Штрафбат для Ангела-Хранителя. Часть третья

В голове назойливо копошатся нехитрые расчёты: если тащиться с такой скоростью, то через несколько минут преследователи их уже догонят . По прикидкам Агнии фашисты уже почти вышли к тому месту на опушке, где их подстрелил этот снайпер, сейчас увидят их следы, ускорятся, и дальше уже пойдут по хорошо видимому следу на снегу…

Не желая до последней секунды признавать своего поражение, Агния задыхается, хрипит и тянет волокушу:

– Все части… света… могут лежать… на дне… все… континенты… могут гореть… в огне… только всё это… не по мне…

Но вдруг…

В какой-то момент она почувствовала значительное облегчение – рывки удлинились, и с каждым шагом волокуша двигалась чуть легче! Второе дыхание? Нет, что-то другое!

Неужели?!

Она обернулась на ходу, и увидела, что ноги Андрея теперь не тащатся волоком по снегу, тормозя движение, а он с каждым её шагом подтягивает их, и хаотичными рывками отталкиваясь ими от снега, убыстряет движение! И оставаясь при этом в бессознательном состоянии!

Догадка пронзила её. Есть решение! Вот он, способ пробиться на его подсознание! Владимир Высоцкий!! Каждый раз, когда по его просьбе она напевала ему песни так полюбившегося ему поэта из будущего, Андрей буквально ловил каждое её слово, сопереживал героям песен, запоминал полюбившиеся строчки. И сейчас что-то там у него внутри, на подсознании, щёлкнуло, сработало, включилось! Есть канал связи!!!

Агния ухватилась за ниточку надежды, и упираясь ногами, удвоив усилия, потащила волокушу дальше. И поддерживая и упрочняя возникший канал связи с подсознанием подопечного, в такт своим шагам, речитативом, как мантры, стала выхрипывать из себя:

– Рвусь из сил… из всех сухожилий… но сегодня… опять как вчера… обложили меня… обложили… гонят весело… на номера… из-за елей… хлопочут двухстволки… там охотники… прячутся… в тень… на снегу… кувыркаются… волки… превратившись… в живую мишень… 36

Захрипел, оскалившись и замотав головой в невыносимой муке, Андрей. Но активней задвигал ногами, стал судорожно отталкиваться ими от снега, ускоряя общее движение. И не приходя при этом в сознание.

Сзади раздались приглушённые расстоянием команды офицеров, руководящих группой захвата.

– Давай, давай… милый… беги… беги! – подбодрила его Агния, и закрепляя достигнутый успех, продолжила: – идёт охота… на волков… идёт охота… на серых хищников… матёрых… и щенков… кричат загонщики… и лают псы… до рвоты… кровь на снегу… и пятна… красные… флажков…

***

Он был волком. Высоким и поджарым, с тёмными подпалинами на боках. Сейчас бока его бурно вздымались – он тяжело дышал. С оскаленной пасти его свисали и тянулись к земле длинные и тонкие ниточки вязкой слюны. Сильные, мускулистые лапы были разодраны в кровь об острый наст – при каждом прыжке он оставлял на блестящем насте капли своей крови. Но не это его беспокоило – где-то в широкой, могучей спине застрял кусочек железа, который прилетает с оглушительным грохотом из той палки, которую люди обычно держат в своих передних лапах. Кусочек железа жёг, саднил спину, не давая бежать с нужной скоростью. Надо передохнуть, хоть чуть-чуть… Маленький, звенящий потоком ручеёк оказался совсем рядом, только протяни морду. Дрожа тяжело вздымающимися боками, он стал жадно лакать леденящую язык воду. Где-то справа раздался оглушительный выстрел, он резко отскочил от ручейка, и широкими, размашистыми прыжками поскакал влево, подальше от выстрелов. Бахнуло снова, и снова, часто-часто, но уже спереди. Он опять рванул, но теперь назад. Но сделав несколько прыжков, он опять в нерешительности остановился: дорогу ему преградили красные огоньки, трепещущие на ветру!

Опять человек! И его проделки! Опасно! Бежать!

Но откуда-то издалека, как эхо, прилетел звук, вернее голос! Это был голос человека, но не этих, которые плохие, которые с грохочущими палками и остро жалящим железом, которое так больно застряёт в спине. Нет, это тот самый хороший человек, он спасёт меня от этих, плохих, с палками… Голос что-то тихо произносит… он что-то хочет… кто я? Волк? Да, волк! Что он хочет от меня? Прядая ушами, он прислушивается к звукам голоса, побуждающего его к чему то, силящемуся что-то ему подсказать, открыть какую-то тайну. Какая-то непонятная билиберда… какие непонятные звуки издают люди!

