Большая и маленькая Екатерины

— Ты что, уже начал защиту? — услышал Звиад голос матери.

— Да, — громким голосом отозвался Звиад, — я репетирую, мама, а вот ты меня просто удивляешь. Ну чего ты так волнуешься с самого утра?! Не собираешься ли ты со мной вместе защищаться сегодня?

— Как будто ты не знаешь, что меня волнует?

— Знаю, что ты скажешь: ужин, гости… Видишь, мама, какая сложная и запутанная штука жизнь: сын и мать не могут сказать друг другу правды! Сегодня твой сын сделает шаг вперед на жизненном пути, поднимется на одну ступеньку общественной лестницы. Это тебя радует, но ты боишься — не дай бог, поскользнется! Ты боишься, как бы этот страх не передался мне, и стараешься скрыть его от меня… Ты забываешь, что я уже не ребенок, мама!

С шумом открылась дверь, и вошел Нико. По всему было видно, что встал он уже давно, его редкие волосы были тщательно зачесаны. Нико улыбнулся жене и сыну и взглянул на часы.

— Доброго вам утра… Что за споры спозаранку, ведь до вечера еще много времени!

Текле с раздражением посмотрела на мужа и встала.

— Ну что ты заладил одно и то же: еще много времени.

— Я должен это твердить, дорогая моя Текле, должен, — чеканя каждый слог, сказал Нико, — я не люблю излишней суеты! Прошу прощения, но вы, женщины, всегда найдете повод для беспокойства: где поставить эту вещь, а эту где повесить, кого посадить во главе стола… Все это мелочи! В жизни самое главное — спокойствие, да, именно спокойствие! Спокойствие помогает нам в больших и трудных делах…

Рассерженная Текле вышла из комнаты. Сев в кресло, Нико спросил направившегося к двери Звиада:

— Ты ведь спокоен?

— Спокоен, отец!

Нико явно не понравилось такое «спокойствие» сына.

— Это хорошо… Только у тебя почему-то немного дрожит голос.

Звиад отвел взгляд.

— Голос? Это от радости, — как можно беззаботнее сказал он.

— Возможно… Надеюсь, ничего непредвиденного не произойдет?

— Не думаю, отец!

Нико посмотрел сыну в глаза и жестом подозвал его к себе. Несмотря на то что в комнате никого не было, Нико поднялся с кресла и шепнул ему на ухо:

— Я тревожусь касательно Рамишвили!

— Касательно Рамишвили? — удивился Звиад. — Почему? Он утверждает, что мои расчеты правильны, а ты знаешь, какой вес имеет мнение Рамишвили!

Нико скептически улыбнулся:

— Вес мнения Рамишвили уменьшается оттого, что он твой родственник.

— У профессора на лбу не написано, чей он родственник.

— Мы же знаем? Я, ты, твоя мать, твоя жена? Будь уверен, что и другие узнают, если им понадобится, и прекрасно сумеют этим воспользоваться.

Внезапно Звиада охватил страх. Отец наверняка что-то знает, но не хочет сказать прямо.

— Здесь дело касается расчетов и вычислений. А цифры говорят сами за себя, это тебе не история! — заметил Звиад.

Нико горько усмехнулся. Казалось, ему вдруг стало жарко, он расстегнул ворот рубашки и стал искать в кармане халата платок, чтобы вытереть со лба пот. Откашлявшись, он пробурчал:

— Бедная история! История опирается на истинные факты, она имеет свои собственные законы, так же как ваша механика и математика! История… Да, история.

Нико начал нервно ходить из угла в угол. Глаза у него потускнели, подбородок начал дрожать, на лбу опять выступили капли пота. Казалось, что, всегда спокойный и уравновешенный, Нико Диасамидзе потерял самообладание. Страх снова кольнул Звиада в сердце. Он попытался оправдаться перед отцом:

— Отец, я хотел сказать…

— Знаю, знаю, что ты хотел сказать, — грозно посмотрел на него Нико. — Это не только твое мнение, твой профессор тоже так рассуждает, и очень ошибается! Если бы он знал историю своей страны, то по-другому оценил бы твою диссертацию… Скажи своему профессору, что в прошлом, когда грузинский крестьянин не знал забот Силована Рамишвили, он и тогда выращивал обильные урожаи пшеницы и прекрасно разводил виноградную лозу… Вот что известно истории.

