142 страуса

Садясь в машину, дядя Стив бросил на меня злобный взгляд, от которого я чуть не вздрогнула, но усилием воли взяла себя в руки. Он забрался на пассажирское сиденье, и его лицо заслонило покрытое дождевыми струями стекло. Я увидела вспышку зажигалки и красный огонек зажженной сигареты.

— Девочки, — строгим голосом произнесла тетя Кристина, — идите в дом.

Ее дочери быстро сообразили, что пререкаться не стоит, и гуськом вошли внутрь, а я последовала за ними.

Внешне тетя Кристина сохраняла спокойствие, но, когда она придерживала дверь, пропуская девочек, я заметила, что руки у нее дрожали. Она повернулась ко мне и, слабо улыбнувшись, сказала:

— Не расстраивайся. — А потом так крепко и твердо стиснула мои плечи, что любые намеки на дрожь тут же исчезли.

Она отправила дочерей переодеваться в сухую одежду. Деревянные половицы заскрипели под их ногами, когда они обогнули верхнюю площадку лестницы и вереницей прошли мимо комнаты бабушки Хелен в дальнем конце дома и смежной, когда-то принадлежавшей дяде Стиву. Посередине коридора была моя спальня. В передней части дома находилась комната, выходящая окнами на ореховое дерево; там жила тетя Кристина до того, как вышла замуж и покинула семейное гнездо. Будучи хорошей мамой, сегодня тетя захватила с собой перемену одежды для девочек, зная, что они быстро устанут от официальных черных платьев. Возможно, она даже предвидела, что дочери будут резвиться под дождем, — подобная предусмотрительность была вполне в характере тети.

Я позавидовала тому, что у нее есть какое-то дело, задача, на которой нужно сосредоточиться, отвлекающая ее от пришедших выразить соболезнования людей в гостиной. Несколько женщин из церкви предложили присутствующим чаю. Я взяла кружку и устроилась в углу дивана, радуясь, что никто не счел своим долгом подсесть ко мне.

Позже вечером, когда мы проводили последних гостей, тетя Кристина забегала по кухне, собирая использованные бумажные стаканчики и составляя их в высокую башню. Миссис Майклс, женщина-курица, предложила дяде Ною помочь отвезти девочек домой и уложить их спать, и тот с энтузиазмом согласился. Я была довольна, что тетя Кристина осталась на ранчо после того, как все уехали. Я редко видела ее без дочерей. Выглядела тетя немного потерянной.

Дождь закончился, но темное небо все еще нависало над землей. Я знала, что к утру все следы грозы пропадут начисто, словно ее и не было. Температура снова подскочит, и пустынные животные станут прятаться от зноя в своих подземных норах.

Мы с Девоном сидели за столом и по очереди пили виски из одной кружки с изображением страуса. Ручка напоминала шею птицы, опускающей голову в песок. Виски оставлял во рту приятный сладковатый привкус. Я утащила из стоящей на столе банки сдобное печенье и запила его очередным глотком спиртного. Из-за дивана высунул нос серый кот Гриффит и осмотрел комнату. Он был трехлапый, с такой короткой шерстью, что казался почти лысым, и не терпел незнакомцев в доме. Кот оценивающе оглядел тетю Кристину и стал озираться в поисках девочек, которых чурался.

— Ну ладно. — Тетя Кристина прервала уборку, чтобы поесть лазаньи. — Все прошло так, как и следовало ожидать. — Она села и несколько раз изящно приложилась к кушанью. — Можно было догадаться, что Стив устроит скандал.

— Мы все скорбим, — возразила я. Меня не радовало, что дядя при всех начал обсуждать мои финансы, но он прав: мне достались семейное гнездо и бизнес, а ему — часы. Его гнев можно было понять. Оставалось надеяться, что он остынет.

— Наверно, ему нужны деньги. Твоя бабушка многие годы одалживала ему немалые суммы, но ты в этом не виновата.

— Ты беспокоишься о нем?

— Каждый вечер поминаю его в своих молитвах.

Кто бы мог подумать. Интересно, пришло мне в голову, возникло ли у тети при встрече с братом желание обнять его или она приучила себя душить такие побуждения в зародыше? Мы все выработали защитную реакцию в отношении дяди Стива, просто вынуждены были сделать это, поскольку никогда не знали, где он врет, а где нет. Но я с болью осознавала, что стены, которыми мы отгородились, изолировали его от нас. Даже когда умерла его мать, он не остался на поминках, а с негодованием покинул семейное сборище. Хорошо хотя бы, что у него есть Мэтт.

Тетя Кристина похлопала меня по руке:

— Не позволяй ему цепляться к тебе. Это твой дом. Я бы пришла в ужас, напиши мама другое завещание.

Я не знала, как она расценила визит Джо Джареда и заметила ли его вообще, но очевидно, что появление этого человека ни о чем ей не сказало. В отличие от своего брата, тетя Кристина не беспокоилась о деньгах. Ее муж работал в сфере коммерческой недвижимости, вел процветающий бизнес, который получил в наследство от отца десять лет назад. Они не всегда были богатыми, но последние несколько лет тете Кристине уже не приходилось вырезать из журналов скидочные купоны. Семья жила в особняке с шестью спальнями на окраине Викторвилла, и все свое время тетя посвящала детям и мужу: собирала обеды в школу и в офис, вклеивала фотографии в альбомы и раз в неделю привозила дочерей на семейный ужин, который готовила на нашей кухне. Я предполагала, что из-за продажи ранчо расстроится именно она, и не подозревала, что дядю Стива это как-то затронет, а он просто взбесился. Нужно было найти способ мягко сообщить о своих планах тете Кристине, дать ей время упаковать семейные фотографии и прочие дорогие сердцу вещи. И все же, пока еще имелся шанс, что сделка сорвется, я не хотела понапрасну расстраивать ее. Меня беспокоило отсутствие яиц.

Если Джо Джаред передумает покупать ферму, то организация отправки на бойню и последующей продажи на мясо ста сорока двух птиц займет у меня много месяцев, а то и не один год. В этом бизнесе у меня не было никаких знакомств. И лишь свернув все дела на ферме, я смогу приступать к попыткам продать дом с сорока акрами земли. В Монтане меня, конечно же, так долго ждать не будут.

Нет, продажа состоится, я об этом позабочусь. А тете Кристине расскажу обо всем, когда юристы Джо Джареда привезут окончательный вариант договора и дело примет официальный оборот. Не нужно огорчать ее без необходимости, у нее и так забот полон рот. Я сделала еще один глоток виски и передала кружку Девону.

На разделочном столе около вазы с белыми лилиями из церкви стояла урна с прахом. Темное дерево было отполировано и пропитано маслом, так что поверхность напоминала топографическую карту. Сосуд казался слишком маленьким, чтобы вместить останки женщины, сыгравшей такую огромную роль в моей жизни.

Я отхлебнула еще виски.

Тетя Кристина доела лазанью и, вздыхая, с помощью рук поднялась со стула. Лежавший на диване кот дернулся и вскочил на свою единственную переднюю лапу.

— Мне пора, — сказала тетя, бросая в помойное ведро бумажную тарелку.

Гриффит, решив, что причин для беспокойства нет, снова улегся. Перед уходом тетя Кристина приложила руку к урне, закрыла глаза, и я увидела, как ее губы шевелятся, произнося то ли молитву, то ли прощальные слова — я не смогла разобрать.

Я проводила ее до минивэна. Ни одна из нас не сказала ни слова. Над гравиевой подъездной дорожкой, на которой хрустели наши шаги, висели низкие тучи. Тете потребовалось некоторое время, чтобы забраться в машину и натянуть на огромный живот ремень безопасности. Потом она опустила окно.

— «Надейся на Господа всем сердцем твоим, — наставительным тоном произнесла она, — и не полагайся на разум твой».

Я терпеть не могла, когда она фонтанировала цитатами из Писания. Из-за чужих слов между нами пролегла пропасть, словно я уже разговаривала с кем-то посторонним. И что вообще означала эта фраза? Неужели тетя Кристина в самом деле считала, что я должна пренебрегать собственным пониманием вещей и ждать, когда Бог спустится с небес и скажет мне, что делать, словно какому-нибудь Ною?

Тетя, кажется, почувствовала мое раздражение и бросила проповедовать.

— Все будет хорошо, — проговорила она и протянула из окна руки, чтобы подержать в них мою. — Береги себя, Таллула. Увидимся за ужином в среду, как обычно.

Меня удивило, с каким облегчением я услышала эти слова.

— До свидания, тетя Кристина.

— Спокойной ночи, Таллула, — ответила она и завела мотор. Головные фары прорезали в ночи туннель. Я посмотрела, как тетя уезжает и за ней смыкается темнота.

Еще долго после того, как машина тети Кристины исчезла во мраке, я смотрела на дорогу. Я была рада тому, что на ранчо вернулась тишина, но назойливое чувство, будто чего-то не хватает, не покидало меня. Я действительно ждала маминого приезда. Я бранила себя за такую доверчивость, но в то же время самым глупым образом лелеяла надежду, что она появится, с пахнущими сигаретным дымом волосами и десятком приготовленных оправданий, почему пропустила похороны собственной матери.

Пришлось напомнить себе, что мама не сентиментальна: она не шлет открыток на праздники, не хранит старые фотографии и определенно не наносит визитов. Неразумно было рассчитывать, что смерть бабушки Хелен приведет ее домой, что бы она ни обещала по телефону. Мамина нога не ступала на ранчо с того вечера, как на шестом месяце беременности мною она запрыгнула на сиденье мотоцикла к своему бойфренду и укатила в Лос-Анджелес.

Мама никогда не интересовалась семейным бизнесом. В детстве она рассказывала мне, что выросла на страусиной ферме в пустыне, но умалчивала о многих подробностях — так же как и о том, что у меня есть тетя и дядя. Только во втором классе, когда в школе нам дали задание нарисовать семейное древо, мне в голову пришел вопрос о более дальних родственниках.

На уроке я написала оранжевым карандашом на отсканированном изображении большого ствола дерева свое имя и затем, как велела учительница, нарисовала две ветви в виде буквы «У». В конце одной ветви я поставила имя матери — Лора Джонс, но, пока остальные дети продолжали работать, добавляя отцов, дедушек, двоюродных братьев и сестер, я скучала. Учительница предложила мне закончить дома.

Когда я показала схему маме, она вырвала из блокнота лист и велела мне нарисовать дерево заново. Я объяснила, что линованная бумага не подходит — мы должны использовать тот листок, который выдала нам учительница.

Мать в раздражении выхватила у меня линованный лист и, приложив к тому, что я получила в школе, обвела контуры дерева.

— Зацени, — сказала она. — Вышло супер.

Получилось вовсе не супер. Полоски выглядели лишними, а рваный край смотрелся неопрятно.

Я колебалась, и тогда мама закатила глаза и написала поперек ствола мое имя. Букву «У» она поместила над моим именем с единственной линией, ведущей к ее имени, а выше добавила штангу, на концах которой написала «Бабушка Хелен» и «Дедушка Хэнк».

Я наморщила нос и скептически спросила:

— И это всё?

Тогда мама сдалась и присовокупила еще два имени: «Стив» и «Кристина», растолковав мне, что это ее брат и сестра. Она упомянула их в первый раз. Когда я поинтересовалась подробностями, мама сказала, что Стив старше ее, а тетя Кристина моложе, но на мои дальнейшие вопросы только небрежно махнула рукой и произнесла: