Штрафбат для Ангела-Хранителя. Часть третья

Глава 14. Рвусь из сил, из всех сухожилий.

Но плевать я хотел на обузу примет
У него есть предел, у меня его нет!

В. Высоцкий.

– Очнись, Андрюша, очнись, – такой знакомый, и милый голос тревожно бьётся ему в уши. Маленькая рука тормошит его за плечо.

– Ну же, очнись! Вставай! Они сейчас очухаются, и сюда, максимум, через пять минут, примчится полроты.

Тяжело, больно, во всём теле, такое ощущение, что его сильно били. «Ах да, меня же били» – туго вспоминается в голове. Андрей попытался встать, и со стоном, переходящим в рык, завалился на бок. Сильнейшая боль пронзила спину.

– Ч-ч-ч-ёрт! Что это?!

– У тебя пуля в спине, – глаза Ангела близко-близко, смотрят с бесконечной болью и состраданием, – она пробила меня, – она всхлипнула, – и… и… я не смогла её в себе задержать – она пробила меня насквозь и… она теперь в тебе. Я тебя не защитила, не смогла… нет мне прощения!

– Немцы далеко?

Она приподняла голову над кустами, бросила быстрый взгляд в сторону домов деревни:

– Убитых да раненых пока собирают… хотя нет! Вон, офицер колготится, пистолетом машет, группу захвата наскоро собирает. У нас минуты три-четыре. Максимум – пять.

Она повернула к нему своё лицо и, приблизив к нему своё лицо, с тревогой в голосе произнесла:

– Андрюша, милый, давай, через немогу, но поднимайся, и нам надо хоть как, но идти, поднимайся!

– Сейчас, сейчас, – Андрей кивнул головой и, собираясь с силами, спросил:

– Ты-то сама как?

Она в ответ виновато улыбнулась:

– Да что мне сделается? Ты ж знаешь – на мне любая дырка заживает.

– Ну да, ну да… – Андрей собрав волю в кулак, поднялся на колени, и преодолевая дикую боль в спине, встал на ноги, и тут же заорал от нахлынувшей боли: – т-т-твою мать! Пи…..ц!

– Давай, давай, потихоньку! – чуть не плача от отчаяния, и пропуская мимо ушей его матюги, дрожащим голосом увещевала его Агния. Она подставила плечо, подпирая его снизу. На спину себе она повесила один из оставшихся автоматов. Плюс на боку у неё болтался подсумок с одним целым магазином на 32 патрона.

Переставляя ноги, как ходули, Андрей медленно-медленно пошёл, углубляясь в лес. Агния, подставив плечо, как могла, помогала ему держаться вертикально.

– Нам главное, хоть немного отойти, поглубже забраться, – задыхаясь от навалившейся на неё тяжести, сипло стонет где-то сбоку и снизу Агния, – они, фрицы, далеко-то в чащобу не полезут… это ж не зондер-команда, не охотники. Так… метров 100-200… Вряд ли больше… Но эти двести метров нам с тобой надо пройти…

Она оглянулась назад, и увидев сквозь редкие ещё стволы деревьев густую цепь, которая под предводительством двух офицеров уже начала не спеша по глубокому снегу пересекать поле, отделявшее деревню от леса, всполошилась:

– Ходу, Андрюша, ходу! Они уже идут сюда.

– Да иду, иду… – стиснув зубы, и шалея от пронзающей всё его тело сильнейшей боли, Андрей, как заведённый, переставляет непослушные ноги.

Впереди открывается прогалина, ещё несколько шагов, и в молодой поросли начинает проглядываться что-то большое, угловатое, но мёртвое и безмолвное. Ещё десяток шагов, и…

– Андрюша, смотри! Это же наш самолёт!

И точно – на земле лежал искорёженный и переломленный в нескольких местах от удара об землю фюзеляж с остатками центроплана. Метрах в пятнадцати от него валялась отвалившаяся при ударе и сломанная в нескольких местах деревянная консоль.

Они, ковыляя, подошли к самолёту.

