Горячий шоколад на троих

Этот китаец был тот еще пройдоха: он сбывал товар в столице за банкноты северной революционной армии, которые там не имели хождения и почти ничего не стоили, а брал его на севере, где покупательная способность этих банкнот возрастала в несколько раз.

На севере, само собой разумеется, он точно так же скупал за бесценок ассигнации, выпущенные центральным правительством. Этим он занимался всю революцию и к концу ее стал миллионером. Но главное, что благодаря ему у Росауры были самые красивые и изысканные ткани для свадьбы, которые только можно себе представить.

Тита даже застыла на месте, зачарованно вглядываясь в белизну простыни, — всего на несколько секунд, но и их хватило, чтобы ей завладел странный род слепоты. Куда бы она ни направила взгляд, она видела один лишь белый цвет. Росаура, которая сидела за столом и подписывала приглашения, показалась ей привидением.

О новой напасти Тита предпочла умолчать. Не очень-то хотелось получить нагоняй от матушки Елены. Никто из домашних ни о чем не догадался. Но, когда семейство Лобо пожаловало к ним со свадебными подарками, ей пришлось сильно напрягать глаза, чтобы понять, с кем она здоровается. Благо, писклявый голосок Пакиты помог ей разобраться, кто есть кто, и она приветствовала всех, не перепутав.

А потом, провожая гостей до ворот ранчо, она заметила, что даже ночь видится ей совершенно по-другому, точно утонувшей в молоке.

Тита испугалась, что нечто подобное происходит с ней и сейчас. Как ни силилась она сосредоточиться на приготовлении помадки для пирога, у нее ничего не получалось. Белизна сахара внушала ей ужас, ей казалось, что белый цвет вот-вот сведет ее с ума и она не сможет ему противостоять. В голову лезли детские воспоминания. Ей вспомнились те майские дни, когда, наряженная в белоснежное платьице, она приносила белые цветы в дар Непорочной Деве. Тита шла сквозь ряды других одетых в белое девочек, и белый свет сквозь витражи церквушки, выбеленной известью, струился на алтарь, на котором громоздились белые цветы и горели белые свечи. И не случалось, чтобы она, придя в церковь, не представляла, как идет к алтарю под руку с мужем. Но сейчас нужно было выбросить из головы болезненные воспоминания. Собрав все силы в кулак, Тита принялась за глазурь.

ИНГРЕДИЕНТЫ ДЛЯ ГЛАЗУРИ:

800 граммов сахарного песка;

60 капель лимонного сока и вода, чтобы растворить сахар.

Способ приготовления

Сахар высыпать в кастрюлю, залить водой и, помешивая, довести до кипения. Процедить в другую кастрюлю, снова поставить на огонь, влить лимонный сок и нагревать до состояния мягкого шарика, время от времени протирая края посуды мокрой тряпкой, чтобы сироп не засахарился. Перелить сироп во влажную кастрюлю, слегка сбрызнуть водой и дать немного остыть. Взбить деревянной лопаткой в крем, влить ложку молока и подогреть на слабом огне. Как только глазурь разжижится, добавить каплю кармина и полить пирог.

Нача поняла, что с Титой творится что-то неладное, когда та спросила, не пора ли капнуть кармина.

— Разве ты не видишь, что глазурь порозовела?

— Нет.

— Иди-ка ты спать, дочка, говорят, чужая душа потемки, но что у тебя на душе, мне ясно как божий день. И прекращай плакать, а то зальешь мне безе, а это уже ни в какие ворота. Давай-давай, ступай себе с миром.

Расцеловав Титу в обе щеки, Нача вытолкала ее с кухни. Бог знает, откуда у Титы взялись новые слезы, но откуда-то они взялись и даже подмочили безе. Пришлось все переделывать. Нача торопилась — уж очень ей хотелось спать. Чтобы приготовить безе, нужно взбить десять яичных белков и полкило сахара, нагретого до тягучего состояния.

