И даже небо было нашим

– Поэтому вы приехали сюда?

– Исландия казалась местом, откуда имело смысл начинать поиски. Думаю, сам Карлос подсказал Берну эту идею. Наверное, думал, что для Берна это игра, не принимал его всерьез. Он назвал Исландию, как мог бы назвать леса Амазонки или Марианскую впадину. Но назвал Исландию, и Берн воспринял это как пароль. И мы приехали сюда. Деньги кончились очень быстро, недели за две. И мы нанялись работать на хутор, в районе фьордов, в таком затерянном месте, что становилось страшно.

Я слушала ее, и на мгновение меня охватила зависть. Берн и Джулиана в одном из домов с обитыми сверкающим металлом стенами, какие здесь повсюду, окутанные туманом, ледяной холод снаружи, тепло внутри. И секс. Наверняка у них был секс. Я всеми силами гнала от себя картину, которая нарисовалась в моем воображении.

– Там мы провели зиму, а весной перебрались к озеру. Там мы познакомились с Юргеном и другими ребятами из туристической компании. Им нужен был дополнительный персонал для высокого сезона, люди, готовые взяться за любую работу. Некоторые туры были сопряжены с опасностью. О’кей, сказали мы. Берн не забыл о своем плане. Вместе с Юргеном мы побывали в самых отдаленных точках острова, но ни одна из них не показалась ему подходящей. Сам факт, что до них, пусть и с трудом, но можно было добраться, по мнению Берна, доказывал, что проклятие Человека уже успело проникнуть туда. Наконец, мы узнали об этой пещере.

– Но ведь и в пещеру тоже можно войти, там есть решетчатая дверь.

– Туда можно пройти ровно до того места, куда дошла ты. Но никто и никогда не имел доступа в следующий зал. Было известно, что он существует, но войти в него было нельзя: слишком трудно и слишком опасно.

– Значит, Берн решил стать первым.

– И, очевидно, последним, если учесть, чем это для него обернулось.

– Почему никто не остановил его?

Джулиана быстро взглянула на меня, потом снова устремила взгляд на пейзаж за окном машины.

– Один из этих ребят сам мечтал сделать то, что сделал Берн. Им хотелось узнать, что там, за стеной, а впустив его туда, они становились причастными к его открытию. Изучив особенности циркуляции воздуха в Лофтхеллире, они, как им кажется, установили, что из пещеры есть второй выход. Где-то в лавовых полях.

– Значит, Берн мог бы найти этот выход и вернуться?

– Возможно, да, если бы не сломал ногу. А сейчас об этом не может быть и речи.

Наступила недолгая пауза. В этот момент мы проезжали самый неудобный участок дороги, джип подскакивал на амортизаторах, но на этот раз сила толчков не удивила меня. Вероятно, чтобы рассеять мучавшие нас с ней тяжелые предчувствия, Джулиана сказала:

– На этой дороге туристы всегда развлекаются. Некоторые начинают визжать, как на американских горках. Вот и Берну тут нравилось. Он восхищался всем, что видел на этом острове. Когда он входил в пещеру, собираясь проникнуть в недоступный дальний зал, он улыбался. Зная, что это может для него плохо кончиться. Зная, что превратился в сплошной комок нервов, в сгусток решимости, он улыбался. Я никогда не видела его таким счастливым. Кроме как в день вашей свадьбы, наверное.

Еще и сегодня я не знаю, сказала ли она это искренне или чтобы сделать мне приятное, но в тот момент я предпочла ей поверить.

– Комок нервов? – спросила я.

– Он потерял почти двадцать кило. В эту щель не пролез бы даже ребенок, не говоря уже о взрослом мужчине. Но он был убежден, что сумеет это сделать, и ведь сумел. Готовился несколько месяцев, изучал последовательность движений. необходимость выворачиваться в том или ином направлении. Мы измерили расселину, каждый ее выступ и каждую неровность, какую можно было разглядеть в свете фонаря, и он изготовил ее гипсовую копию с абсолютной точностью. Он держал эту копию во дворике за домом, она и сейчас еще там. Весит не меньше тонны. Из окна спальни я видела, как он тренировался.

