Разожми ладонь

Глава 26.

Когда мы выходим на улицу, желтая иномарка уже стоит возле подъезда. Осторожно подхватив меня за локоть, Паша открывает заднюю дверь такси и помогает мне забраться в салон. Сам садится рядом и, притянув к себе, сплетает наши пальцы у себя на коленях.

Его проявление нежности тёплом разливается по мышцам и заставляет тело расслабиться. Я кладу голову на крепкое мужское плечо своего парня и прикрываю глаза, ощутив, как к макушке прижимаются его губы, шевеля горячим дыханием волосы.

За окном уже поздний вечер. Или даже ночь. Все-таки время рядом с ним летит слишком быстро. Несется словно ветер, отрывая этот день, как пожелтевший лист с дерева. Мне тоже не хочется сегодня с ним расставаться. Хочется прижаться к тёплой груди, крепко обнять и всю ночь рассказывать друг другу смешные истории из детства. В каждом взгляде и действии чувствовать его заботу и отвечать тем же. Узнавать его с каждой минутой все больше, но сейчас мы оба молчим, наслаждаясь близостью. Потому что сегодня мне нужно вернуться домой, чтобы не заставлять маму волноваться. А завтра... Завтра наступит новый день, который мы обязательно проведём вместе.

Неожиданно у Паши в кармане раздаётся звук входящего сообщения. Я открываю глаза и пытаюсь отстраниться, чтобы позволить ему достать телефон, но он не даёт. Прижимая меня к себе, кое-как сует свободную руку в карман джинс, и яркий дисплей телефона заставляет нас обоих прищуриться, привыкая к свету. Но вскоре взгляд фокусируется, и я тоже вижу на экране знакомое имя с коротким сообщением, которое толчком в груди сковывает тело напряжением.

Сергей Серов: Бой в с убботу. Клуб «Гриф». Время 20:00.

Я в растерянности поднимаю на Пашу глаза и нахожу на себе его взгляд. Он ничего не говорит, но, зная, что я тоже успела прочитать сообщение, смотрит с ожиданием. Покачиваю головой в стороны и с надеждой в голосе пытаюсь произнести:

— Ты же не...

— Я должен, — коротко отвечает, посылая мороз по коже.

— Но... Зачем? — мой голос спокоен, но внутри все звенит от страха и волнения. С его травмой этот бой обречён на проигрыш. И проигрыш - это самое безобидное, что может случится за время поединка.

— Я тебе говорил, что он угрожал мне, а я не могу тобой рисковать, — отвечает твёрдо и вновь находит мою ладонь. Поглаживая горячими подушечками пальцев тонкую кожу на запястье, продолжает. — Этот бой нужен для того, чтобы все закончить.

— А по-моему, ты просто идёшь у него на поводу, — откидываюсь на спинку сидения и тяжело вздыхаю. Вглядываюсь в серьёзное лицо с заострёнными скулами и уже мягче добавлю: — Я к нему не вернусь, и ты это знаешь! Что он сможет мне сделать, если ты всегда будешь рядом?

— Этот ублюдок найдёт способ, чтобы дотянуться.

— Ты же понимаешь, что этот бой ничего не изменит. Разве что припечатает тебя вновь к больничной койке, а с твоей травмой все может закончиться плачевно... Тогда что? Я точно останусь без твоей защиты. Об этом ты подумал?

— Обещаю тебе, я этого не допущу, — говорит уверенно, сжимая в руке телефон до побелевших костяшек и о чем-то задумывается, а такси меж тем сворачивает на знакомую улицу.

В машине нависает напряженная тишина. Понимаю, что выгляжу сейчас перед водителем, как строгая мамочка, и от этого становится жутко неловко.

— Приехали, молодые люди, — обрывает молчание мужчина и указывает на мой дом.

Лука протягивает ему деньги и, дернув дверную ручку, быстро бросает:

— Дождитесь меня, сейчас поедем обратно!

Водитель, соглашаясь, кивает, а Пашка подаёт мне руку и помогает выбраться.

Оказавшись у ворот моего дома, прижимает меня к себе за талию. Прижавшись губами, шепчет в макушку:

— Одно твоё слово, и я откажусь, но это их не остановит.

