Запах страха

Афанасий Рогин
Запах страха

Старый индеец, предчувствуя скорый конец, спешит передать внуку мудрость многих поколений чероки.

— Добро и зло, свет и тьма, два волка чёрный и белый живут внутри каждого из нас. Чёрный — гордыня, гнев, зависть, жадность, высокомерие, ложь. Белый напротив — смирение, сострадание, щедрость, вера, надежда и истина. Всю жизнь человеческую длится битва между волками.

— А победит тот, которого я буду лучше кормить? — спросил мальчик, задумавшись на мгновение.

— Но чёрный это ещё и упорство, бесстрашие, мужество, воля, — продолжил старик. — Белому волку не выжить без чёрного. Если морить одного из волков голодом, то он загрызёт исподтишка другого. А если кормить их с умом, то они победят оба.

Так выпьем же за правильное питание!

Тост на основе вольного пересказа притчи индейцев чероки. Автор неизвестен.

* * *

— Ты слишком много пьёшь, мой мушкетёр, — Она накрыла мою руку своей.

В тот памятный вечер я стоял, прислонившись к парапету набережной, и наблюдал, как величественная река Амур гонит прочь остатки ледяного покрова. Сдавленный стон и женские крики, доносящиеся откуда-то поблизости, словно пробудили меня от спячки. Стая бездомных собак окружила миловидную, одетую со вкусом женщину. Я поймал её умоляющий взгляд: несчастная прижалась к стене, закрыла уши руками, чтобы не слышать собачий лай.

— А ну пошли отсюда! — Пнув ногой ближайшего пса, я наотмашь ударил сложенным зонтом второго и ткнул, словно пикой, последнего.

Скорее всего, я поступил опрометчиво, но… собаки обратились в бегство! Мы зашли в бар и продолжили наше знакомство, со временем оно переросло в нечто большее и длится по сей день.

Бар «На набережной» — место наших встреч, афишировать которые смерти подобно, ведь поставлено на карту очень многое.

«Амурские волны» — мои любимые сеты в этом заведении, и в ожидании я заказал именно их: когда нервы на пределе, нет ничего лучше. Вкус и букет черпает из глубин подсознания и выплёскивает на поверхность что-то забытое, но интуитивно знакомое и близкое. Я не раз пытался под шелест купюр выведать рецепт у бармена, но в ответ получал лишь отказ и загадочную улыбку.

— Милая Констанция, у твоего гасконца очень нервная работа. Это помогает ему прогонять мысли, что мир состоит из трусов и мерзавцев, которым неистово рукоплещет равнодушная толпа.

— Муж стал что-то подозревать. — Она чуть замешкалась, сжала в руке кулон на груди. — Впрочем, неважно. Лучше расскажи ты.

— Все плохо. Филипок вряд ли пропустит статью, но учитывая, что в отказ пошли практически все, надежда лишь на него. Не напечатает, уволюсь к чёртовой матери!

— Палыч! — окликнул меня охранник при входе в редакцию. — Тебя главный у себя ждёт. Весь суровый такой.

Около года назад журнал «Метроном» купил Борис Борисович Каплан, мой бывший однокурсник БоБо. Небесталанный, но журналистика, как источник материального благополучия, его не прельщала. И ведь подфартило же: БоБо приглянулся местному воротиле Мацуеву, и он женил Каплана на своей приёмной дочери. Джемма — дама со странностями и с сыном-оболтусом в нагрузку. Борю это не смутило: деньги интересовали его в первую очередь, но к кормушке тесть его не подпускал.

— А как ты хотел, БоБо?

— Я чувствую себя мебелью, Сеня! Сусликом! — как-то пожаловался он.

Безнаказанность порождает иллюзию вседозволенности: отец Джеммы решил подмять под себя теневой рынок по кустарной переработке дикорастущей конопли. Ноша оказалась неподъёмной, и вот свершилось: в областной газете появилась разоблачительная публикация. Мацуеву вменили наркотическую 228 статью и отправили топтать белогорскую зону, где он уже через месяц сгинул во время пожара в одном из бараков. Легальный бизнес на лесозаготовках и экспорте древесины в сопредельный Китай и прочие страны Мацуев заранее переписал на малолетнего внука. С тех пор им заправляет мацуевский зять Борис Каплан и вроде не бедствует.