– Из окна вашей спальни? – не выдержала я.

– Да, из окна нашей спальни, – устало ответила Джулиана. – Казалось, он репетирует балетную партию. Он скрупулезно заносил все в блокнот. А в свободное от тренировок время часами сидел на лужайке, поджав под себя ноги, как будто медитировал или молился, как будто ждал, когда в его теле рассосутся последние волокна жира. Голодную диету он выдерживал без проблем. Однажды он рассказал мне, что его дядя в юности соблюдал строгий пост в течение месяца, так что он легко может обходиться одной чашкой бульона и ломтиком фрукта в день. Так или иначе, заставить его съесть что-то сверх этого стало невозможно.

– Почему?

– В каждом продукте он видел результат каких-то манипуляций. Еще одним его занятием, которому он чаще предавался по вечерам, был подсчет всех тех способов, какими человек изменял окружающую среду и в том числе продукты питания. Экстенсивные методы земледелия, генно-модифицированные овощи, гормоны, впрыскиваемые домашнему скоту.

– Он всегда был одержим этим, – сказала я. – По крайней мере, с тех пор как познакомился с Данко.

«И с тобой», – чуть не сказала я, но вовремя сдержалась. Это было бы уже лишним: Джулиана и так почувствовала осуждение в моих словах.

– Но не до такой степени, – ответила она. – Он отказывался есть помидоры, потому что этих растений не было в Исландии, пока их не занесли туда люди. Очень жаль, говорил он, что вся еда на острове появилась вместе с людьми. Из этих соображений он питался исключительно отваром местной травы. Когда готовить этот отвар приходилось мне, я тайком добавляла в него мясо. Он, конечно, замечал это, но делал вид, что не замечает. В этот период он отличался удивительной уступчивостью. Я чувствовала, что запросто могу ранить или даже убить его какими-нибудь неосторожными словами. И такая хрупкость объяснялась не только его худобой. Но когда настало время войти в пещеру, после всех тренировок, после того как мы с Юргеном переделали его одежду так, чтобы она как можно плотнее прилегала к телу и сберегала тепло, когда мы намазали его рыбьим жиром, чтобы он легче проскальзывал между скал, – он был счастлив. И улыбался.

В тот день Джулиана тоже осталась ждать снаружи. Возможно, она уже простилась с Берном, еще до моего приезда, – я так и не спросила ее об этом. Моим проводником снова был Юрген. В этот раз я двигалась увереннее, чем накануне, и добралась до дальнего конца пещеры вдвое быстрее. Снова уселась на плоскую скалу в этой небывалой исповедальне с гулким эхом и позвала Берна.

Откликнулся он только на третий или четвертый раз, когда сердце у меня уже замерло от ужаса. Голос звучал глуше и дальше, чем вчера, словно за ночь он погрузился еще глубже в ледяную воронку, в которой, как мне представлялось, лежал среди кромешной тьмы.

Он не сразу произнес мое имя, сначала сказал:

– Здесь очень холодно.

Я спросила, не пробовал ли он пошевелить ногой или встать, но он не ответил, словно у него была гораздо более важная тема для разговора.

– Это не то приключение, которого я хотел, Тереза. Я хотел приключения с тобой.

На самом деле эти слова произнес не Берн. Берна там больше не было. За него говорил какой-то призрак, эхо его голоса, застрявшее в ловушке из льда и черного камня.

Потом несколько секунд был слышен только серебристый звон капель. И наконец Берн крикнул:

– Прости! – И это было последнее слово, которое он произнес, последний звук, которому удалось зацепиться за вершину скалы, пронестись сквозь расселину и долететь до меня. Словно он продержался всю ночь и все утро ради того, чтобы издать этот единственный крик.

