Трудная дорога к морю житейскому

Здесь Артем упал на землю, не обращая внимания на мелкие камни и колкие веточки, и так долго лежал, глядя на просвет неба между листвой.

Чижа пропала.

Восстановившись, Артем поднялся, огляделся и вслушался. Ни следов, ни криков.

Он подумал еще и медленно, часто оглядываясь, пошел обратно, ориентируясь на едва слышный шум автострады.

В конце концов, все, что для него мог сделать этот глупый и своенравный енот, даже, если это девочка, он сделал. Больше, чем можно ожидать от животного.

Конечно, Артему будет не хватать этого странного существа, на время заменившего ему целое человечество. Но больше беспокоило другое: что случилось с Чижей, чего так сильно она испугалась, а главное, что с ней будет дальше?

Дойдя до края леса, сильно уставший из-за бега, пыльной вечерней духоты и жажды, он сел на «берегу» пшеничного поля и вгляделся в собственные следы на нем. Прощай, Чижа! Ты была настоящим человеком.

Он вспомнил смешное стрекотанье и усмехнулся. Впрочем, звук этот слышался ему слишком явственно. Он поднялся и обернулся в сторону леса, откуда неожиданной бурей выскочила Чижа, что-то треща на своем «динозаврьем» языке.

— Чижа! — воскликнул Артем. — Ты здесь!

Чижа оббежала вокруг Артема несколько раз и умчалась обратно в лес. Артем ринулся за ней, ориентируясь по звукам, и вскоре его ждала неожиданность: на небольшой прогалине Чижу обнюхивала целая стая молодых енотов. Это были не чужие еноты, а свои. Они хорошо знали Чижу.

— Так ты… — Артем присел на корточки вдали стаи, чтобы не спугнуть «дикарей». — Ты шла домой? К детям?

Чижа подбежала к Артему, встала на задние и обнюхала его лицо, но тут же вернулась обратно к стае.

К горлу Артема подступил неуместный ком. «Чужой», «Чижик», «Чижа»…

— Так ты… — улыбнулся он, и проклятый ком в горле выдавил из его глаз слезы. — Мама…

Он поднялся.

Стая засуетилась, и короткими прыжками еноты ушли в лес. Чижа за ними, но вскоре вернулась, снова оббежала Артема пару раз, потом встала на задние и по-человечески обняла его ногу. Потом сорвалась и, уже не оборачиваясь, умчалась в лес. Навсегда.

«Прощай, Чижа! Ты хорошая мама» — попрощался Артем мысленно, круто развернулся и ушел по своим следам обратно в пшеничное поле. Тоже не оборачиваясь.

Открытое море

Всего через одну ночевку, без которой можно было бы и обойтись, не желай он выйти к морю именно днем, он уже закончил путешествие. Ему казалось, что в какой-то момент с высокой горы ему откроется море, которое не сразу приживается в рассудке человека, никогда его не видавшего.

Но в Джубге такого места не оказалось, дорога полого вела его вниз, море все не открывалось, и он думал, что оно никогда не откроется, путешествие никогда не закончится, а он никогда не вернется к обыкновенной реальности.

Когда он уже почти добрался до пляжа, он наткнулся на крошечную часовенку с золотым церковным куполочком. Оказалось — это только маленькое преддверие большой и красивой церкви, в которую, по случаю какого-то церковного праздника, шли люди.

Артем решил, что поставить точку в церкви, оно-то, пожалуй, было бы логично и уместно. Он поднялся по ступенькам вдоль узкого переулка и вышел к церкви небесно-голубого цвета.

Внутреннее убранство храма казалось не вполне понятным — Артем ни разу не бывал в церкви.

Здесь он купил свечу, как и прочие посетители, и огляделся. Икон он не понимал, но он знал, что такое Распятие, поэтому подошел к нему и вгляделся — Распятый Христос истекал кровью.

Кровь — следы чьих-то обид и страхов, черпающихся от единственной и бездонной причины — человеческого эгоизма. Эгоизм — это всегда страх, страх — это всегда злость, а злость — это всегда кровь. А с нею и смерть.

Он не удержался и дотронулся до крови на ногах Христа. Но тут же пришел в себя, отдернул руку и огляделся.

Никто не заметил.

Он возжег свечу от масляной лампады, поставил на подсвечник возле Распятия, отошел на полшага, еще раз оглядел Распятие и мысленно произнес еще Неизвестному, Таинственному Богу: «Спасибо. И за свободу, и за боль, и за… маму».

Артем вышел из храма и побежал вниз по ступенькам. Теперь остается только взглянуть на море. Он чувствовал себя новым человеком, другим человеком, вынырнувшим из омута страха и родившимся заново.

И вскоре он увидел море. Оно не походило на реку или озеро, оно было похоже на небо, соединившиеся с Землей по линии прибоя. Не зря оно так притягивает людей.

Дозвонившись Олегу, Артем получил распоряжение ждать «здесь, где стоишь» и обернулся на горы. Теперь это были его горы, теперь это было местом его рождения.

Удивительно — то, что происходит в душе подспудно, в монотонной повседневности, может вызревать и плавно меняться годами.

Настоящие же внутренние перевороты происходят с людьми в ненормальных и непривычных условиях, где время всегда ощущается стремительным, где быстрее летят мысли и быстрее сменяются целые эмоциональные эпохи в душе.

Прошлое кажется оттуда целым, обобщенным, и плохо различимы в нем мелочи, такие важные в монотонной повседневности, и такие пустые с высоты.