Филипп Каплан — мажор, за глаза мы его называем Филипок. В двадцать с небольшим лет, с невесть откуда взявшимся дипломом бакалавра журналистики, он занял кресло главного редактора. Понятное дело — отчим подсуетился.

За время недолгого и не очень дальновидного руководства Каплана-младшего журнал потерял половину подписчиков, что отразилось на размерах наших зарплат и гонораров.

— Это — временное явление, — заверил коллектив наш новый руководитель. — Идет переориентация тематики на другую целевую аудиторию, и это конечно займет некоторое время. Новости ай-ти индустрии, высоких технологий, закулисные подробности из жизни богемы, а главное — скандалы и разоблачения! Вот что будет востребовано! Поймите, ваши ретроградные писюльки «за жизнь» уже давно никому не интересны. В конце концов, я никого не держу, скатертью дорога!

Предложением руководства не преминули воспользоваться в первую очередь самые востребованные сотрудники. А перед выходными я выдвинул ультиматум и написал «по собственному».

— БоБо, твой протеже взял курс на рифы.

— Да пес с ним, Сеня, — раздался в трубке голос Каплана. — Поздравь лучше меня с днюхой!

— Дай догадаюсь: бутылка ежегодного «Camus» уже пуста?

Теперь Боря предупреждён, совесть моя чиста, а как сынок отреагирует, мне уже до лампочки.

— Арсений Палыч, — Филипок строго прищурился. — Что это у тебя глаза красные? Бухал вчера что ли?

— Нет, Филипп Борисович, по работе скучал, плакал.

— А вот скучать-то тебе не придётся, шутник, — скрипнул зубами главный. — Мне тут одна кукуха донесла, что ты заяву на увольнение все-таки накатал. Верно?

— Сорока на хвосте принесла. Так вернее. Заявление подписали?

— Умный, Громов, да? Отбарабанишь две недели как положено. И смотри, не облажайся, а то турну по статье. Новые вводные получишь у Кукушкина. Уж он-то подыщет для тебя, чтобы жизнь не сахаром намазана.

— Нисколько в этом не сомневаюсь, — Я повернулся, чтобы уйти, но Филипок напоследок сумел меня удивить.

— Кстати, Палыч, статья твоя в свежем номере. Может, передумаешь?

Новость, так новость: Филипок не побоялся выставить напоказ грязное семейное бельишко! Статья рассказывает о творящемся в области беспределе в наркотической сфере. Приведённые факты, описанные события позволяют сделать однозначный вывод: Мацуев продолжает здравствовать и проворачивать свои делишки, оставаясь в тени.

Вилен Кукушкин — известный стукач и подхалим. За эти качества его всегда ненавидели коллеги, но ценило вышестоящее начальство. Филипок не стал исключением и даже сделал Вилена своим заместителем.

Сияющий как начищенный пятак Кукушкин поделился со мной эксклюзивной информацией из неназванного источника в органах правопорядка: в Благовещенске, в центре города с населением в четверть миллиона среди бела дня обнаружился труп женщины с рваными ранами в области шеи.

— Вспомнил твою статейку про оборотней, Арсений, написанную ещё при царе Горохе. Так что включайся.

С «неназванным источником», телефон которого мне все же удалось выбить из Вилена, я встретился через пару часов на набережной у памятника «Дружку».

— Лейтенант Синицын, можно просто Сергей. Меня уверили, что вы в теме про волков. Надеюсь, понимаете? — Мой собеседник в оранжевой бейсболке почесал бронзового пса за ухом, снабдив действо многозначительным взглядом.

— Не совсем отчётливо. Это собака вообще-то.

— Я всегда считал, что волк, — растерялся лейтенант. — Короче: благодаря показаниям свидетеля нам с вами предоставлена уникальная возможность раскрыть дело по горячим следам. — Синицын протянул мне планшет. — И какое дело! Обещает быть резонансным. Вот, взгляните: здесь сканы протокола и фотоматериалы.