Когда с безе было покончено, Нача запустила палец в глазурь и облизала, чтобы убедиться, что Тита не испортила ее слезами. И вроде бы вкус был как обычно, да только на Начу неожиданно нахлынули воспоминания. Она вспомнила один за другим все свадебные банкеты, на которых она готовила для семейства Де ла Гарса, теша себя иллюзиями, что следующая свадьба будет ее собственной. Когда тебе восемьдесят пять, глупо проливать слезы по несостоявшемуся замужеству, не говоря уже о банкете. Хотя тогда, много лет назад, казалось, что дело сладится. И жених у Начи был. Был-то был, да вот только мамаша матушки Елены изрядно потрудилась, чтобы отослать его подальше с ранчо. И с тех пор у Начи осталась одна радость — обстряпывать чужие свадьбы, что она и делала долгие годы, смирившись с участью старой девы. Отчего же сейчас ей хотелось кричать?

Она не знала. И как ни уговаривала себя, что все это глупость несусветная, но ничего с собой поделать не могла. Как нельзя лучше украсив пирог глазурью, она отправилась в свою комнату, задыхаясь от сильной боли в груди. И проплакала всю ночь, а наутро не пошла на венчание, сказавшись больной. Тита отдала бы все на свете, чтобы очутиться на ее месте. Но ей волей-неволей пришлось тащиться в церковь и — что сложнее всего — сделать так, чтобы никто из присутствующих не догадался, каково ей. Впрочем, Тите казалось, что эта задача ей по силам, главное — не встречаться глазами с Педро. Случайный взгляд мог разрушить возведенную ей стену показного спокойствия.

Тита понимала, что внимание собравшихся обращено на нее, а не на Росауру, что свадьба для них — лишь повод насладиться видом чужих страданий. И не хотела доставлять им такого удовольствия. Она не слышала, но чувствовала каждой клеточкой тела, как несутся ей вослед едкие смешки и перешептывания.

— А вы видели Титу? Бедняжка. Это ж надо, собственная сестрица увела из-под носа жениха! А я вот видела их как-то на площади, за руки держались! Такими счастливыми казались, а тут вишь оно как.

— Да что ты говоришь? А Пакита тут проболталась, мол, видела, как однажды во время мессы Педро передал Тите любовное письмо, надушенное и все такое!

— Говорят, они будут жить все вместе! Куда только Елена смотрит?!

— Глупости. Черта с два она им позволит!

Тите было не по себе от этих пересудов. Бедняжка? Еще чего не хватало! В глазах окружающих она должна была выглядеть победительницей. И она исполнила эту трудную роль достойно, вложив в нее весь свой артистизм. А чтобы звуки свадебного марша или слова священника не сбивали с толку, она попыталась занять мысли приятными воспоминаниями.

Вот, скажем, когда ей было девять, она с одноклассниками сбежала с уроков. И хотя ей строго-настрого запрещали играть с мальчишками, она пошла с ними, ведь игры с сестрами к тому моменту приелись ей хуже пареной репы. Вместе они побежали к большой реке, чтобы проверить, кто быстрее ее переплывет. Когда Тита первой достигла другого берега, ее радости не было предела.

Другую большую победу — притом самую настоящую — она одержала в четырнадцать лет тихим воскресным днем. Она ехала с сестрами в экипаже, когда какие-то сорванцы бросили петарду. Раздался хлопок, лошади испугались и, вылетев из города, понесли. Кучер от неожиданности выронил поводья. И тогда Тита оттолкнув его в сторону, перехватила поводья и сама, без посторонней помощи, осадила четверку лошадей. Нагнавшие их всадники, которых снарядили им в спасение, изумились отваге Титы.

Весь город встречал ее как героиню.

Это и другие воспоминания на время вернули ей доброе расположение духа. Всю церемонию она простояла, улыбаясь, как сытая кошка, пока не пришло время поздравлять сестру. Педро, стоявший подле нее, спросил:

— А меня вы не хотите поздравить?