– Всё, больше никуда не пойду! Не могу! Сдохну здесь, – Андрей, задыхаясь, бессильно повалился на снег рядом с остатками фюзеляжа, – судьбу не обманешь – должен был погибнуть в этом самолёте. Рядом с ним и погибну… Патронов два магазина. Сколько смогу, столько и убью этих гадов… Последний в голову. Знать, судьба такая… Видать, пришло и моё время за Родину умереть…

– Судьба?! Много ты знаешь! Я – твоя судьба!!! – в исступлении проорала Агния, – Я – твой ангел-хранитель, и погибнешь ты тогда, когда у МЕНЯ силы иссякнут, понял?! А силы у меня ещё пока есть! – она гневно смотрела на него, – За Родину умереть много ума не надо! Это проще простого! Чик, и ты на небесах! Ишь ты какой!! А кто за тебя воевать будет, а?! Война закончится в мае сорок пятого! Ещё полтора года! А ну, поднимайся!

Она наклонилась к нему, Андрей же, ухватившись за автомат, свисавший с её шеи, потянул его к себе.

– Да поднимайся же, зараза! – чуть не плача от отчаяния, она тянула автомат к себе, пытаясь вырвать его из рук Андрея.

Андрей только молча помотал головой и ещё крепче вцепился в автомат.

Агния плюнула, скинула ремень автомата с шеи, развернулась, и решительно двинулась к остаткам их самолёта:

– Не можешь идти, значит, поедешь! И самолёт тебе поможет!

При этих словах она подбежала к центроплану и принялась остервенело отрывать от него полу оторванный при падении лист обшивки.

С жалобным треском вылетевших расшатанных заклёпок лист дюраля оторвался, она бросилась к разлому в фюзеляже, выдернула оттуда трёхметровый обрывок троса проводки к рулю направления. Торопясь, и раня в кровь пальцы железными ворсинками, она быстро подвязала его к полутораметровому листу обшивки. Бегом подтащила импровизированную волокушу к Андрею:

– Сидайте, ваше величество, карета подана! Поедем с ветерком!

Андрей замотал головой:

– Нет! Никуда не поеду… здесь останусь. Всё равно не уйдём… Так уж лучше так. Дай сюда второй магазин.

Он потянулся рукой к подсумку с оставшимся автоматным магазином.

Агния схватила его за щёки, развернула к себе, приблизила своё лицо, и, сверля горящими, как антрацит, глазами, жарко выдохнула:

– Всегда Двести Вариантов! Никогда не сдавайся! Живи до последней секунды! – она перевела дыхание, и поцеловала его в губы, – я люблю тебя! Сделай это ради нас! Мы выберемся, верь мне! Пройдут годы… война кончится, и мы с тобой… мы с тобой… поедем на море! Ведь ты не был на море?

– Только на Финском заливе… – Андрей еле шевелил засохшими, обветрившимися губами.

– Да разве ж это море? – она нервно рассмеялась, и обняла его за голову, – мы с тобой поедем на Чёрное море! Оно тёплое, там дельфины! Мы сядем на лодку с парусом и поплывём по морю! Хочешь?

– Да. – сглотнул Андрей.

– Ну вот! Мы будем плыть на лодке, ветер будет надувать наш парус, а вокруг нас будут выпрыгивать из воды дельфины! Хочешь, чтоб было так? Ну же, залазь уже, – она стала подталкивать его в бок, понуждая забраться, наконец, на лист дюраля.

Андрей, сжимая зубы от жгучей боли в спине, переваливаясь с боку на бок, начал заползать на лист дюраля. Агния оббежала его вокруг, схватила его за плечи и с неожиданной силой стала втягивать его на волокушу:

– Раз-два, взяли! Давай, родименький, ну же! Ну, давай же! Ещё, ещё!

Наконец, втащив его почти полностью – на снегу остались лишь его ноги, она, запыхавшись, бросила ему на грудь автомат и подсумок для магазинов:

– Так, всё, держи автомат… и подсумок не потеряй! Но-о-о! Поехали!

