Зависимы сейчас

Я бросаю на Ло ещё один взгляд, но его губы искривляются в отвращении, и он вцепляется в подлокотник белыми костяшками пальцев.

Часы вяло тикают.

У нас есть еще один час.

51. Лили Кэллоуэй

.

Моя любимая часть терапии — это поездка домой. Несмотря на то, что я чувствую себя на миллион лье(историческая единица измерения расстояния) под водой, Ло не перестает говорить. Он возвращает меня на поверхность.

Я прижимаюсь лбом к запотевшему окну, дождь хлещет по стеклу. После четырех недель засухи этот ливень кажется почти сном. Ло включает дворники и передвигается на дороге.

— На следующем сеансе я назову его шлюхой, — говорит мне Ло. — Отплачу ему его же монетой.

Его глаза постоянно перебегают на меня с беспокойством.

— Мы из-за тебя перевернёмся, — говорю я.

— Ты ведешь себя тихо.

Он выезжает на шоссе.

— Я просто думаю.

— Об отсутствии у доктора Оливера Эванса порнографических журналов для женщин? Какого гребаного хрена он дал тебе журнал для парней?

Хотя это было далеко от всех моих мыслей, я с радостью проглатываю приманку для отвлечения внимания. Я улыбаюсь и поворачиваюсь на своем сиденье лицом к Ло.

— Помнишь, в восьмом классе ты покупал мне журналы и вырывал все страницы, где были только девчачьи части тела?

Он смеется.

— Это было не совсем бескорыстно. Я думал, чем больше ты будешь мастурбировать, тем меньше у тебя будет секса с настоящими парнями.

— Хм... — полагаю, в этом есть смысл. — Знаешь ли ты, что я выбрасывала твои бутылки Everclear? — признаюсь я с ухмылкой. Ликер был настолько крепким, что Ло пугал меня всякий раз, когда доставал бутылку из шкафа. Думаю, я слишком боялась нарушать нашу систему, чтобы сказать ему об этом, поэтому я сделала следующее.

— Я всегда думал, что просто забыл, как выпил его.

Приятно осознавать, что мы прикрывали друг друга, даже если казалось, что нам все равно.

— Я никогда не говорила тебе, — тихо говорю я, — но я всегда беспокоилась о твоем здоровье. Твоя печень...

Мы обычно не говорим о рисках, по крайней мере, никогда раньше этого не делали. Но каким-то образом, объединившись вместе, чтобы противостоять злому доктору Шоковой терапии, мы стали ближе по-другому.

Он делает длинный вдох.

— Я знаю, Лил. И это одна из причин, по которой я не могу снова пить.

Я хмурюсь.

— Что ты имеешь в виду?

— В реабилитационном центре мы должны проходить все эти медицинские тесты, и врачи в общем-то сказали мне, что если я продолжу в том же духе, что и раньше, то нанесу серьезный, непоправимый вред своей печени.

Мои глаза внезапно начинают гореть, наворачиваются беззвучные слезы.

— Почему ты не рассказал мне раньше?

— Потому что я знал, что ты расстроишься и, возможно, будешь винить себя, — говорит он, — но это не твоя вина, — он смотрит на меня, а потом снова на дорогу. — Лил, пожалуйста, не плачь. Это правда не твоя вина, и я в порядке. Со мной всё в порядке.

— Но всё могло бы быть не так, — я вытираю глаза и качаю головой. — И как это может быть не моей виной, Ло? Я поощряла твою зависимость всю нашу жизнь. Я должна была...

— Что? — грубо говорит он. — Что ты могла сделать? Сказать мне остановиться? Я бы не сделал этого. Физически отнять бутылки? Я бы тебя возненавидел. Настучать отцу? Ему бы было похер. Единственный человек, который мог меня остановить — это я сам.

— Я могла бы что-то сделать.

Я не могу сидеть здесь и делать вид, что я ни в чем не виновата. Я иногда снабжала его выпивкой. Я способствовала его зависимости.