— Ну конечно, будьте счастливы, — пролепетала Тита.

Обняв ее чуть крепче, чем дозволяли приличия, Педро использовал эту возможность, чтобы прошептать ей на ухо:

— Конечно, я буду счастлив. Ведь сегодня я достиг того, о чем мечтал с нашей первой встречи, — быть рядом с вами, моей единственной любовью…

Слова Педро, словно свежий ветерок, раздули угли уже угасшего в душе Титы костра. Лицо, привыкшее за столько месяцев подавлять любые эмоции, преобразилось само собой: на нем проступили умиротворение и счастье. Желание, дремавшее у нее внутри, пробудилось от дыхания Педро, которое обожгло ей шею, его горячих рук на ее спине, его мощной груди, коснувшейся ее грудей. Она хотела бы длить это мгновение вечно, если бы не взгляд матушки Елены, который заставил ее отпрянуть от Педро. Приблизившись к ней, матушка Елена прошипела:

— Что он тебе сказал?

— Ничего, мамочка!

— Не ври мне, мерзавка, я тебя насквозь вижу, так что нечего разыгрывать передо мной пай-девочку. Еще раз увижу тебя рядом с Педро, пожалеешь!

После этих грозных слов Тита старалась держаться от Педро как можно подальше. Однако даже матушке Елене не удалось стереть с ее лица довольной улыбки. С этого момента свадьба приобрела для нее совершенно иное значение. И ком уже не подкатывал к горлу, когда она видела, как Педро с Росаурой ходят от стола к столу, принимая приглашения, как танцуют вальс и разрезают пирог. Теперь она знала точно: Педро не соврал, он любит только ее. Она умирала от нетерпения, ожидая, когда же, наконец, банкет закончится, все доедят ее пирог и разъедутся по домам. Ведь правила хорошего тона запрещали ей уходить с праздника раньше гостей. А ей так хотелось рассказать обо всем Наче!

Увлеченная своими мыслями, она даже не заметила, что вокруг творится нечто странное. Какая-то загадочная хандра напала на собравшихся, как только те проглотили первый кусочек пирога. Не миновала она и Педро, который не отличался плаксивостью. Тем более странно было наблюдать, как он едва сдерживается, чтобы не расплакаться. Матушка Елена, не пустившая ни единой слезинки на похоронах супруга, сотрясалась теперь от беззвучных рыданий. Плач был только первым симптомом странного отравления, которое началось с великой печали и отчаяния. Вскоре всех присутствующих, где бы они не находились — во дворе, саду или ванной комнате, — вывернуло наизнанку. Лишь некоторым счастливчикам удалось добежать до туалета, а остальные принялись блевать прямо посреди двора. Единственной, кого миновала чаша сия, оказалась Тита. Доев свой кусок пирога, она улизнула с праздника, чтобы сказать Наче: «Ты была права, он любит только меня и никого больше». Представляя себе, как обрадуется стряпуха, она не обратила внимания на стихийное бедствие, которое разворачивалось вокруг нее и уже достигло поистине угрожающих масштабов.

Не обошла эта напасть и Росауру, которая спешно ретировалась с почетного места во главе стола, сдерживая, как только можно, накатывающую тошноту. Но тошнота побеждала. Тогда Росаура решила во что бы то ни стало спасти свадебный наряд от гостей и родственников, фонтанирующих остатками непереваренной пищи. Она бросилась бежать через двор, но поскользнулась и плюхнулась в лужу блевотины. Мощная волна подхватила ее и протащила несколько метров, так что она, уже не в силах сдерживать позывы, извергла из себя рвотную лаву прямо на глазах у остолбеневшего Педро. Мучительные воспоминания об этом инциденте, омрачившем свадебное торжество, преследовали Росауру всю жизнь. И чем дальше, тем больше она утверждалась в подозрении, что это Тита подмешала в пирог какой-то отравы.