«Я-из-повиновения-вышел-за-флажки-жажда-жизни-сильней!»

Вдруг с удивлением он осознаёт, что он уже понимает, что именно хочет сказать ему человек – прыгай за флажки! Собери все силы, и прыгай! Беги к своей свободе, потому что сзади – смерть!

Собрав все силы, и не обращая внимания на грохочущие за спиной выстрелы, он одним мощным рывком перемахивает через красные трепещущие огоньки, и оставляя на снегу кровавые следы, широкими прыжками уходит в чащу. В ушах свистит ветер, и причудливо смешиваясь с ним, звучат уже такие понятные и подбадривающие слова:

«Только сзади я радостно слышал удивлённые крики людей! Рвусь из сил, из всех сухожилий, но сегодня не так как вчера: обложили меня, обложили, но остались ни с чем егеря!»

***

Оборачиваясь, Агния с воодушевлением видела, что счастливо открытый ею способ достучаться до его подсознания работает! Андрей, так и не приходя в сознание, всё так же лёжа навзничь во влекомой ею волокуше, мотая головой, стонал и рычал от боли, но двигал, двигал, двигал ногами, активно помогая ей этими мощными толчками! Скорость продвижения увеличилась в разы! Забрезжил тоненький, но уже ощутимый лучик надежды.

Песня про волков кончилась, и Агния тут же, чтобы Андрей опять не замер у неё за спиной, вытянув бессильно ноги, тут же продолжила свой речитатив, который (нежданно-негаданно, о, счастье!) но всё же смог пробить потенциальный барьер между её сознанием и его подсознанием.

Тонкий стальной трос больно давил на грудную клетку, мышцы ног немели от неимоверного напряжения, но волоча за собой лист обшивки с лежащим на нём Андреем, тяжело дыша, она всё-таки находила в себе силы после каждого шага сипло выдыхать:

– Возвращались тайком… без приборов… впотьмах… и с радистом… стрелком… что повис на ремнях… в фюзеляже пробоины… в плоскости… дырки… и по коже озноб… и заклинен штурвал… и дрожал он… и дробь… по рукам отдавал… как во время… опасного… номера… в цирке…37

***

Волк куда-то пропал, – он был опять человеком, пилотом. Машину трясло – показания приборов на приборной доске не читались вообще. В пробитое остекление с силой врывался ветер – кожа лица немела от зверского холода, но вся спина была мокрая, хоть выжимай. Машину постоянно валило в правый крен – после попадания 37-миллиметрового снаряда в правом крыле зияла здоровенная дыра, да ещё в довесок взрывом сорвало обшивку на площади не меньше квадратного метра. Приходилось, упираясь коленом в угловатую коробку электросбрасывателя на правом борту, с силой отжимать ручку управления к левому борту.

***

Время от времени оборачиваясь, она видела, что Андрей, напрягшись всем телом, и с нечеловеческой мукой на лице, протяжно и с надрывом мыча, и помогая её усилиям, мерно и ритмично работает ногами, отталкиваясь ими от земли. Чувствуя всем телом его поддержку, но не чувствуя уже своих ног, и задыхаясь от усилий, Агния продолжала поддерживать между ними тонкую ниточку связи:

– Завтра мне… и машине… в одну… дуть дуду… в аварийном… режиме… у всех… на виду… ты мне нож… напоследок… не всаживай…в шею… будет взлёт… будет пища… придётся… вдвоём… нам садиться… дружище… на аэродром… потому что я… бросить тебя… не посмею…

***

Самолёт валяло по всем трём осям – видимо, было повреждено и хвостовое оперение, самолёт был крайне неустойчивым, приходилось постоянно работать руками и ногами, удерживая его в воздухе. Немели мышцы, выбиваясь из-под шлемофона, пот крупными каплями катился по лбу, заливая, и разъедая глаза. «только бы дотянуть, только бы дотянуть…главное – не выпускать щитки и шасси… садится на брюхо» – тревожной жилкой билась в голове мысль.