— Ты делала что-то. Ты была рядом со мной, когда больше никого не было, — он едет по другой улице и включает фары, когда солнце садится. — И Лил... — его глаза на мгновение встречаются с моими. — Если ты собираешься винить себя за то, что поощряла мою зависимость, то я должен взять на себя вину за то, что поощрял твою.

— Это не одно и то же. Твоя зависимость может убить тебя.

— А те мужчины, с которыми ты спала, не могли избить тебя? Ты не могла заразиться венерической болезнью или ВИЧ? Я позволял тебе рисковать, а ты позволяла рисковать мне, — он резко поворачивает налево, и я прижимаюсь к двери. — Как насчет того, чтобы считать, что мы квиты? А потом мы заключим договор, чтобы никогда больше этого не делать.

— Хорошо, — говорю я. — Пожмём друг другу руки?

Его губы озорно приподнимаются.

— Мы можем сделать что-то получше.

Он думает о том же, о чем и я?

— Например...

Он смеется.

— Ну, я видел, как ты пристально смотрела на картинку с массажем.

Охххх. Да. Нет. Подождите.

— Мы не должны.

Его брови хмурятся, но он не отрывает взгляда от дороги, так как дождь усиливается.

— Почему нет? Ты, возможно, захочешь тщательно подумать над своим ответом. Если он начинается или заканчивается именем Оливер Эванс, я катапультируюсь с этого места.

— Это девиантно.

Ло издаёт протяжный стон.

— Пожалуйста, ради всего святого, никогда больше не произноси это слово.

— Ну так и есть.

— Единственное, что является ненормальным, это то, через что тебя проводит этот психиатр. Тебя не должны бить током за то, что тебя возбуждают эти фотографии. Я становлюсь наполовину твёрдым, глядя на них.

Я хмурюсь.

— Правда?

— Да! — говорит он, полусмеясь. — Любой человек так бы сделал, Лил. Даже если бы я считал аверсивную терапию этичной, а я так не считаю, я бы рекомендовал её только тем, кто смотрит на эти фотографии с мыслями о насилии. Например, об изнасиловании или растлении детей. Ты не педофил. Тот факт, что он относится к тебе, как к таковой, убивает меня.

Я смотрю, как дождь хлещет по окну, пока обдумываю это. Нет ничего странного в том, чтобы возбуждаться от них, но неправильно компульсивно злоупотреблять порнографией. Это звучит правильно.

— Эй, — говорит Ло, снова требуя моего внимания. Я поворачиваюсь к нему, и он бросает на меня тяжелый взгляд, его глаза мечутся между дорогой и мной. — Если его методы терапии дурят тебе голову, то ты должна прекратить сеансы.

— Я в порядке, честно. Разговоры с тобой помогают.

Он берет меня за руку и целует мою ладонь.

— Итак, мы сходили на наши соответствующие пресс-конференции, закончили с публичными извинениями, — перечисляю я. — Я хожу к своему новому терапевту. Всё, что у нас осталось, это свадьба, а после неё я получу свой трастовый фонд. Мои родители должны полностью простить меня, и все вернется в нормальное русло — ну или настолько нормальное, насколько это возможно.

Раз в неделю отец действительно звонит мне, чтобы пообщаться. Он даже сказал мне, что гордится тем, что я хожу к этому психиатру. После всего того, что я сделала его компании — после всего, через что он прошел, — того, что он сказал мне, что гордится мной, было достаточно, чтобы вызвать слезы счастья. Я не могу испортить это.

Моя мать потребует больше изящества, чтобы завоевать её, и я знаю, что она не будет полностью довольна до свадьбы. Я больше не могу позволить себе оступиться.

— А что, если они не захотят? — тихо говорит Ло.

— Что?

— Ты никогда не думала, что, возможно, даже после того, как ты все это сделаешь, твоя мама все равно не простит тебя?

Я качаю головой, не желая верить, что она может быть настолько жестокой.

