Пагубная любовь

Генерал почти не слушал; смутным гулом звучали у него в ушах неоспоримые доводы, которые безобидный священник из селения Санто-Алейшо приводил в пользу сеньора дона Мигела. Антонио де Кейрос был во власти лихорадочного волнения: внезапное возвращение надежды растревожило его душу; он испытывал ту не подвластную разуму радость, какую испытываешь в блаженном сне, и в этой радости, словно в приснившемся блаженстве, было что-то нереальное и безмерное. Он обнял священника и пригласил к себе в гости, на тот берег Тамеги.

— Но я не знаю, с кем имею честь говорить, — начал священник.

— Я Антонио де Кейрос-и-Менезес из поместья Симо-де-Вила.

— Святое небо! — воскликнул викарий. — Так вот с кем я беседовал!.. Но разве вы не были в Америке, ваше превосходительство?

— Был; вернулся неделю назад.

— Я знал вас мальчиком, сеньор Кейрос! Мы ведь с вами однолетки, в тысяча восемьсот девятом году даже проучились вместе несколько месяцев в Вале-де-Агьяр, мы оба изучали там латынь у отца Симана в ту пору, когда вы готовились к духовному поприщу, прежде чем избрать военное. Может быть, вы припомните Бенто Фернандеса, родом из Повоа.

— Бенто Фернандес... — повторил генерал.

— Которого вы, ваше превосходительство, и другие озорники звали «Beatus Benedictus, ora pro nobis»[184].

И добрый старик заливался радостным смехом; но вдруг на лице его появилось выражение серьезное и многозначительное, и он проговорил, понизив голос:

— Теперь мне стало понятно, почему на глазах у вас выступили слезы, когда мы с вами смотрели на бывшую комнату Жозефы, где она жила и где обряжали ее в саван. Ваше превосходительство, вы ищете свою дочь? Вы подозреваете, что Мария Мойзес — ваша дочь? Так оно и есть, можете быть уверены, что так и есть.

— Так я могу быть уверен? Уверен? Подумайте, что говорите вы мне, сеньор викарий! — воскликнул генерал, сжимая ему обе руки в неудержимом порыве восторга.

— Я рад, что вижу вас во власти чувства, ясно показывающего, что вы были несчастны и никогда не забывали бедную Жозефу. Господь простит меня, если я сейчас нарушу тайну исповеди; но при подобных обстоятельствах было бы нелепо следовать букве правила, ибо держать вас в неведении значило бы помешать вашему счастью и счастью вашей дочери. Сеньор Кейрос, когда вы просили викария из Санта-Мариньи тайно обвенчать вас с Жозефой, вы сообщили ему, что Жозефа беременна...

— Так оно и было.

— Викарий донес вашему отцу о вашем благом намерении. Из этого воспоследовало ваше отбытие в столицу, а затем тюремное заключение. Викарий, полагая, что подает добрый пример, рассказал мне обо всем, им содеянном. Таким образом, я узнал тайну, которой никому никогда не открывал, хотя она и стала известна из-за нескромности лекаря и темпоранской арендаторши. Я сомневался, что Жозефа уже была матерью, когда она то ли утонула, то ли утопилась; но в тысяча восемьсот семнадцатом году я был назначен приходским священником в приход Санта-Мария-де-Ковас-де-Баррозо, где жила в доме у своих братьев мать Жозефы. Эта женщина периодически впадала в умопомешательство, но, когда к ней возвращалось сознание, ей становилось еще горше, ибо она непрерывно оплакивала дочь. В тысяча восемьсот восемнадцатом году меня позвали ее исповедать; то было ровно за сутки до ее смерти. В ту пору умирающая была в здравом уме и твердой памяти; и она поведала мне, заливаясь слезами, что Жозефа на исходе дня, ставшего днем ее смерти, родила ребенка. Я спросил, мальчик то был или девочка, ибо вспомнил, когда и при каких обстоятельствах нашли Марию Мойзес. Мать Жозефы отвечала, что не знает, но уверена, что Жозефа бежала из дому не одна, а с ребенком, потому что после смерти дочери она пошла в ее комнату и нашла там на полу свертки, лежавшие обычно в плетеной колыбели, а самой колыбели не нашла. Я спросил умирающую, не слышала ли она о том, что в ту самую ночь на реке нашли девочку в плетеной колыбели; она отвечала, что, когда обнаружила исчезновение колыбели, потеряла сознание, а когда пришла в себя, поспешила укрыться в доме у своих братьев и сама не знает, что было с нею потом, ибо у нее не осталось никаких воспоминаний об этой поре, да и позже были у нее периоды, о которых она ничего не помнит. У меня, — заключил викарий, — нет никаких сомнений в том, что Мария Мойзес дочь Жозефы.

Генерал прижал к груди отца Бенто, облобызал его седины и вскричал с ребяческой радостью:

— Нас обоих ждет блаженная старость... Я проживу еще много лет, и отец Бенто, мой соученик, будет моим капелланом и духовным наставником моей дочери в ее добрых делах!