Офисная война

Это сделало бы ситуацию столь же реальной, как неприятное ощущение кислоты, поднимающееся из моего желудка при мысли о том, что отныне он тот человек, с которым я буду общаться большую часть времени.

— В любом случае вы понимаете, что у нас нет возможности действовать? ДГБ обхаживал его несколько месяцев, и босс никогда не откажется от своего решения, если только не возникнут очень серьёзные обстоятельства. И он, как мне кажется, очень хочет остаться. Я не могу его заставить изменить своё мнение, подсыпая слабительное в кофе, скрывая встречи в общем ежедневнике или меняя пароль его компьютера, пока он отлучается в туалет…

— Я ожидала, что она это скажет, — рассуждает Грета. — Сейчас она добавит что-то вроде: «Может быть, это я оценила его слишком быстро. Я, конечно, неправильно поняла его агрессивное вторжение в работу. Буду применять ненасильственное сопротивление, и всё будет хорошо, потому что я знаю, что стою этого, а со временем станет ясно и ему, что я заслуживаю его уважения».

— Это не вопрос ненасилия…

— Потому что Камилла не способна на противодействие! — Позиция Беатриче отменяет мой слабый протест.

— Её депрограммировали в подростковом возрасте, — соглашается Грета. — Безнадёжный пацифист.

— Жизнь выбивает дерьмо из тех, кто проявляет неконкурентоспособность, — цитирует Беа по памяти неизвестно какую книгу о профессиональном успехе. — И вообще, среди нас троих я не знаю, кому хуже.

— Ей! — Грета указывает на меня. — Мы с тобой порабощены шестилетними детьми, но Ками единственная, кто вместо того, чтобы швырнуть в своего бывшего набор тарелок, от суповых до десертных, отреагировала сочувственной речью и обещанием, что они останутся друзьями! — Грета заканчивает речь с возмущённой гримасой и запихивает в рот ещё одну хлебную палочку.

— Мы с Паоло не остались друзьями, — защищаюсь я, думая о мужчине, с которым рассталась после почти десяти лет отношений. — Мы просто в хороших отношениях.

— При расставании ты постирала его одежду, прежде чем упаковать и отправить ему!

— Да, и что? Я поступила лю-без-но, — проскандировала я с ноткой отчаяния. — И вообще, у меня было в планах сменить гардероб…

— Боже мой, Ками, этот мужчина был дерьмом!

Однако это мистификация фактов.

— Паоло был кем угодно, но только не засранцем, — вынуждена поправить я.

— Он был таким моллюском, что чтобы найти его позвоночник, нужно было искать тот в доме его родителей, где он забыл о нём, когда трансформировался из подросткового во взрослый возраст! Если такое событие вообще произошло. Я позволю себе сомневаться, учитывая очень зрелую манеру, в которой…

— Теперь ты несправедлива, — останавливаю её, неловко ёрзая на своём стуле. — И я не хочу об этом говорить.

Беа потирает лоб кончиками пальцев.

— Ладно, извини. Мы больше не будем упоминать Паоло. — Она наклоняется к серванту, достаёт пакет с чипсами для аперитива и пересыпает их в миску. — Вернёмся к Эдоардо Зорци…

Это имя вызывает одновременное ощущение удара ножом в спину и блэкаут логического мышления.

Я замираю, удерживая картофельный чипс в воздухе между тарелкой и ртом, охваченная стыдом, как только мой разум вспоминает нашу жалкую встречу в кафетерии.

В частности, он затормаживает изображение на том моменте, когда я таяла, как льдинка на летнем солнце, краснела и пыталась приставать к нему, думая, что не вызываю у него отвращения, а он насмехался надо мной, наслаждаясь моей глупой наивностью. Затем память перематывается назад и снова показывает мне сцену, но на этот раз в замедленном режиме.

Какой же я была дурой. Может, у Зорци и нет обручального кольца на пальце, но такой парень, как он, не цепляет девушек в баре. Как минимум у него будет каталог в нижнем белье, из которого он сможет выбрать себе спутниц. Или, возможно, невеста, с которой он участвует в соревнованиях по снобизму.

— …Камилла?

Я моргнула.

Свет кухонной люстры освещает обеспокоенные лица моих подруг. Я прогоняю смущение на задний план, радуясь, что у меня не было времени рассказать кому-либо из них неприятный приквел о «Венецианской аристократии, фамильных гербах и именных дворцах».

— Камилла, подай нам знак.

— У Эдоардо Зорци есть палаццо в Венеции, которое носит его фамилию.

— Вау, вот это стратегическая информация несомненной полезности! Ты отвлечёшь его в офисе, а мы отправимся в Лагуну, чтобы потопить его палафит?

Несмотря на настроение, я разразилась коротким смехом.

— Мило. Я в деле.

— Я могла бы отвлечь его в офисе, — предлагает Беа. — Самовлюблённый, как немногие другие, но отличный крутой образец.

Одновременно происходят три вещи. Звякает телефон Беатриче, сообщая об очередном сообщении, из видеомонитора доносится крик Алессандро, и я чуть не давлюсь картофельной крошкой, попавшей не в то горло.

На кухне наступает прекращение огня, которое предшествует буре.

Мы все по очереди смотрим друг на друга, как в сцене пыльной трёхсторонней дуэли из старого вестерна.

— Ещё одна дерьмовая ночь, — стонет Беа.

— Может, он снова заснёт…

Грета закатывает глаза к потолку, но избегает комментариев. Два ребёнка (близнецы!), пяти лет дали ей необходимый опыт, чтобы знать, когда и как вмешиваться в ситуацию перед другой матерью.

— Хочешь, я попробую усыпить его? Или я могу остаться здесь на ночь, — снова пытаюсь я.

Беа мягко отрицательно кивает. Она встаёт, опираясь о стол.

— Ты попытайся изменить своё мнение о Зорци. А я подумаю, как убить инстинкт купить билет на самолёт в один конец в страну, откуда нет экстрадиции.

Я улыбаюсь.

В ответ под отчаянной гримасой она тоже улыбается.

Мы поворачиваемся к Грете, которая, загнанная в угол, присоединяется к улыбающемуся творчеству коллектива, пусть и с наклонностями, которые имеют тенденцию выводить из себя. В приглушённой атмосфере кухни Беатриче, под каплевидной люстрой, я чувствую, как вибрирует каждый оттенок наших различий. Я уверена, что в другие периоды нашей жизни мы были бы несовместимы.

Но в этот самый момент невидимое чувство сжимает моё горло. Общая уверенность.

Мы здесь друг для друга.

И, возможно, в будущем этого будет недостаточно, но сейчас это всё, что имеет значение.