Триллион долларов. В погоне за мечтой

Джон, с трудом следивший за его мыслью, машинально кивнул, но тут же покачал головой.

– Нет, я не понимаю. Я стал наследником или не стал?

– Стали, не переживайте. – Грегорио сунул нос в папку, полистал бумаги. – Все, что сказал вам Эдуардо, верно. Не считая суммы.

– Не считая суммы?

– Вы наследуете не восемьдесят тысяч, а более четырех миллионов долларов.

Джон уставился на него, и ему вдруг показалось, что время остановилось и единственное, что сохранило способность двигаться, это его нижняя челюсть, начавшая отвисать – неудержимо, неостановимо.

Четыре!

Миллиона!

Долларов!

– Вау! – вырвалось у него.

Он схватился руками за голову, поднял взгляд к потолку, снова повторил: «Вау!», а потом рассмеялся. Принялся ерошить волосы и смеяться, будто обезумев. Четыре миллиона долларов! Он не мог успокоиться, он смеялся, а те, должно быть, уже подумывали о том, не вызвать ли скорую. Четыре миллиона! Четыре миллиона!

Он снова смотрел на него, адвокат из далекой Флоренции. В падающем из окна весеннем свете его редеющие волосы напоминали нимб святого. Джон готов был расцеловать его. Приехали и вручают ему четыре миллиона долларов! Он снова смеялся, смеялся, смеялся.

– Вау! – снова произнес он, наконец совладав с собой. – Я понял. Вы боялись, что меня хватит удар, если вы сразу скажете мне, что я унаследовал четыре миллиона долларов, верно?

– Можно выразиться и так, – кивнул Грегорио Вакки, и в уголках его губ мелькнула улыбка.

– А знаете что? Вы правы. Меня хватил бы удар. О, боже мой… – Он прикрыл рот рукой, не зная, куда девать глаза. – Вам известно, что позавчера у меня была самая худшая ночь в жизни, причем только потому, что у меня не было денег на метро? Вшивого доллара, вшивых пятидесяти центов? А теперь приходите вы и говорите о четырех миллионах…

Фух, фух, фух, фух. Точно, насчет удара они не ошиблись. Сердце стучало, словно ошалев. От одних мыслей о деньгах кровь мчалась по венам так, словно он занимался сексом.

Четыре миллиона долларов. Это же… Это больше, чем просто деньги. Это другая жизнь. С четырьмя миллионами долларов он может делать все, что угодно. С четырьмя миллионами долларов ему можно ни дня не работать. Будет он учиться или нет, будет ли он самым дерьмовым художником в мире или нет, уже неважно.

– А это правда? – вдруг спросил он. – Я имею в виду, вот придет сейчас кто-нибудь и скажет: «Улыбнитесь, вас снимает “Скрытая камера”!» или что-то в этом роде? Мы говорим о настоящих деньгах, о настоящем наследстве?

Юрист поднял брови, словно такая мысль показалась ему граничащей с абсурдом.

– Мы говорим о настоящих деньгах. Не беспокойтесь.

– Я хочу сказать, что если вы решили меня надуть, то я кого-нибудь задушу. И не уверен, что это понравится зрителям «Скрытой камеры».

– Могу вас заверить, что мы здесь исключительно ради того, чтобы сделать вас богатым человеком.

– Прекрасно.

Нет, на самом деле он не переживал. Но мысль возникла, и от нее нужно было избавиться, как будто, высказав ее, он мог избавиться от опасности. Почему-то он знал, что его не обманывают.

А здесь жарко. Странно, когда они только вошли, ему показалось, что в комнате прохладно, как будто выставили слишком низкую температуру на кондиционере. А теперь было такое ощущение, что кровь вот-вот закипит в его жилах. Может быть, у него жар? Может быть, это последствия позапрошлой ночи, когда он шел пешком домой через Бруклинский мост на влажном холодном ветру с моря, который едва не превратил его в сосульку?