В дверях появилась испуганная Текле. Она слышала спор отца с сыном и с язвительной улыбкой обратилась к Нико:

— Доброго вам утра! Что за споры спозаранку, ведь до вечера еще много времени!

— Для умного спора всегда время, дорогая моя Текло, — сдержанна ответил Нико, — все дело в том, о чем спорят.

Текле позвала отца и сына завтракать. Звиад пошел с матерью, а Нико махнул рукой, — мол, приду потом, — сел в кресло и, закрыв глаза, теперь уже тихо, для себя, продолжил спор с Силованом Рамишвили: «Бедная история! Да, Рамишвили считает, что механизация — наука, а наша история — сказка завзятого вруна! Вы только послушайте его!»

В комнату вошел сосед Диасамидзе Шадиман Шарангиа. Нико встал с кресла и радостно пошел ему навстречу.

— Доброе утро, хлеб-соль этому дому! — пробасил Шадиман.

Нико пожал ему руку и улыбнулся:

— Дай бог тебе здоровья! Странный ты человек, Шадиман, с утра уже думаешь, где бы выпить да закусить!

— С утра надо хорошо подкрепиться, батоно Нико, а история потом… — опять пробасил Шадиман.

— И ты тоже против истории? — Нико нахмурился.

— Что вы, — решительно возразил Шадиман, — я не мыслю жизни без истории и философии, батоно Нико! Ваш любимый Эпикур говорит, что началом и основой основ всякой доброты является удовольствие желудка — мудрость и все добродетели связаны с ним.

Шадиману самому понравилось то, что он сказал, и, разведя руками, он смело улыбнулся Нико:

— А что вы, батоно Нико, думаете на этот счет? История будет отрицать это соображение?

— Ты все чересчур упрощаешь, Шадиман, — как бы между прочим ответил Нико.

— Каждый человек, — все более смелел Шадиман, — по своей природе материалист. Существует голос плоти, вызываемый голодом, жаждой, ощущением холода, — и наша душа прислушивается к этому голосу в первую очередь. Поэтому мы и стремимся, чтобы у нас было что поесть, что выпить, что надеть, чтобы нам было тепло. И когда мы имеем все это, жизнь кажется нам прекрасной…

Нико усмехнулся и хотел сказать Шадиману что-нибудь такое, чтобы тот понял, что у него нет никакого желания продолжать разговор и обсуждать в это утро подобные вопросы, но вместо этого с упреком бросил Шадиману:

— Значит, ты внял голосу желудка и, повернувшись спиной к истории, помчался в столовую, не так ли?

— Нет, это произошло по более серьезной причине — вошел в роль Шадиман. — Я, батоно Нико, реалист! Просто я понял, что ничего нового в исторической науке не скажу, и освободил дорогу другим. Я уверен, что, если некоторые ваши уважаемые коллеги поступят таким же образом, наука не пострадает.

Нико не понравилось, как думает об историках директор столовой, и он сердито сказал:

— Слишком много на себя берешь, дорогой Шадиман!

— Уж и не так много, как вам кажется, — убежденно сказал тот. — Однако, батоно Нико, я в такую рань к вам пришел не для того, чтобы спорить! Сегодня ведь в вашем доме большой праздник, и я как сосед вношу свою лепту в угощение — пуд форели.

Нико (каким-то очень домашним тоном). Правда?

Шадиман. Форель в вашей кухне, живая, еще трепещет.

Нико. Замечательно! А где вы ее купили?

Шадиман. На рынке.

Нико. На каком рынке?

Шадиман. На нашем рынке.

Нико. На Верийском?

Шадиман. Верийский — это ваш рынок, а я вам сказал, на нашем рынке.

Нико. А где этот ваш рынок?

