детстве над морем. Удержусь ли? Не знаю. Знаю только, что для этого нужно очень много сил. Зато я могу успеть рассказать тебе, чтоотсюдавидно.

Здесь нет религии как таковой. Даже если бы она возникла, как сплав, как синтез всех религиозных представлений и знаний и сводилась бы к поклонению единому Богу, как воплощению Добра, Милосердия и лучезарного Света, осталась бы непреодолимой пропасть между Ним и человеком, между человеком и миром. Непременно остался бы и Дьявол, специально изобретённый человеческим умом, чтобы хоть как-то объяснить, почему всесильный и всевластный Бог допускает неимоверные безобразия, то есть осталась бы необходимость бороться с коварством и злобой тёмныхсил. Осталась бы возможность для Ума относить к тёмным силам всё и всех, что и кого он сочтёт неугодным. То есть — война. Опять — война!

Война всегда до тех пор, пока существует хоть одна деталь, хоть один элемент мира, пусть даже самый крохотный и кажущийся ничтожным, который мы отвергаем в нашем сознании.

Отождествление Мира и Бога означает, что мы принимаем Мир таким, каков он есть, и, признавая непостижимость Бога, невозможность увидеть своим ограниченным зрением ЕгоЛик, видим Его во всех ЕгоБожественныхпроявлениях, а потому мы избавлены от ненависти, от привычки к противостояниям и противопоставлениям.

Мы понимаем, что нет чужой судьбы, чужих детей, чужих народов, чужих территорий. Понимаем, что нетвиноватых — есть заблудшие, слепые, не успевшие открыться и тяжёлую обязанность судить и обвинять заменяем обычаем жалеть и прощать.

Отпадает и необходимость в религии, как в поклонении чему-то или кому-то единственному. Остаётся только Божественная сущность — начало и предел всех миров, и великийБожественныйзакон — источник и причина гармонии и совершенства Мира.

Закон этот не может быть нарушен. Если где-то случается сбой, с абсолютной неизбежностью происходит восстановление — нивелируется то, что чрезмерно развилось и тем способно разрушить устойчивое равновесие, и, напротив, усиливается оказавшееся угнетённым. Всё, что входит в противоречие с Божественным Законом, сметается с неумолимостью рока, и то, что мы склонны воспринимать, как возмездие, на самом деле не гнев БОГА, а непреложность и неумолимость Божественного Закона. Нет такой хитрости, которая могла бы этот Закон перехитрить, нет такой мудрости, которая позволила бы Его обойти. Если порой создаётся впечатление, что игра в прятки с Богом удалась, это просто означает, что нам известна не вся правда или для правды ещёнепришловремя, не пробил час Истины. Закон универсален и в полной мере применим к цивилизации в целом, к отдельным народам и к каждому из нас, то есть наши ожидания могут быть оправданы лишь в той мере, в какой они подготовлены всем ходом предшествовавших событий и всеми особенностями взаимоотношений с окружающим миром. Вода не закипит, если её не подогревать. Пшеница не вырастет, если не возделать почву и не бросить в неё зёрна. Если мы предаёмся греху, наши мольбы о счастье лицемерны и бесплодны. На что мы можем рассчитывать, не прилагая усилий?

Помню, однажды Антоша решил похвастаться своим открытием — обнаруженной им в горах пещерой. Вначале мы шли неприметными тропинками, потом карабкались по отвесной скале, пробирались через забитый глиной и щебёнкой лаз. Когда грязные, в порванной одежде, с ободранными коленками, мы добрались, наконец, до «Чуда» (так назвал пещеру Антон), я мгновенно забыла о наших злоключениях. Мы попали в сказку. Высокие, теряющиеся в свете фонарей своды, сверкающие кристаллической чешуёй сталактиты и сталагмиты, тихий звон капель в мягкой, всё поглощающей тишине, и чёрное озеро, уходящее в глубину горы, наверное, к ещё более неожиданной таинственной красоте.