Поэтому то, что неуловимо ускользает целый год, в горах может осенить душу мгновенно, за неделю, за день или даже за несколько минут меняя человека насовсем.

Аплодисменты

В Джубге, объединившись со своими новыми друзьями, он отдыхал и отмывался три дня. Но, восстановившись, засобирался в путь, как ни уговаривали его остаться.

— Я должен закончить все, что начал, — оборонялся он.

Против такого довода, как твердое решение, сибирякам было не устоять.

— Это правильно, — согласился Олег. — Жаль, конечно. Э-эх! Но тут ты прав.

Они проводили Артема на автостанцию, и он чувствовал, как тяжело ему от оторваться от этой стаи.

Лида, которая сама смущалась, но его застенчивостью вдохновлялась и даже по-дружески забавлялась, сошлась с ним коротко.

Олег оказался человеком прочным, крепким и видавшим жизнь, но не растерявшим ни открытости, ни какой-то внутренней широты. Как и большинство сибиряков, с которыми сталкивался Артем.

А уж Лена кудахтала над ним, как мамаша-Чижа над своим повзрослевшим выводком.

Но дело — есть дело, и проблему разрешил пузатый таксист, с ключами в руках прогуливающийся вдоль толпы ожидающих.

— Такси… Такси не желаем? — вопрошал он заготовленными торговыми фразами. Увидев самую только тень интереса в Артемовых глазах, он тут же уцепился за него: — Куда едем? Такси будем?

Артем согласился.

— Я поеду, — согласился он. — Только давайте заедем по дороге куда-нибудь. Цветов купить.

Дорога обратно казалась ему ускоренной перемоткой. Вот церковь, а вот уже и пшеничное поле и его в нем колея. Он всмотрелся в далекий лес. Но лес остался неподвижной картинкой, конечно, никаких енотов там не было.

В Молдаванской они заехали к Леониду Андреевичу и таксист, согласный на «любой каприз» клиента согласился попить с ними отменного инжирного чаю.

— А это вам подарок, — вспомнил Артем, когда Леонид Андреевич провожал гостей до машины, и вынул из салона коробку с металлоискателем. — Инструкция там есть, она простая. Теперь все будет по-другому.

— Теперь все будет по-другому, — повторил Леонид Андреевич.

Артем обнял старика уже сам, стараясь запомнить это чувство. Теперь он различал ощущения объятий, и объятие с Леонидом Андреевичем было самым… Пожалуй, самым сыновьим.

Они с таксистом прыгнули в машину и двинулись в путь.

Недалеко от Горячего Ключа Артем попросил остановиться на небольшом пит-стопе, взял тяжелый букет, который все это время лежал на заднем, и ушел в продуктовый магазин.

Девочка-продавщица узнала его сразу. Она сжалась, съежилась и увела глаза, потому что Артем смотрел на нее не как все посетители вскользь, а прямо, видя именно ее, а не магазинный интерьер.

Он подошел к прилавку:

— Вы простите меня, я был так не прав… — сказал он.

Девушка, чувствуя неловкость, поднялась, но не ответила.

— Это вам, — добавил Артем, оставил букет на прилавке и, не дожидаясь ее реакции, вышел на улицу. Правда, за мгновение до того, как за его спиной закрылась дверь, он услышал, радостный вскрик продавщицы:

— Спасибо!

Он улыбнулся — все-таки делать доброе куда приятнее, душа наполняется таким твердым светом, что хоть режь его на блоки и целые города из них сооружай.

Вскоре въехали в Горячий Ключ.

— В Горячем куда? — уточнил таксист адрес прибытия.

— Да, знаете, — задумался Артем. — Заезжать не будем. Похоже, что я еще вернусь. Давайте сразу на Ростов.

— Сделаем! — ответил таксист. — Дела зовут?

— Да, нужно сделать очень важное дело. А потом… Наверное, вернусь в Горячий Ключ и… Будем просто жить, работать и… любить.

Таксист быстро глянул на странного пассажира, но идею поддержал:

— Это хороший план!

***

Ее могила, устланная свежими цветами, теперь казалась Артему будто благородным памятником. Он присел на корточки, потом уперся коленками в песок, почти встав на колени и погладил теплый от солнечных лучей мрамор.

— Мама, — прошептал он, глядя на ее застывшее в гравюре изображение. — Прости меня, мамочка. Прости… И спасибо тебе за все. Сколько ни есть, а мне и этого хватит. Спасибо, что ты была…

Он выискал глазами самое свободное место и положил к общей массе букет.

Уже вставая, он увидел на песке свой маленький талисман — мамин шарик от детской погремушки, поднял его, рассмотрел к свету, как редкий алмаз, поцеловал и сунул в карман.

«Пусть все будет, как оно есть. Пусть будет, как Ты хочешь, Господи!» — подумал он.

В вечернем воздухе раздались переливные звуки колоколов кладбищенской церкви, которые лились с небес, как аплодисменты его душе, которой удалось дойти до конца. Артем улыбнулся, нащупал в кармане шарик и пошел на звуки колокола.

Где-то там, в синей церкви есть Тот, который пролил Свою кровь, но принял людей такими, какие они есть. И сколь же многому у Него можно научиться сложному искусству быть человеком.

А где-то далеко-далеко в южном лесу раздавались «динозаврьи» трели:

— Дир-дир!

— Двир-двир! — неслось в ответ.

Наступала ночь, и яркие южные звезды зажигались над небосклоном и засыпающим морем.

И пусть все будет, как оно есть. Пусть будет, как Ты хочешь, Господи!