Орлиное сердце

* * *

На другой день, в полдень, Петр пошел на панский двор. Он направился прямо к конюшне, Там за панскими выездными лошадьми присматривал Гнатко. Петр вошел в открытые ворота и остановился, прислушиваясь. Кто же тут есть? Из узких боковых дверей высунулся с мешком за плечами Гнатко. Он кинул мешок на пол, воровато оглянулся. Достав в углу из-под соломы большую торбу, ссыпал в нее из принесенного мешка овес и снова спрятал под солому. «От бесов богатей, — подумал Петр. — Лижет пану пятки и его же овес ворует».

Матрос вышел из-за столба и крикнул:

— Ты зачем панское добро раскрадываешь, чертов сын?

Гнатко побледнел и от растерянности не мог вымолвить ни слова.

— Кради-кради, бог с тобой, — махнул рукой Петр. — Черт того пана не возьмет.

Гнатко стоял посредине конюшни в грязных полотняных штанах, в постолах, замазанных навозом. В растрепанных волосах торчала солома. Матрос подошел вплотную к конюху.

— Ты просил у управляющего разрешения жениться на Наталке? — спросил он сурово.

Гнатко беспомощно оглянулся, как бы ища чьей-нибудь поддержки, но в конюшне были только он и Петр, да еще били копытами по настилу из досок серые выхоленные жеребцы. Крикнуть? А что, если матрос схватит его своими железными лапами за горло? Уже давно ходят слухи, что в его руках какая-то чертячья сила. Да и он, Гнатко, вчера сам хорошо убедился в этом. Переломает ребра, а тогда… Кому пожалуешься? Его даже становой пристав не хочет трогать. А Петр все наступает на Гнатка, зло смотрит на него, вот уже протягивает руку к его груди…

— Про… просил… Просили тато, чтобы управляющий написал пану, — заикается, выдавливая из себя слова, перепуганный парубок.

— Чего же ты, свинячье рыло, лезешь к дивчине, которая тебя не любит? Ах ты нахал! Думаешь, если вы богачи, то уже можете людскую душу топтать?

Гнатко молчит, переступая с ноги на ногу.

— Вытряхни из чуба солому, дурак, — приказывает Петр, — да иди со мной к управляющему. — Слышишь? Быстро!

Конюх, казалось, не слышал. Он смотрел на Петра ничего не понимающими глазами.

— Иди! — И Кошка толкнул его в спину.

Гнатко в закатанных штанах шел панским двором, шаркая постолами по зеленой траве, а за ним шагал Петр в черном матросском мундире при всех крестах и медалях.

— Поворачивай к управляющему! — приказал он. — Не бойся.

Вот и дом управляющего. Высокие просторные окна, широкое крыльцо, увитое хмелем. В окошке виднеется лысая голова управляющего, немца Грунера, склонившегося над какими-то бумагами. Петр вталкивает конюха на ступеньки крыльца, сам идет за ним. Дверь в конторку открыта. Грунер, услышав шаги, оторвался от бумаг. На носу у него маленькие очки в золотой оправе, широкие рыжие усы, закрученные вверх, будто медные крючки, сердитые водянистые глаза.

— Как ты смел? — закричал Грунер на Гнатка.

— Это я его привел, дан управляющий, — спокойно остановился у двери Кошка. — Добрый день вам!

— Какое у вас есть ко мне дело, господин квартирмейстер? — обратился немец к матросу.

— Дело не у меня, а у этого парубка, но он боится к вам зайти, так вот меня попросил… Его батько, — показал матрос на конюха, — приходил к вам просить, чтобы вы написали нашему пану, их превосходительству, дабы тот разрешил Гнатку жениться на дочери Миколы Касьяненко, Наталке.

Управляющий с нетерпением постукивал пальцами по столу, но Петр продолжал так же спокойно, не спеша.

— Приходил. Да… Просил, — процедил сквозь зубы Грунер. — Но я еще не успел делать такое письмо к пану. Я буду послать пану письменный отчет о прибылях и расходах, тогда напишу…

«Вот хорошо, пан управитель, что не писали», — обрадовался в душе Петр.

— Не нужно писать, — сказал матрос управляющему, — потому что Гнатко не хочет жениться на той дивчине. Понимаете, не понравилась она ему. Не пара. Он богатый, а она бедная…

— Швайн, — пробормотал себе под нос немец. — Дивчина есть хорош!

— Он, видите ли, другую дивчину любит, — продолжает Петр. — Так что про Гната не нужно писать, пан управляющий. Зачем морочить голову их превосходительству?

— О, так. Хорошо. Можешь идти!

— Иди, иди, Гнат, и смотри мне, — Петр угрожающе приложил палец к губам.

Гнатко склонил голову и покорно вышел.

— У вас еще есть разговор? — спросил управляющий.

— На той дивчине буду жениться я, — решительно заявил Петр.

Грунер поднял удивленно брови:

— А если пан не будет присылать разрешение?

— Если не разрешит, то я обращусь к императрице. Она разрешит, — схитрил матрос.

Немец впервые за все время разговора усмехнулся и закивал головой в знак согласия.

— О, зачем, в самом деле, делать беспокойство пану? У него дела — ого, грос! — поднял палец Грунер. — Большие! Я сам даю согласие. От имени пана.

…Петр шел через плотину. К воде склонились вербы. Их зеленые косы расчесывал и сушил неугомонный свежий ветерок. Он освежал лицо Петра, и матросу хотелось сказать, крикнуть ему: «Здоров был, друг ветер! Лети да извести людей, что у Петра тоже скоро будет радость. Нашлось и для него щедрое девичье сердце».