Она впряглась в импровизированные санки, перебросив трос себе на грудь, и упёрлась ногами с промёрзшую землю, покрытую 30-сантиметровым слоем снега. Волокуша со скрипом днища по снегу дёрнулась раз, другой, наконец, сдвинулась, и потихоньку поехала по снегу…

Десять… двадцать… тридцать шагов. Агния, надрываясь, тащила волокушу, и поминутно оглядывалась назад – на Андрея и в сторону преследователей. Сорок… сорок пять шагов… сорок семь… Она задыхалась – удушье сразу же схватило железной хваткой её за горло. Тащить волоком, пусть даже и на волокуше по снегу, здорового, рослого мужика весом в пять пудов – это не для хрупких девушек. Да ещё и его ноги, не поместившиеся на волокуше, тащатся по снегу и загребая его унтами, тормозят движение… Чувствуя, как струится пот по всему телу, она прислушалась к звукам, доносящимся сзади. Судя по их интенсивности, преследователи были он них метрах в трёхстах, а может и ближе…

Она опять упёрлась ногами с промёрзлую землю и тяжело дыша, продолжила свой путь. Её дыхание с хрипом рвало морозный воздух, перед глазами плавали разноцветные круги – она уже не могла включить в себе свой экстра резерв, никакие «боевые гипер-режимы» были ей уже не подвластны. Максимум, что ей осталось – скудные человеческие силы, и без того изрядно потраченные… Где-то здесь должно было быть болото – её цепкая память держала в себе карту здешней местности. Где-то здесь, недалеко… эх, добраться бы! По болоту фрицы точно не полезут, а они по болоту уйдут.

Ах, как нехорошо получилось! Цепочка неприятностей, цепочка ошибок, одно за другое цепляется, и вот нá тебе! Если б Андрей сразу побежал к лесу, так нет же, помчался по улице… если б я его сразу поправила! Так нет же, только на восьмой секунде бега! Если б этот снайпер долбаный где-нибудь в другом месте спал! Так нет же, он сидел именно в том кузове! И нейтрализовать его не получилось! Только ранить! И он, вот же ж гад, нашёл в себе силы сделать тот самый свой «золотой» выстрел! И почему меня хватило только на 27 секунд? Ведь должна была 30 продержаться! А вот нет, за секунду до выстрела этого снайпера сам собой выключился гипер-режим… и всё… приехали! Что имеем, то и имеем!

Агния, каясь, ругала себя последними словами, и тащила, тащила, тащила эту тяжёлую волокушу с впавшим в беспамятство Андреем. Она не заметила, как с каждым шагом, с каждым выдохом, стала рывками произносить слова:

– А у дельфина… взрезано брюхо винтом… выстрела в спину… не ожидает никто… на батарее… нету снарядов уже… надо быстрее… на вираже… 35

Трос врезается в тело, немеют ноги, хриплое дыхание срывается с её губ, красная пелена накатывает на глаза… но горит, мечется, и плачет душа, которая не в силах простить допущенные собственные ошибки. Краснеют от слёз глаза, крупные капли влаги скатываются с её щёк и капают на снег, протаивая в нём крохотными лунками…

Шестьдесят пять шагов… шестьдесят шесть… шестьдесят семь… Медленно, очень медленно! Она чувствует, что не успевает – воздушные замки с призрачными мечтами о море, дельфинах и лодке с парусом, которые она сама только что придумала, быстро и необратимо рушились в прах… Не замечая усталости, она тянет этот треклятый трос, врезавшийся ей в грудь, задыхается от тяжести, хрипит, и с её губ срываются пронзительные слова:

– Парус… порвали парус… каюсь… каюсь… каюсь…

Не сдаваться! Биться до последнего! Пока двигаются ноги! Пока бьётся сердце!

Семьдесят три шага… семьдесят четыре… семьдесят пять…

Мокрые, выбившиеся из-под шлемофона, слипшиеся от пота волосы мотаются перед глазами. Под впившимся в них тросом плечи буквально кричат о нестерпимой боли, тошнит, мотает из стороны в сторону от слабости в коленях, глаза уже видят только то, что прямо перед ними, периферийное зрение отключается, с боков всё сильнее наползает серая муть – верный признак скорого обморока.

Восемьдесят… восемьдесят…один… восемьдесят…два…

Ах, если бы как-то заставить Андрея помочь ей, ну, хотя бы чуть-чуть! Но его сознание было ей не подвластно – после неимоверного усилия, которое он совершил, вползая на волокушу, он потерял сознание от боли, и сейчас лежал бесчувственный, раскинув руки, на волокуше. И возможностей достучаться до него уже, похоже, не было… После отключения боевого режима «Ультимативный Абсолют» она чувствовала себя выжатой тряпкой, у неё не осталось никаких возможностей – весь её энергетический сверх-потенциал был исчерпан. Осталось только совсем чуть-чуть человеческих сил, можно сказать, совсем ничего, и надеяться оставалось только на чудо…