***

Вдали всё ближе и ближе слышались крики преследователей, команды офицеров, вот уже слышно тяжёлое хриплое дыхание тех, кто бежит во главе преследования. И тут впереди перед взором Агнии поредели деревья, раздвинулась поросль кустов, и… перед глазами раскинулась болотистая местность, с кочками, редким кустарником и пятнами тёмной, болотной воды, местами проступающей сквозь тонкий лёд.

– Андрюша, болото! У нас появился шанс!

И собрав силы и волю в кулак, она, буквально выхаркивая гланды, из последних сил рванула по кочкам и тонкому льду…

И ноги тут же провалились в тёмную болотную жижу! В ноздри шибануло застоявшейся гнилью. Тухлая ледяная вода, густая и чёрная, быстро проникнув под комбез, и залив унты, ожгла холодом ноги по колени. Не обращая внимания на это, она, стиснув зубы и хлюпая мгновенно набрякшими унтами по гнилой воде, упорно шагала по болоту. Импровизированная волокуша тащилась за нею следом, почти не проваливаясь в воду, лишь только отдельные брызги от её шагов попадали на Андрея. Давление на трос внезапно усилилось – она обернулась назад, и увидела, что Андрей опять затих и лежит, вытянув ноги. Пару секунд она стояла, тяжело дыша, потом, как будто что-то припомнив, задыхаясь, и делая паузы для вдохов, произнесла первые слова ещё одной песни… И поднатужась, снова впряглась в волокушу. Опять шаги, снова отсчёт, снова с нуля – пять… десять… пятнадцать шагов, теперь уже по болоту.

Надо спешить изо всех сил – дистанция до преследователей сильно сократилась – не более полутора сотен метров. Вот сейчас, максимум через минуту, они выскочат на край болота и они с Андреем окажутся у них, как на ладони. Впереди, метрах в пятнадцати, она увидела то, что их может спасти. Ещё один рывок, ещё три десятка шагов по этой вонючей жиже… и всё… есть шанс! Тяжело прыгая по кочкам, и таща за собой лист дюраля, она, сбивая дыхание, всё же читала для Андрея, выхрипывая слова в морозный воздух:

– За нами… гонится эскадра… по пятам… на море штиль… и не избегнуть… встречи… но нам сказал… спокойно… капитан… ещё не вечер… ещё не вечер… 38

***

Он лежал на раскалённой солнцем деревянной палубе, хоронясь за высоким бортом. В правой руке он сжимал широкую абордажную саблю, в левой руке у него был зажат большой нож. Он был бос, и по пояс голый, но штаны были – неопределённого цвета, вонючие, грязные и рваные. Рядом с ним, вповалку, прижимаясь к борту, и явно прячась за ним от кого-то, лежали десятки таких же оборванцев, как и он: такие же потные, одетые в невообразимую рванину, бородатые и дурно пахнущие. Загорелые мускулистые руки сжимали сабли, ножи, пистолеты, топоры, крюки, и прочее смертоносное железо.

Скрипел деревянный корпус небольшого корабля, откуда-то совсем недалеко, слышались крики каких-то команд на иностранном языке (испанский? что-то похожее…). Ветер шумел в парусах, гудел в вантах. Через борт залетали брызги воды… Крики команд всё ближе и ближе… Андрей, чуть-чуть приподнялся, чтобы рассмотреть хоть что-нибудь в щель на борту, но к нему тут же повернулась одна из соседних безобразных харь, разинула свой рот с гнилыми зубами и, пахнув на него мерзопакостной гнилью, рыкнула что-то непонятное (английский? французский?). Возникло стойкое желание со всей дури врезать мерзкой харе по кривым, жёлтым зубам, но Андрей не успел: откуда-то сверху раздалась непонятная команда, и несколько соседей с крюками в руках, вскочили и размахнувшись, швырнули их куда-то через борт, раздался хор криков, что-то загрохотало, в борт тут же что-то сильно ударило, да так, что прячущихся за бортом оборванцев отбросило от борта. Раздался громкий треск, вопли, улюлюканье, и вся свора пиратов, движимая единым порывом, с диким рёвом вскочила и бросилась через борт. Андрей тоже вскочил в полный рост, и увидел, что их небольшой кораблик сцепился борт о борт с гораздо большим парусником, палуба которого была буквально покрыта смуглыми бородатыми мужиками в чёрных, блестящих кирасах и шлемах. Фашисты?! Нет, испанцы! 16 век?! Откуда?! Я же лётчик! И почему я здесь?!