Нам повезло. Но разве повезло бы, если бы у нас обоих не было синдрома дорог, если бы горы не были для нас вторым домом, если бы мы не преодолели сопротивлениематериала?

Понимание обусловленности, а, следовательно, неотвратимости или, напротив, невозможности свершения определённых событий, казалось бы, должно вести к мрачнейшему фатализму, и возможно, так бы оно и было, если бы не два великих Божественных дара, полученных человеком в Эдемском саду. Это Мысль и Воля.

Наконец-то я могу воспеть и восславить мною же обруганный и обвинённый во всех смертных грехах Интеллект!

Нельзя понять его роль и значение, не ответив на вопрос, была ли у нас возможность, вероятно ли в принципе, находясь в состоянии естественной гармонии с миром, не покидать подножия горы, не устремляться к вершине? Поскольку эволюция — способ Божественного бытия, ответ на поставленный вопрос может быть только «нет!», и это сразу проясняет, упорядочивает, обосновывает наше отношение к Интеллекту.

Надкушенное Адамом яблоко не было случайностью, и сколько бы он ни возвращался к райским кущам, всякий раз с ним происходило бы то же самое.

Легко могу представить себе нас, толкущихся у подножия горы в начале времён. Мы ещё чувствуем интуитивную связь с миром, но уже смотрим на него, как на нечто огромное, враждебное, полное опасностей. Впереди — неизвестно куда ведущий путь, на который нас подталкивает распрямляющаяся пружина эволюции…Тут ещё пока не поиск смысла, не устремлённость к вершине и свету, а суровая необходимость выжить. Кто поможет выстоять, где, в чём черпать силы для преодоления собственной беспомощности?

И тут мелькает Мысль! Первая — робкая, неуверенная, но несущая Надежду, и хоть чуть-чуть освещающая путь подобно лучу фонарика в темноте. Использовать камень! Великое открытие, дающее возможность самостоятельного дела, несущее радость и уверенность в себе, первое в цепи потрясающих идей и открытий. Огонь, железо, обожжённая глина, колесо, рисунки, буквы…Как тут не вскружится голова?

Сдержать могучую поступь Интеллекта невозможно. Приходят великие умы, многогранные таланты. Они рассыпают открытия, словно волшебники, вынимающие горстями подарки из своих никогда не скудеющих запасников. Философы с крутыми лбами слово к слову, формула к формуле пытаются создать вразумительную картину мира. Зодчие возводят дворцы и храмы. Учёные настойчиво и терпеливо, шаг за шагом, день за днём, прокладывают тропинки — ниточки бесчисленных наук. На Земле остаётся всё меньше «белых пятен», начинается освоение Космоса…. Но прямо пропорционально активности Интеллекта растёт вероятность нашего самоуничтожения.

Равновесие между человеком и миром в большей или меньшей степени поддерживается до тех пор, пока недостаток знания Божественного Закона Интеллект восполняет интуицией, просветлёнными состояниями сознания, хранящейся в религиях памятью и Боге, Искусством, питающимся из духовных источников. Как только Ум начинает превалировать, главенствовать, подавлять остальные сферы сознания, наше видение мира становится настолько ограниченным, что мы теряем из вида главный ориентир и устремляемся к ложной вершине Научно-ТехническогоПрогресса. Глубинное противоречие между естественными законами Мироздания и искусственным характером цивилизации грозит стать несовместимым с самим понятием жизнь, что может привести к отторжению чужеродной эрзац-ткани. Надежда, что в критический момент удастся сбежать на другую планету иллюзорна, ибо где способно выжить эгоцентричное бездуховное существо, за короткий срок превратившее в пустыню райский уголок Вселенной? В этом случае человек терпит полное поражение, расписывается в неспособности при самых благоприятных условиях жить в гармонии с миром и творить подобно БОГУ, в неумении использовать собственный трагический опыт, и сам свидетельствует, что вся наша история — тяжкий сон без пробуждения.