Он оглядел себя. Джинсы вдруг показались изношенными, у пиджака обтрепались рукава – он никогда прежде не замечал этого. Ткань начинала просвечиваться. А рубашка его была нищенской, дешевой тряпкой из лавки старьевщика. Даже когда она была новой, она не выглядела по-настоящему хорошо. Дешевка. Хлам. Он поймал взгляд Эдуардо, который слабо улыбался, словно прочитав его мысли.

Город в окне все еще сверкал, словно сон из стекла и хрусталя. Значит, теперь он состоятельный человек. Джон Сальваторе Фонтанелли, сын сапожника из Нью-Джерси, стал им – не приложив ни малейших усилий, не сделав ничего, просто по прихоти судьбы. Может быть, он всегда подозревал что-то подобное и никогда не напрягался слишком сильно, никогда по-настоящему не старался? Потому что фея в колыбели нашептала ему о том, что все это не понадобится?

– Окей! – воскликнул он и хлопнул в ладоши. – Что дальше?

– Итак, вы принимаете наследство?

– Да, сэр!

Адвокат удовлетворенно кивнул и снова закрыл свою папку. Джон откинулся на спинку стула и сделал глубокий выдох. Что за день! Он был словно полон шампанского, маленьких, весело лопающихся пузырьков, которые все поднимались и поднимались, чтобы собраться в какой-то смешок в верхней части грудной клетки.

Интересно, как на практике переходит такое наследство? Каким образом он получит деньги? Вряд ли наличными. По переводу не получится, потому что счета у него больше нет. Может быть, он получит чек? Точно. И ему доставит огромное удовольствие пойти именно в тот банк, который закрыл его счет, сунуть своему бывшему консультанту под нос чек на четыре миллиона долларов и посмотреть, какое у него будет лицо. Ему доставит огромное удовольствие вести себя как свинья, как последняя богатая сволочь…

Кто-то откашлялся. Джон поднял голову, вернулся из своих грез на землю, в реальность конференц-зала. Откашлялся Альберто Вакки.

И открыл папку, лежавшую перед ним.

Джон посмотрел на Эдуардо. Посмотрел на Грегорио, его отца. Посмотрел на Альберто, его дядю.

– Вот только не говорите мне, что на самом деле сумма еще больше.

Альберто негромко рассмеялся. Смех его напоминал воркование голубей.

– Скажу, – произнес он.

– Больше, чем четыре миллиона долларов?

– Намного больше.

Сердце снова гулко застучало. Легкие опять превратились в воздушный шар. Джон поднял руки, словно защищаясь.

– Подождите. Не так быстро. Четыре миллиона – вполне хорошая цифра. Зачем преувеличивать? Четыре миллиона вполне могут сделать человека счастливым. Больше было бы… ну, пожалуй, слишком много…

Итальянец взглянул на него из-под кустистых бровей. В его глазах сверкнул странный огонек.

– Это единственное условие, которое связано с наследством, Джон. Либо вы берете все – либо ничего…

Джон судорожно сглотнул.

– Больше, чем в два раза? – поспешно произнес он, словно нужно было отвести беду, упредив ее другой.

– Намного больше.

– Больше, чем в десять раз? Больше сорока миллионов долларов?

– Джон, вам придется научиться мыслить более крупными масштабами. Это нелегко, и, видит бог, я вам не завидую. – Альберто ободрительно, почти заговорщически кивнул ему, словно предлагая сопровождать его в пользующийся дурной славой дом. – Мыслите масштабно, Джон!

– Больше, чем?..

Джон запнулся. В одном журнале он читал о состоянии крупной поп-звезды – Мадонны, и там говорилось, что у нее шестьдесят миллионов долларов, а у Майкла Джексона – даже и в два раза больше. Возглавлял хит-парад экс-«битл» Пол Маккартни, состояние которого оценивалось в пятьсот миллионов долларов. У него закружилась голова.

– Больше, чем в двадцать раз?

Он хотел сказать «в сто раз», но не решился. Предположить, что он мог – просто так, без труда, без таланта – завладеть состоянием, приближающимся к состоянию таких легендарных личностей… в этом было что-то кощунственное.

На миг воцарилась тишина. Юрист посмотрел на него, закусил нижнюю губу и ничего не сказал.

– Свыкнитесь, – наконец посоветовал он, – с суммой два миллиарда.

И добавил:

– Долларов.

Джон уставился на адвоката, и показалось, что на него, на всех присутствующих опускается что-то тяжелое, свинцовое. А вот это уже не шутки. Солнечный свет, падающий в окно, ослепил его, стал резким, словно лампа, которую направляют в глаза на допросе. Точно – не шутки.

– Вы же не шутите, правда? – спросил он.

Альберто Вакки кивнул.

Джон огляделся по сторонам, словно в поисках выхода. Миллиарды! Цифра опустилась на него, словно тяжеленный груз, надавила на плечи, стиснула виски. Миллиарды – это такие измерения, по направлению к которым он никогда даже двигаться не пытался. Миллиарды – это значит оказаться на уровне Рокфеллера и Ротшильда, нефтяных магнатов из Саудовской Аравии и японских гигантов недвижимости. Миллиарды – это уже не просто благосостояние. Это… безумие.

Сердце продолжало стучать. На правой лодыжке задергался мускул и успокаиваться не хотел совершенно. Сначала нужно прийти в себя. Все-таки то, что происходит здесь, – это очень странная игра. Такого не бывает, не бывает в том мире, который ему знаком! Чтобы просто появились четыре человека, о которых он никогда в жизни не слышал, и принялись утверждать, что он унаследовал два миллиарда долларов? Нет. Так не бывает. Это какая-то неправильная игра. Он понятия не имел, как обычно происходят церемонии передачи наследства, но эта в любом случае странная.

Он попытался вспомнить сцены из фильмов. Проклятье, он ведь посмотрел так много фильмов, в той или иной степени провел юность перед телевизором и в кино – как там это было? Вскрытие завещания, точно. Когда кто-то умирает, то происходит вскрытие завещания, на которое собираются все возможные наследники, чтобы узнать из уст нотариуса, сколько же они получили. И потом поцапаться.

Точно! Как вообще это случается, когда кто-то умирает и оставляет завещание? Ведь первыми наследниками становятся жена и дети, так ведь? Как могло произойти, что он наследует что-то, а его братья – нет? И как он вообще может что-то наследовать, если его отец еще жив?

Что-то тут не так.

Сердце и дыхание снова пришли в норму. Пока что еще рано радоваться. Сначала нужно устранить подозрения.

Джон откашлялся.

– Я вынужден еще раз задать совершенно глупый вопрос, – начал он. – Почему именно я должен унаследовать что-то? Почему вы пришли ко мне?

Адвокат спокойно кивнул.

– Мы провели очень подробное и основательное расследование. Мы не стали бы приглашать вас для разговора, если бы не были на сто процентов уверены в своем деле.

– Прекрасно, вы теперь уверены. А я нет. Вот, к примеру, знаете ли вы, что у меня есть два брата? Разве я не должен разделить наследство с ними?

– В этом случае нет.

– Почему нет?

– Вы названы в качестве единственного наследника.

– Единственного наследника? Кому, черт возьми, пришла в голову идея назвать именно меня в качестве единственного наследника двух миллиардов долларов? Я хочу сказать, ведь мой отец сапожник. И хоть я немного знаю о наших родственниках, но я уверен, что среди них нет миллиардера. Самым богатым человеком можно назвать, пожалуй, моего дядю Джузеппе, который владеет таксопарком в Неаполе, у него десять или двенадцать машин.

– Верно. – Альберто Вакки улыбнулся. – И он еще жив и, насколько нам известно, отличается отменным здоровьем.

– Ну вот. Так откуда же взялось такое наследство?

– Звучит так, как будто вы в нем не заинтересованы.

Джон почувствовал, что постепенно начинает злиться. Он очень редко злился, еще реже злился по-настоящему, но здесь и сейчас легко может случиться так, что он дойдет до ручки.