После этого я звала и звала его, не знаю, сколько времени это длилось, пока рядом не появился свет фонаря, направленный мне прямо в глаза, и две руки, которые подхватили меня сзади, сомкнулись, и Юрген не понятно как, может быть волоком, извлек меня наружу, где мир продолжал существовать.

Джулиане удалось добиться от Юргена, чтобы экскурсии в пещеру, запланированные наутро, отменили, но был пик летнего сезона, и после полудня жизнь должна была вернуться в привычную колею. В три часа появилась группа из десяти человек, они гуськом прошли через лавовое поле, каждый в каске и с сапогами под мышкой. Сказали ли им, что в пещере кто-то застрял? И сейчас этот «кто-то» умирает?

Джулиана была рядом со мной, пока проводник объяснял им, как вести себя в пещере, повторял те же инструкции, которые я слышала вчера. Мне казалось, он украдкой наблюдает за мной, на случай, если я поведу себя неподобающе. Но я только подошла к проводнику, когда он закончил объяснения, и спросила, могу ли снова зайти в пещеру вместе с группой. Тут вмешался Юрген, он вел себя со мной мягко, но решительно. В пещеру зайдет его помощник и позовет Берна. Если тот ответит, меня проведут туда еще раз, чтобы я могла поговорить с ним.

Прошел час, а мне показалось, что еще больше. Я взяла веточку, окунула ее в ручеек, вырыла на дне ямку. Когда на вершине металлической лестницы появился проводник, – он спустился последним, пропустив вперед группу обессилевших, но сияющих от радости туристов, – то обратился не ко мне, а к Юргену. Он покачал головой, и я поняла, что Берн не откликнулся.

Мы вернулись к трейлерам и к джипу. Я села на заднее сиденье. Всю дорогу во мне кипела злоба на туристов за их веселость, за то, с каким бесстыдством они передавали друг другу плитку шоколада и в конце концов предложили ее мне. Но в этом не было смысла. Не было смысла и в самих туристах, и в моем гневе. Ни в чем больше не было смысла. Джулиана сидела рядом со мной, но от ее присутствия легче не становилось.

У меня больше не было причин оставаться в Исландии, и все же я поменяла билет на самолет, а потом сделала это еще раз. И провела в квартире, откуда была видна безмятежная поверхность озера Мюватн, в общей сложности две недели. Несколько дней я звонила отцу и спрашивала, сможет ли он поехать на ферму и заняться там огородом и всем остальным. Я не могла сказать, где я и что случилось, но он понял, что это связано с Берном, – по тому, как я заплакала, негромко и неудержимо. Он обещал отправиться на ферму уже на следующий день. Сказал, что, когда приедет, спросит у меня, что нужно сделать.

Я не вернулась в пещеру. Каждое утро я одевалась так, будто намеревалась отправиться туда, добиралась до парковки, но когда начинали собираться туристы, молодые парочки, одержимые странами с суровым климатом, спелеологи-любители, толстые немки, которым явно не удалось бы даже протиснуться внутрь, решимость у меня пропадала. Я чувствовала себя чужой среди них. И тогда я подходила к Юргену или к другому дежурному проводнику и напоминала ему, чтобы он позвал Берна, когда будет в пещере. Спустя какое-то время мне даже не приходилось их упрашивать: они терпеливо заверяли меня, что непременно это сделают. Думаю, они достаточно скоро перестали это делать, перестали звать Берна, но я упорно цеплялась за мысль, что это не так, – мне больше ничего не оставалось.

Я еще не вполне понимала, насколько Юрген был осведомлен о недавнем прошлом Берна и Джулианы; но когда настал момент сообщить властям о кончине Берна, проводник словно бы забыл это сделать: как если бы чутье подсказывало ему, что человек, решившийся пробраться в запретные глубины пещеры, и существует, и в то же время не существует для всего остального мира. Как если бы чутье подсказывало ему, что судьба Берна не заботит никого, кроме меня.