И даже небо было нашим
- Автор: Паоло Джордано
- Жанр: Современная проза
- Дата выхода: 2023
Читать книгу "И даже небо было нашим"
Чтобы прожить каждый следующий день, я долго гуляла вокруг озера, утром в одну сторону, после полудня – в другую. Как правило, это были одинокие прогулки, но иногда Джулиана сопровождала меня. Она, по крайней мере отчасти, преодолела отчужденность, которую я чувствовала в ней первое время. Да и какой в этом сейчас был бы смысл? И какой смысл было мне и дальше испытывать к ней враждебность? Что нам с ней оставалось теперь делить, кроме воспоминаний?
В эти дни она рассказала мне кое-какие подробности, которых я до сих пор не знала, например, что путешествие из Фрайберга в Апулию длилось три недели, и все эти три недели они ночевали у незнакомых людей, обычно на хуторах либо на мрачных, унылых городских окраинах. Спальные мешки, разложенные на земле, пицца, разогретая в микроволновке, бесконечные партии в карты, Берн, который читал роман, найденный в отцовском гараже, а закончив его, принимался читать сначала. Когда следующий отрезок путешествия был обговорен с какими-нибудь знакомыми знакомых, с трудом вспомнившими друг друга, их сажали в машину и везли до очередного пристанища. Добравшись до Апулии, они решили продолжить путь на восток, через государства, где предположительно привлекут к себе меньше внимания: Чехию, Словакию. Венгрию, Сербию, Македонию и, наконец, Албанию. Часто, рассказывала Джулиана, ей случалось забывать, в какой она стране, потому что пейзаж всюду был примерно один и тот же: серая равнина, пшеничные поля, темная горстка домиков, окруженная асфальтом и чахлым кустарником. Могло создаться впечатление, что они движутся по кругу. Но в итоге они добрались до Албании. Они собирались в Дураццо сесть на катер и переправиться через Адриатику, то есть проделать именно тот маршрут, который, как считали их преследователи, должны были проделать семь месяцев назад, – только в обратном направлении.
В Албании Берн потребовал, чтобы они сделали крюк, и тем самым чуть не сорвал все их планы. Но переубедить его не было никакой возможности. Ему надо было попасть в одну горную деревню. Причину он не объяснил, но дал понять, что для него это жизненно важно. Между ним и Данко произошла серьезная ссора. К тому моменту Джулиана окончательно перестала понимать, что творится в голове у Данко, он все время был настроен враждебно, и были все основания подозревать, что, добравшись до Италии, он не только сам сдастся полиции, но и сдаст их обоих. Однако Берн одержал верх в этом споре, как бывало всегда, и наш перевозчик с большой неохотой отвез нас в эту затерянную деревню. Там Берн велел нам подождать его на стоянке, а сам пошел по домам. Через два часа он вернулся и сказал только: «Можем ехать».
В Дураццо мы дождались, когда настанет та самая ночь. Несколько недель назад, взломав почту Наччи, мы нашли там письмо от Де Бартоломео по поводу организации на его яхте, стоящей в порту, званого ужина, который скрепил бы их сотрудничество. Нам оставалось надеяться, что эти двое не поменяют свои планы. Даниэле давно уже отслеживал все их перемещения. Даниэле был в курсе всего. Единственное, чего он не знал, – что на сей раз у Берна и Джулианы было с собой оружие, не хлопушки, собранные на коленке в подвале, а настоящие пистолеты с боевыми патронами, до которых Данко неизменно отказывался даже дотрагиваться.
– А потом все пошло к чертям, – продолжала Джулиана. Мы с ней шли по тропинке вдоль озера, нас обгоняли велосипедисты, группы всадников, в общем, люди прибывшие сюда для семейного отдыха. Тот парень на яхте ухитрился вызвать береговую охрану, и они открыли стрельбу.
– Неужели ты стреляла? – спросила я Джулиану. Меня внезапно вновь охватила ярость. – В это трудно поверить.
– И тем не менее. Мы хоть и предполагали, но не предвидели, что все так обернется. А потом это случилось, и у нас не было времени подумать.
