Штрафбат для Ангела-Хранителя. Часть третья

Глава 17. Вознесение.

Что происходило с ним потом, Андрей помнил в виде каких-то отдельных, рваных кусков: тарахтение мотора, тесная кабина «Шторха», носилки, белые стены, яркий свет в лицо…

Потом надолго наступило НИЧТО…

Сначала он услышал голоса. Говорили негромко и невнятно, и непонятно о чём. Отдельные слова он разбирал, но основной смысл беседы от него ускользал. О чём они говорят? «Они» – это кто? Где он находится? Андрей с трудом открыл глаза. Белый потолок. Светло-зелёные стены. Потрескавшаяся штукатурка. Металлическая кровать. Скосил глаза влево. Тумбочка. На тумбочке стакан. Ещё одна кровать. На ней человек. Читает газету. Ещё кровати. На них тоже люди. Некоторые лежат. Кто-то сидит. Двое стоят у окна. Они то и беседуют.

Попробовал двинуть ногой, получилось плохо – нога была как будто налитая свинцом. Двинул рукой, получилось. «Наверное, я в госпитале, надо бы спросить… что спросить? Ну, хотя бы… хотя бы…» мысли вяло ворочались в пустой голове. Вдруг его пронзило: «Агния… Где Агния?!». Он дёрнулся, тупая боль охватила его с ног до головы, он попытался крикнуть: «Агния! Где она?!»

Но из его рта еле слышно вырвалось только жалкое и невнятное:

– А-а-а… э-е… на-а…

– О! Летун! Очнулся! – весело отозвался сосед слева, бросив свою газету.

Рот пересох настолько, что Андрей не чувствовал своего языка. Он снова дёрнулся, сглотнул и просипел чуть более складно:

– Де… о…на…

– Гляди-ка, заговорил! – хохотнул кто-то у окна.

Андрей, шаря по палате глазами, попытался приподняться на локтях, перевернулся немного набок.

– Э! э! э! Летун, ты давай, не хулигань! – сосед слева привстал со своей кровати и попытался остановить встающего Андрея, – а ну-ка, ложись, малахольный! Тебе только вчера операцию сделали, пулю из спины вынули! Тебе лежать надо!

Андрей бессильно откинулся на спину. Всё, конец. Он прикован к койке. Агнии нет. Куда она делась? Умерла? Не может быть! Или может?! У кого спросить? У соседей по палате?

Андрей повернул голову к соседу, поворочал языком во рту, несколько раз сглотнул, облизал высохшие губы и уже более-менее внятно спросил:

– Со мной… девушку… привезли… где она?

Сосед усмехнулся в будёновские усы:

– Здесь, браток, в палате одни мужики. Девушки – только медсестрички. Одного тебя привезли, – и посмотрев на Андрея, стиснувшего в кулаке край простыни, попытался перевести разговор на другие рельсы: – а вот смотри, что в газете пишут: «на осине две верёвки, любо-дорого смотреть, скоро Гитлер с Муссолини будут рядышком висеть». А вот ещё…

Он что-то читал, рассказывал, подхохатывал над чем-то, видимо, очень смешным. А Андрей лежал, не слыша его, и пытался восстановить по памяти, последние мгновения, когда он видел Агнию.

Прошло, наверное, четверть часа. Сосед по койке, видя, что Андрей, погружённый в свои думы, его совершенно не слушает, читать перестал, отложил газету и тоже умолк. Андрей лежал, постепенно приходя в себя, немного двигал ногами и руками, проверяя их работу. Вроде всё работало, вроде ничего не отрезали. Пуля в спине? Вынули. Если выжил, значит, жить точно будет. Беспокоиться было не о чем. Кроме одного…

Где Агния?!

В коридоре раздались приглушённые дверью женские голоса. Всё ближе и ближе… Андрей уже различает не только отдельные слова, но и целые фразы:

– … А к нам-то вчерась девчушечку всю обмороженную привезли, аж на ероплане! Прямо на поле сел, к самой околице подрулил, а ероплан-то с крестами, фашистский!

– Да ну?!

– Вот тебе и ну! Оттуда лётчик вылазит…

– Фашист?!

– Типун тебе на язык! Наш, наш лётчик! И девка с ним, крепенькая такая, в ватнике…

– Та, что обмороженная?

– Нет! