#Одноклассник

– Ромкой, – улыбнулась, – Ромкой хотела назвать. В честь тебя. Ты же тогда, в школе, меня спас – думала руки на себя наложу со стыда. А ты сделал все это, а потом ходил рядом со мной, словно я – королева, – судорожный вздох, – Хоть и не видела тебя столько лет, но помнила твою доброту.

У меня с груди словно бетонную плиту сняли, и я выдохнул – так громко, что Катя вздрогнула. Потом она снова прикрыла веки и прислонилась затылком к стене.

– Сидела на кушетке, а сама думала – как же я так могу, подло и лицемерно. Одного хотеть и не уберечь, а от другого избавиться. Переоделась и пошла к гинекологу, на учет вставать. Ты прости, что я не сказала у больницы. Должна была, но я в таком раздрае была. Сама до конца не понимала, что и как будет.

Тишина, которая наступила в крохотном помещении, больше не давила. Единственное, о чем я подумал мельком – то что, что сказал ей тогда: «Не прощу».

Все равно ведь простил бы. Не смог бы понять, но простил бы. А оно все вот как повернулось… Получается, обидел ее, причинил боль, не выслушав, не дав объясниться, не выяснив все до конца – снова попер напролом, и чуть не разрушил все своими собственными же руками.

– У Милены аутизм, – произнесла едва слышно, а я вздрогнул, – Я поэтому думала об аборте. Просто не знаю, как ей объяснить, что наша жизнь изменится снова – только наладилось все.

– Я понимаю, – осторожно произнес я.

– Она – не псих, – резко вскинулась Катя и я поднял руки в оборонительном жесте:

– Я этого не говорил.

– Она не сумасшедшая, Рома. Она просто другая, – слезы снова потекли по ее щекам, а я медленно сполз по стене на пол, так и не решаясь к ней подойти, – Она умная, она все понимает. Она не агрессивная, напротив, ее очень легко ранить. И я люблю ее больше всего на свете, я все сделаю для нее, я живу только ради нее, – зашептала она, – Поэтому я испугалась, когда тебе сорвало башню. Если она увидит что-то подобное, у нее будет срыв, а я больше не вынесу этого.

– Артем? – осторожно намекнул я, чувствуя, как внутри закипает ярость.

– Да. Он не бил меня, хотя то, что он сделал было сродни этому. Если не хуже. Понимаешь, иногда слова ранят сильнее, чем удар кулаком в лицо, – понимающе кивнул, а Катя продолжила, – Милена видела и весь прогресс, которого мы достигли – коту под хвост. Она перестала разговаривать и замкнулась. Артема боялась, как огня и полгода даже подойти к нему не могла. Сейчас все наладилось и тут это, – вздохнув, посмотрела на меня и вяло улыбнулась, – Поздравляю.

– Спасибо, – я невольно улыбнулся в ответ, – Как назовем?

Тихо фыркнув, Катька начала вставать, и я быстро подскочил на ноги, протягивая ей руку. Ухватившись за мою ладонь, она выпрямилась и пожала плечами.

– Выносить бы еще.

– Выносим.

– И родить.

– Родим, – я невольно улыбнулся, убирая ее волосы за плечи.

– И воспитать.

– Воспитаем, – обхватив ее руками, я прижался губами к ее лбу, – Ежик, мы все сделаем; со всем справимся. Только вместе. Ладно?

– А надо? – неуверенно спросила моя Катька.

– Надо, – твердо ответил я.

– Ладно.

Эпилог

Her skin is like velvet

So I went to her home

Her place like a palace

With things you can’t own

Her skin is like velvet

And hear how she sings

Hear how she sings…

A-Ha «Velvet»

2015 г.

Чашка кофе приземлилась на стол, и я поблагодарил Катю улыбкой. Она подмигнула мне, развернулась к двери, но замерла на полпути и быстро взглянула на часы, висящие на стене.

– Милый, – промурлыкала, возвращаясь ко мне, – Я Романа Романовича уложила только что и, – снова взгляд на циферблат, – Согласно нашему режиму у нас есть сорок минут до следующего кормления.

Я усмехнулся, когда она присела на краешек стола и провел ладонями по ее бедрам, задирая ночную сорочку из гладкого кремового шелка. Подвинулся поближе, пока Катя устроилась поудобнее и раздвинул ее ноги. Наклонился, поцеловав внутреннюю сторону бедра, но ее рука остановила меня, мягко оттолкнув голову.

– В чем дело?

– Ром, три месяца прошло, – изогнув бровь, Катя прикусила нижнюю губу.

– И? – я понял, на что она намекает, но сделал вид, что не понимаю – как всегда.

Ромке младшему – три месяца. Вроде как пора начинать активную семейную жизнь, но мне, признаться, как-то страшно. Слышал краем уха в больнице, что Кате несколько швов наложили там, и от одной мысли, что я могу навредить ей…

– Рома, я хочу тебя, – провела пальчиками по моему затылку и мягко сжала волосы, заставляя подняться, – Тебя. Внутри. Сейчас.

Дрожь волной пробежалась по спине, когда она прошептала эти слова – умоляюще. Притянула меня к себе, обхватив ногами и лизнув мой небритый подбородок.

– Я боюсь сделать тебе больно, – пробормотал я, пытаясь сохранить самообладание, когда она начала потираться о мою эрекцию с этими маленькими нуждающимися вздохами, – Кать…

Уткнувшись носом мне в шею и покусывая кожу, она ловко расстегнула мои брюки и приспустила их вместе с трусами. Если мысленно я упирался, то мой член вполне был не против оказаться внутри нее – хотя, он вообще никогда не был против.

Она тихо охнула, когда я толкнулся – максимально медленно и осторожно – и запрокинула голову, чтобы посмотреть мне в глаза. Я пропал. Утонул в их синеве, нырнул с головой, заполняя ее по сантиметру и чувствуя, как учащается ее дыхание; видя, как расширяются ее зрачки и как приоткрываются губы. Молча прижался к ней, тихонько простонав в ее волосы, и, поцеловав в висок, замер.

– Дай мне секунду, – прошептал, зажмурившись, – Просто дай мне секунду. Я так по тебе соскучился.

– Я тоже, – шепнула Катя в ответ.

Ее приглушенный стон, когда я начал двигаться – самый сладкий звук. Тепло и мягкость ее тела; ее запах и вкус ее кожи – мне так сильно не хватало этого, нет, не три месяца, всю жизнь.

Эта мольба в голосе, когда она просит дать ей больше. Глубже. Сильнее.

– Жестче, – бормочет она в мой рот, когда я покусываю ее губы, – Рома, жестче, пожалуйста.

Я толкаю ее, и она падает спиной на стол – прямо на мой ноутбук, который противно затрещал под ней – судя по всему монитору хана. Ойкнула, когда я схватил ее ноги и уложил их себе на плечи, чтобы обострить ощущения до невозможности; и прикрыла рот ладошкой, когда я начал вдалбливаться в нее со всей силой, которая только у меня есть. Прижался лицом к ее ножке – поджала пальчики, значит уже близко.

Ее тело словно вылепили под меня – она настолько идеальная, что кажется сном. Прекрасным, фантастическим сном. И я держу ее, с силой сжимаю ее тело, пока она кончает, отчаянно сдерживая крики – держу, потому что боюсь, что она исчезнет. А затем, не выпуская ее из рук, я прижимаюсь к ней, прислоняюсь лбом к ее лбу и закрываю глаза.

– Я так люблю тебя, – шепчу в ее кожу – светлую, с крошечными веснушками и пахнущую так знакомо и сладко, – Так сильно.

– Я тебя тоже, – она проводит рукой по моим волосам, перебирает их пальцами, вызывая мурашки на шее, – Ромка, ты стал такой сентиментальный. С чего вдруг?

Подняв голову, я хмуро посмотрел на нее. Она провела пальцем по моему лбу – разглаживает морщинку – и улыбнулась, чмокнув меня в нос.