— Я очень переживаю за тебя, — опускаю руки на плечи и поднимаю взгляд. Стараюсь говорить тихо, чтобы голос в ночной тишине слышал только он. — Ты же понимаешь, что эта дата выбрана неслучайно. Он наверняка знает о твоей травме. Невозможно проиграть и выйти из ринга без повреждений.

— Есть и другие варианты, — легко улыбается, поправляя мои волосы у виска.

— Какие? — изумленно спрашиваю, зная какой был их уговор.

— Например, победить.

— Но...

— Я не собираюсь сам себе завязывать руки, чтобы какой-то кретин красовался за мой счёт. Несмотря на травму, я буду бороться за победу.

— Паш, — вздернув подбородок, вглядываюсь в зелёные глаза и спокойно спрашиваю, — для тебя это правда так важно?

— Я должен все закончить. Поставить точку. Если я этого не сделаю, за мной вечно будет тянуться этот хвост, который мне не обрубить. Моя мать...

— Не нужно! — обрываю его на полу слове, понимая, чего он мне хочет сказать и подозреваю, как для него это тяжело. — Я все знаю. Но нельзя же все время жить в прошлом. Рано или поздно оно тебя разрушит.

— Ты предлагаешь мне сдаться? — отпустив меня, отступает назад, а я вздрагиваю, боясь вновь его потерять. Но он не уходит, смотрит с ожиданием, вынуждая ответить.

Не знаю, что сейчас мной движет, но я не хочу с ним ругаться. Возможно, я никогда не смогу его понять, но это не повод стоять на своём и вновь ссориться. В этом случае именно мне необходимо ему уступить. Подхожу и утыкаюсь носом в крепкую грудь, обхватив руками широкую талию.

— Я очень тебя прошу, береги себя! И победи!

Его пальцы сжимают мой подбородок и приподнимают лицо, заставляя смотреть ему в глаза:

— Я обещаю тебе, что после этого поединка, когда моя ладонь будет полностью свободна, я буду сжимать ее только для того, чтобы крепче держать твою руку.

Подхватывает горячими губами мои и ласково ими играет. Смакует, отпускает и вновь накрывает, посылая по телу разряды.

— Паш, мне пора, — шепчу между поцелуями и сама не желаю его отпускать.

— Ещё чуть чуть, — выдыхает и крепко прижимается к губам.

Как всегда, поздно возвращаясь домой, я не включаю в коридоре свет и на ощупь пытаюсь попасть ногой в домашние тапки. Но услышав из глубины дома тихие незнакомые голоса, замираю и прислушиваюсь. Всем известная музыка из рекламы помогает мне догадаться, что на кухне работает телевизор, и я почему-то уверена, что это мама.

Как всегда не спит и ждёт моего прихода.

Виновато вздыхаю и тороплюсь к ней, чтобы попросить прощения, но застываю на пороге, наткнувшись на строгий взгляд отца:

— С каких пор у тебя стало нормой возвращаться глубоко за полночь без предупреждения?

Сухость в голосе и сведенные в одну линию на переносице брови только подтверждают мои догадки. Он сердится. Сильно. Иначе не стал бы поджидать меня здесь, бездумно листая телевизионные каналы. Уже понятно - разговора не избежать, как бы сильно я этого не хотела, но от неожиданности я не сразу реагирую на вопрос.

— Прости, пап. Я виновата, я должна была позвонить.

— Ты должна была уже быть дома, а не шляться черт знает где! — выключает телевизор и краснеет от гнева, поднимаясь со стула. — Ни стыда не совести! Встречается с одним, а ночами отирается не пойми с кем. Ещё и обжимается с ним перед самым носом у Сергея.

— Пап, мы с Сережей расстались, — перебиваю, чувствуя, как бледнеет мое лицо от его слов, но набираюсь в себе смелости добавить, распрямив плечи, — И я имею полное право сама выбирать с кем проводить своё личное время.