— Она должна.

Но то, как Ло смотрит на дорогу, будто он видит более холодное будущее, чем то тепло, которое запланировала я, заставляет меня волноваться.

52. Лорен Хэйл

.

Некоторые дни труднее, чем другие. Бывают дни, когда я даже не думаю об алкоголе, а бывают дни, когда мой мозг крутится вокруг выпивки и ничего больше.

Сегодня все, о чем я могу думать — это моя мать. Моя настоящая мать. Эмили Мур. После того как отец дал мне ее адрес, я часто представляю себе ее дом, как она выглядит, ее жизнь без меня.

Что я знаю точно, так это то, что она работает внештатным преподавателем в штате Мэн. Замужем. Двое детей. Когда я был маленьким, я репетировал в голове одну и ту же конфронтацию. Как я стою на крыльце дома моей биологической матери. Как спрашиваю ее, почему она не хочет меня видеть, почему она никогда не звонила и не оставляла записок. Но в мыслях я думал о Саре Хэйл, а не об этой Эмили Мур.

Имя изменилось, но мои вопросы — нет. Мне просто нужно решить, когда ехать и кого взять с собой. Может быть, Райка или Лили, но ни тот, ни другая не знают, что я планировал поездку в Мэн. Райк не одобрит, решив, что я еще больше погрузился в мир своего отца. Поэтому я склоняюсь к поездке с Лили.

Но я не могу встретиться с Эмили сегодня, даже если захочу.

Райк хочет научить меня скалолазанию. Не в спортзале. А на настоящей, блядь, горе. Мне пришлось спросить, будем ли мы использовать веревки и ремни — учитывая, что парень занимается свободным лазанием (он достаточно глуп, чтобы взобраться на гору, не имея ничего, кроме рук, ног и мела). Мы планируем лазать нормальным, здравым способом. Он может притворяться Человеком-пауком сколько ему угодно, пока я этого не вижу.

Я не могу уйти, пока не закончу разбирать утреннюю почту вместе с Роуз.

Кухонный стол завален письмами, конвертами из оберточной бумаги и небольшими пакетами.

Папарацци продали фотографии Лили, покупающей тампоны в продуктовом магазине. Это просто смешно. А ее «фанатская» почта становится всё больше и больше с каждым новым заголовком на обложке журнала сплетен. Большинство писем — от стариков, которые думают, что она ответит или встретится с ними где-нибудь для секса. Это то, что происходит в последнее время. Люди хваткие, как черти. Я думал, что тот парень в коридоре Принстона был просто случайностью, но многие мужчины чувствуют, что Лили хочет любого секса, даже от них, только из-за ее зависимости. И они пытаются получить его от нее.

Как будто у нее на теле приклеена табличка «открыто» 24/7. И она никак не может поменять её на «закрыто», а я знаю, что она этого хочет. Слава Богу, у нее есть телохранитель.

Я вскрываю пару писем и чуть ли не блюю от фотографии яиц какого-то чувака.

— Измельчи это дважды, — говорю я Роуз, бросая фотографию в ее стопку. Шредер грохочет у ее ног, пока она закидывает в машину все больше и больше почты.

Она смотрит на фотографию, переворачивает ее и фыркает.

— Я буду думать о тебе, пока ты трогаешь себя, — читает она. — Я не разделяю ваших чувств, мистер Гордон.

— Этот парень живет в государственной тюрьме. Этот факт заставляет меня чувствовать себя фантастически.

Я бросаю ей еще одно письмо, а затем разрезаю ножом пакеты.

Я бы очень хотел, чтобы нам вообще не приходилось просматривать эту почту. Я бы предпочёл сжечь ее, даже не открывая, но некоторые люди кстати посылают деньги. Иногда в шутку, а иногда, как мне кажется, они искренне верят, что Лили трахнет их за деньги. Роуз, Лили и я договорились собирать деньги и жертвовать их в женский приют в городе. Хоть кто-то получит от этого пользу.