Шадиман. Вы его не найдете!

Нико. Почему же? Я знаю все тбилисские рынки!

Шадиман. А вот рынка директоров столовых все же не найдете, уважаемый Нико! У него нет адреса… Если покупатели узнают, где он находится, стены разнесут.

И Шадиман гордо выпрямился, чуть поведя широкими плечами, и с торжеством посмотрел на соседа:

— Да, форель — это сила, очень большая сила, дорогой Нико. Я хочу вам напомнить случай из истории: во время одной войны армия, штурмовавшая крепость, обессилела от голода, солдаты буквально валились с ног. Штурм срывался, и тогда военачальник прибегнул к хитрости: он объявил воинам, что враг так яростно сопротивляется потому, что в крепости находится бассейн, полный форели. И вот тут-то у наступавших прибавилось сил, они стремительно атаковали крепость и взяли ее. И летописец записал, что сила форели превосходит силу крепости! Помните это место из «Картлис цховреба», батоно Нико?

Нико (очень сердито). Наверняка это фальсификация!

Шадиман (улыбаясь). Историки способны на фальсификацию!

Нико. Шадиман, вы что, навеселе?!

Шадиман широко улыбнулся и, разведя руки, как будто желая заключить Нико в свои объятия, приблизился к соседу и прошептал ему на ухо:

— Вы правы, я уже зарядился, пропустил пару рюмочек — двести граммов… Кстати, так как у вас сегодня соберутся очень уважаемые люди, то водку я тоже пришлю…

— Зачем? Уж водка-то продается в магазинах! — с удивлением в голосе сказал Нико.

Шадиман с явной насмешкой посмотрел на соседа:

— Вашими устами мед пить, батоно Нико, но водка, которую вы купите в магазине, будет сильно разбавлена водой. А я возьму прямо с завода… Хотя и оттуда она выходит уже разбавленной, но у меня есть знакомый, он мне поможет.

Нико перекрестился.

— Мы ведь тоже верующие, господин историк, — просипел Шадиман, — но такие верующие, которые мясо сами едят, а господу богу кости жертвуют.

И Шадиман, тоже осенив себя крестом, с улыбкой посмотрел на соседа.

— Извините меня, батоно Нико, я сейчас же уйду, но не считайте мою душу загубленной: рынок директоров столовых не я основал. Когда вашего покорного слугу благословили на пост директора столовой, у этого рынка уже была, если можно так выразиться, трехтомная история.

Из Москвы прилетел Реваз, и семья Диасамидзе немного успокоилась. Так разлившаяся река наконец входит в свои берега, и ее воды снова становятся чистыми.

Нико не мог спокойно усидеть на месте и под каким-то предлогом ушел из дому. Текле ни о чем не спросила мужа, уверенная, что он отправился в институт. У них был уговор, что Нико не будет присутствовать на защите сына, он считал, что это неудобно, но, очевидно, в последний момент отцовское сердце не выдержало, и он пошел… Да, Нико незаметно прокрадется в зал и скромно сядет где-нибудь в уголке. У него же есть книга? Вот он откроет эту книгу, наденет очки и будет себе читать и читать, словно пришел сюда по долгу службы и судьба диссертации и диссертанта его нисколько не интересует… Да, Нико сбежал, на самом деле сбежал от Текле, не смея признаться ей в том, что изменил ранее принятому решению, потому что он не мог не присутствовать на защите сына. Дома оставались только Текле, Лили и повара. Скоро должны были прийти подруги Русудан и Лили, которые поехали то ли в Дигоми, то ли в Цавкиси за цветами, чтобы украсить квартиру.

В дверь позвонили, и Текле очень удивилась, увидев вместо девушек сердитого Нико.

— Ну что, принесла Жужуна икру? — насмешливо спросил он.

— Нет еще, но она принесет, — растерянно ответила Текле, а Нико вспылил:

— Не принесла и не принесет! И чтобы я не слышал ни об Авлабарском рынке, ни о рынке директоров столовых! Пусть каждый своим делом занимается и знает свое место! Вот так-то!