– Всегда такой был, – пробормотал я, выпрямляясь и помогая ей сесть.

– Не всегда, – Катя коротко обернулась и, приподняв брови, посмотрела на меня, – Ноутбук. А я-то думала, что там трещало и царапалось.

– Да похер, новый куплю, – небрежно ответил я, – Сильно царапалось? Покажи.

– Терпимо, – отмахнувшись, Катька прищурилась и замерла.

Тихонько проскулила и опустила взгляд на свою грудь. Я сделал то же самое и судорожно сглотнул – на шелковой ткани растекались два молочных пятна.

– Проснулся, – прошептала моя жена, отодвигая меня и вставая на ноги, – Попозже закончим, – привстала на цыпочки и поцеловала меня в губы, а затем быстро выбежала из кабинета и протопала по квартире в спальню.

Я плюхнулся в кресло, так и не надев брюки, что болтались на бедрах. Опустил голову на подголовник и закрыл глаза, прислушиваясь к звукам в соседней комнате. Ромка захныкал и тут же затих, едва услышал ее голос – тихое и мелодичное «Баю-баюшки, баю». Оглядев комнату, посмотрел на нашу фотографию со свадьбы и потянулся к фоторамке, чтобы в очередной раз погладить снимок.

Катька упиралась до последнего, не хотела пышное торжество, но я стоял на своем твердо – она заслужила самое лучшее. Самое красивое платье. Три. Самые красивые цветы, самый красивый банкетный зал. Я хотел, чтобы наша свадьба стала лучшим днем в ее жизни и не прогадал – ночью, когда мы лежали на смятых влажных простынях она без остановки шептала заветное: «Люблю» и целовала мои плечи. А я сжимал ее в объятиях и гладил только-только округлившийся живот, умирая от счастья.

Милена каким-то чудом приняла меня – быстро пошла на руки, быстро стала улыбаться и реагировать на звук моего голоса. Я очень переживал за это, даже ходил на консультацию к детскому психологу, но все прошло легко и просто. Девочка освоилась в моей квартире и даже выбрала себе комнату на втором этаже – раньше она служила мне спальней, но противиться умоляющему взгляду карих детских глаз я не смог, поэтому молча переехал в комнату рядом с кабинетом на первом этаже.

Какая все-таки странная штука жизнь. Вот живешь себе, существуешь, имеешь кучу возможностей, а самое главное упускаешь из-за глупого страха быть непонятым, осмеянным. И вроде бы сильный, волевой, добиваешься всего по жизни, а живешь с этим страхом, как мальчишка.

«Страх, сынок – это синоним трусости. А трусость – это слабость, – отец мягко улыбнулся, сжав мою ладонь, и потрепал меня по макушке, как тогда – много-много лет назад, – Сила сын. Сила побеждает страх. Будь сильным, чтобы не бояться. Любишь ее? Борись. Стучись головой в закрытые двери, ломай стены, но добейся ответной любви. Чувствуешь, что твое? Забирай. Забирай, сгребай в охапку и никогда не отпускай, – он отвернулся, посмотрев на школьные медали, висящие в моем кабинете, – Помню я твою Мартынову. Она – хорошая девушка и достойна тебя. Но, самое главное, что ты достоин ее. Так что дуй на эту встречу выпускников, а с переговорами я как-нибудь без тебя справлюсь.»

В квартире все стихло – только над колыбелью тихонько играла музыка и по потолку плясали звезды – какая-то хитрая детская штука. Естественно – самая лучшая. Катя не дождалась меня и заснула, раскинувшись на кровати – по белоснежной подушке разметались огненные волосы. Я прикрыл дверь и вернулся в кабинет, чтобы убрать бумаги в стол и проверить расписание на завтра.

По привычке открыл нижний ящик, что держу под замком, и вытащил свой пиджак с выпускного. С улыбкой посмотрел на розовый след от помады на плече и вдохнул запах, что остался на ткани – едва уловимый, но такой родной.

Всё

18/11/2015