Джулиана не могла сказать с уверенностью, кто именно ранил Наччи, – может, она сама, может, Берн, или даже кто-то из сотрудников береговой охраны. Но когда этот человек согнулся пополам от боли, а его дети и жена бросились к нему, в Берне что-то сломалось. И они с Джулианой спрыгнули на причал, побежали по спящему городку до условленного места встречи, а Данко остался на яхте, стоял с поднятыми руками и ждал. Он даже не обернулся, чтобы посмотреть им вслед.
– Вот и все, – добавила Джулиана. Мы с ней прошлись еще немного, уже молча. Я в последний раз наклонилась над водой, чтобы посмотреть, есть ли там рыба, но не увидела ничего, кроме водорослей, колыхавшихся у берега, под поверхностью воды, а дальше чернело дно, круто уходившее вниз.
Ночью, накануне вылета, меня разбудил негромкий стук в дверь. Я не стала вставать, у меня не было уверенности, что это не сон, но стук раздался снова. Я встала и отодвинула задвижку. За дверью стояла Джулиана, полностью одетая, в куртке и в ботинках.
– Накинь что-нибудь и выйди. Быстрее.
Прежде чем я успела спросить, в чем дело, она уже побежала вниз по лестнице, покрытой ковровой дорожкой. Я влезла в джинсы и, чтобы не замерзнуть, надела свитер, который купила здесь.
На лужайке, перед входом в пансион, собрались проводники. Они подошли ко мне. Юрген показал куда-то вверх. В небе, которое в этот час было уже по-настоящему темным, висели полотнища ярко-зеленого цвета.
– В это время года его не бывает. Оно появилось раньше обычного, это какое-то чудо.
Каждый, достав телефон, выбирал подходящую перспективу, чтобы сфотографировать небо. Все пришли в невероятное возбуждение, хотя было ясно, что я – единственная из присутствующих, кто видит это впервые. Зеленые лучи как будто исходили из одной точки на горизонте, а потом расплывались в воздухе, словно дым.
– Будто специально для тебя, – сказала Джулиана. И когда она произнесла это, я поняла: так и есть. Я не спросила ни у нее, ни у Юргена, откуда в точности исходят лучи, не оттуда ли, где находится пещера. Я была уверена, что это так и есть, что я вижу зримое проявление энергии, высвободившейся из кратера вулкана, который высился среди лавовых полей.
Устав разглядывать небо, люди по одному возвращались в дом. Под конец ушли Юрген и Джулиана. Я осталась одна. Зеленые огни так и застыли в небе. Если они и менялись, их движение было настолько медленным, что глаз не замечал его. Вернувшись в комнату, я подняла пластиковую штору на окне, чтобы можно было еще посмотреть на небо. Утром, когда я проснулась, огни исчезли.
Перед тем как войти в здание аэропорта, мы с Джулианой выкурили одну сигарету на двоих; желания курить у меня не было, но хотелось продлить эту минуту.
– Ты останешься здесь? – спросила я.
– Пока что я не представляю себе другого места, где могла бы жить, – ответила она. – А ты? Вернешься на ферму?
– Пока что я не представляю себе другого места, где могла бы жить.
Она улыбнулась. Смяла пальцами горящий кончик сигареты и сунула в карман окурок – с фильтром, которому предстояло разлагаться долгие годы. Каждой вещи нужно время, чтобы исчезнуть, подумала я, но в итоге это все же происходит. Вот и наше с ней горе тоже исчезнет.
– Возможно, когда-нибудь ты увидишь меня здесь, – сказала я.
Я прикоснулась щекой к ее щеке и вошла в здание аэропорта. Когда я затем обернулась, чтобы взглянуть на нее сквозь стеклянную стену, ее уже не было.
У меня осталось несколько исландских крон. Я подошла к сувенирным киоскам: весь их ассортимент я осмотрела уже в первый день, и повсюду он был одинаковый. Я купила фигурку тролля: морщинистый старичок с посохом и с насмешливым взглядом искоса.
В самолете я заметила чей-то глаз, следивший за мной из промежутка между креслами. Это был мальчик трех, может быть, четырех лет. Я тоже посмотрела на него, и его лицо исчезло, но через несколько секунд снова оказалось на том же месте. Мы еще немного поиграли в эту игру: его глаз появлялся между креслами, я притворялась, что ничего не заметила, потом вдруг устремляла не него пристальный взгляд, а он прятался, ему было страшно и весело. Вскоре мне это надоело, но он не сдавался. Встал на кресло и повернулся ко мне. Его голова была лишь чуть выше спинки кресла, поэтому он наклонился вперед. Мать хотела усадить его, но он вырвался. Мы разглядывали друг друга, потом я протянула руку, и он схватил меня за указательный палец. Это его рассмешило. Теперь он был доволен, сел на место и больше не оборачивался. Когда мы выходили из самолета, он помахал мне на прощание из-за маминого плеча.
На ферме я рассказала отцу о том, что случилось в Исландии. Рассказ получился путаный, я сама удивлялась странности того, что произносила, вплоть до того, что задумалась: не подводит ли меня память? Однако папа вслушивался в каждое слово, потом он обнял меня и долго не отпускал, а я плакала у него в объятиях, как не плакала никогда в жизни.
Впервые с тех пор, как я проводила лето у бабушки, нам с папой довелось жить под одной крышей. Каждое утро, стоя на пороге дома, он говорил мне: я здесь больше не нужен, будет лучше, если я вернусь к маме, но проходил еще один день, а он по-прежнему оставался на ферме. Он должен был помочь мне собрать помидоры, починить дверь, которая обвисла на петлях и задевала пол, это самая подходящая работа для инженера, а еще ему пришло в голову смастерить «художественный» стул из подручных средств. Год назад он досрочно ушел на пенсию (ему оставалось четыре года), потому что из-за кризиса его предприятие лишилось заказов. Мама по телефону прямо говорила мне, что у него депрессия. Думаю, она решила так потому, что он необъяснимо долго оставался на ферме. И все же я не переставала верить, что он делает это еще и ради меня.
Дни становились короче, в семь часов уже было темно, и приходилось прекращать работу. Мы вдвоем готовили еду. Я нашла в себе силы рассказать еще кое-что о Берне, о его убежище в Германии, и о том, что было раньше, когда мы жили здесь и жизнь обещала быть совсем не такой, какой стала. Отец осторожно переставлял тарелки, чтобы их стук не мешал мне рассказывать. После ужина мы сразу ложились спать. Мне было очень тяжело находиться в спальне, и это повторялось каждый вечер, но я знала, что совсем недалеко, в том же коридоре, – мой отец, если я прислушивалась, то слышала сквозь неплотно закрытые двери его храп: когда-то этот звук вызывал у меня отвращение, а сейчас помогал выжить. И я вспоминала слова, которые услышала от Берна в Лофтхеллире: «Я бежал от руки твоей, чтобы вернуться в руку твою».
К тому времени, когда он наконец уехал, я уже была в состоянии жить одна. Когда я провожала его в Бриндизи, он сказал:
– Ты должна по крайней мере сообщить его родителям.
– Не уверена.
– Это его родители, – непререкаемым тоном произнес папа.
Прошло еще несколько недель. У меня мало кто бывал, кроме как по делам: в понедельник и четверг приезжали покупатели за овощами и зеленью, время от времени приходили мастера для ремонтных работ, раз в два дня – помощница по хозяйству. Конец лета выдался мягкий и погожий, осень никак не наступала, баклажаны снова и снова давали урожай, они выросли высокие, как молодые деревца. Я проводила на воздухе почти весь день, у меня всегда была уйма дел, и это не было мне в тягость. Работа избавляла меня от мыслей, а те, что оставались, были в основном связаны с повседневной жизнью и сиюминутными заботами. И все же мне случалось подолгу сидеть возле фуд-фореста, не глядя ни на что определенное. Рано или поздно придется отвечать на вопросы: что делать дальше? С чего начинать? Мне было тридцать два года, впереди – океан времени: надо его чем-то заполнить. Останусь ли я навсегда на этой земле, где моей жизнью управляют времена года?