Интересно, сколько он меня ждал? И многое ли ему удалось увидеть? Впрочем, это уже неважно, потому что сегодня я решительно настроена отстаивать свои границы. Папа тяжело вздыхает, отбрасывает пульт на стол и, сцепив зубы, подходит ко мне ближе:

— Что значит расстались?

— То и значит, — пожимаю плечами. — Не сошлись характерами.

— То есть мое мнение для тебя уже ничего не значит?

Спорить с папой сложно. Гнуть свою линию - ещё сложнее. Соответствуя своей должности, он привык всеми руководить, все четко планировать и тщательно контролировать. Особенно, если дело касается личных меркантильных целей. Жилку управленца из себя не вырвешь, как ненужный тетрадный листок, поэтому, имея определенную задачу, ради выгоды, он готов распорядиться даже моей жизнью. Папу своего я люблю, каким бы он не был, но не позволю вмешиваться в мою жизнь. Никто не в праве решать что-то за меня.

— Пап, мне девятнадцать лет. И я способна самостоятельно принимать решения касательно моей личной жизни.

— Значит вот как мы заговорили! — невесело усмехнувшись, подходит к графину с водой и наливает себе полный стакан. Осушив его одним глотком, громко опускает его на стол, — Кто он?

— Можно поинтересоваться, что именно тебя интересует? — приваливаюсь плечом к дверному проему и уточняю, — материальное положение, место работы или, может быть, родословная? О личных данных даже не спрашиваю, вряд ли тебе это интересно, ведь так?

— Дина, хватит паясничать! —произносит с нажимом. — Я пытаюсь поговорить с тобой нормально.

— Его зовут Паша.

— И кто у него родители?

Что и требовалось доказать. Устало выдохнув, освобождаю волосы от резинки и, избегая прямого хмурого взгляда, просто произношу:

— Он из детского дома!

— Тааак! Кажется, все ещё хуже, чем я предполагал, — вытирает со лба пот и натягивает плечи для следующего вопроса. — Ты в своём уме, Дина? Ты променяла Серова на какую-то шушеру?

— Он не какая-то шушера! — тут уже хмурюсь я.

— Я не понимаю, как можно было упустить такой шанс, — фырчит, не обращая внимания на мое замечание. — Серов - влиятельный человек. Инвесторы толпами побегут вливать деньги в наш бизнес, когда вы с Сергеем узаконите отношения. Этот парень обеспечит тебе прекрасное будущее, а что даст тебе этот...

— Паша!

— Да хоть Глаша! — гневно ударяет ладонью по столу, а я вздрагиваю.

Спустя долгие секунды молчания, спокойно спрашиваю, подойдя ближе:

— А как же любовь, Пап?

— Любовь? Да что ты знаешь о любви? — четко и ясно даёт мне понять, что в корне не согласен с моим выбором. — Она создаётся годами. Рай в шалаше только в сказках бывает, а в современном мире в этом раю настоящая задница. Фундамент у этого шалашика должен быть стабильный и дощечки обработаны, об условиях вообще молчу. Так и получается, что спустя время затрещит ваш теремок и развалится. В наше время во всем должен быть разумный расчёт. Браки основанные на бизнес интересах намного долговечней, а чувства... — переводит дыхание и добавляет уже тише, — Стерпится - слюбится.

— А я не собираюсь всю жизнь терпеть, пап. — завожусь с одного щелчка. — Так уж устроено, что дети вырастают, и у них появляются свои цели и мечты. И пусть я наломаю дров, но это будут мои дрова, из которых потом можно счастье построить. Своё. Собственное.

Мы молча сверлим друг друга взглядами до тех пор, пока на пороге не появляется мама. Медленно обводит нас взглядом, туже затягивая халат на талии, и, уперев руки в боки, строго замечает:

— Мне кажется, Петя, что ты уже переходишь все границы!

— Опять старая пластинка. Вижу, не клеится у нас диалог... — с появлением мамы на кухне отец смягчается. — Да я о ней же забочусь. О ее будущем. Что ей даст этот оборванец?

— А это не забота, Пётр Аркадьевич! — упрямо качаю головой с натянутой улыбкой, скрывая подступающие слёзы. — Это эгоизм! И не смей называть его оборванцем! Ты его даже не знаешь!