— Только просьба — не стоять над душой!

Свидетель Крапивин шестнадцати лет отроду утверждал, что убийство произошло на его глазах, когда он возвращался домой с тусовки, и красочно живописал все подробности следствию. Будущий Стивен Кинг, не меньше, отметил я про себя, прочитав протокол допроса.

— Темнит Павел, надо бы с парнишкой ещё раз покалякать. Личность жертвы удалось установить?

— Как вы себе это представляете? — нахмурился Синицын. — Отпечатки пальцев сведены, заявлений о пропаже не поступало, а на лице следы когтей волка-оборотня: вы же видели фото!

— Как независимый эксперт уверяю, что тупые когти оборотня не смогут оставить борозды, идентичные этим. — В подобных случаях мне всегда удавалась декламация с минимальной долей иронии.

— Ага! Получается, что вы все-таки в теме! — обрадовался Синицын, не оценив моей шутки. — Будем работать вместе?

— У меня мало информации. Я могу взглянуть на остальные материалы?

— Не положено, — Сергей скорчил серьёзную мину и отобрал у меня планшет. — Идём к Крапивину?

Ну и зря. Все равно я втихаря скачал содержимое всей папки на флэшку, пока заговаривал лейтенанту зубы. У нашей журналистской братии срабатывает чуйка, если их пытаются поиметь, особливо втёмную.

Про оборотней я собственно не написал ни строчки: болван Кукушкин опять все перепутал.

На рубеже веков в соседней квартире проживала семья Рябовых, отец и сын. Матери Глеба я никогда не видел, зато часто слышал женский голос изнутри. Андрей Рябов — пилот транспортной авиации, нередко отлучался и просил соседей присмотреть за сыном. Отцу с матерью это было не в тягость. Если предстоял рейс в какую-то глухомань, отец брал Глеба с собой. После подобных рейсов Рябовы всегда привозили немало дичи: уток, фазанов, рябчиков, и честно делились ей с соседями. Однажды мои родители уговорили Рябова взять их с собой, но самолёт так и не долетел до пункта назначения. Поиски не принесли результатов, пилота и пассажиров записали в пропавшие без вести. В ту пору мне стукнуло девятнадцать.

Когда у жителей деревни Степкино стали пропадать куры, гуси и домашний скот, местные грешили на волков. Хищников за последнее время расплодилось немало, но как им удавалось проникать в запертые загоны, курятники и амбары, оставалось загадкой.

В один из дней стёпкинцев разбудил протяжный волчий вой: стая волков, завидев людей, бросилась наутёк. Селяне похватали ружья и рванули следом, но серые хищники уже растворились в лесной чаще.

Оказалось, что волки позвали людей на помощь, а взору последних предстало жуткое зрелище: чумазый, заросший мальчуган лет пятнадцати, укутанный в овечью шкуру, безуспешно пытался высвободить из капкана окровавленную правую ногу. Он плакал, рычал, выл по-волчьи, скалил зубы и никого не подпускал к себе, пока один из мужчин не оглушил его ударом приклада по макушке.

Опуская подробности: ногу удалось спасти! Наш доморощенный Маугли оказался смышлёным пацаном, со временем не только вспомнил человеческий, то есть русский язык, но и своё имя! События, связанные с катастрофой, выветрилось из памяти, однако он быстро восстановил навыки в чтении и письме, полученные в девятилетнем возрасте, а к двадцати годам Глеб Рябов уже вполне социализировался и адаптировался к современной жизни. Я был в шоке, когда незнакомый молодой человек остановил меня на улице! Однако изнеженная городская жизнь не пришлась по душе ему, выпестованному волками. Рябов окончил вечернюю школу, получил профессию лесника и удалился в лес, в городе же бывал лишь наездами и останавливался у меня. В последнее время его визиты стали все реже, и я догадался, что у Глеба появилась зазноба, о существовании которой он умалчивает.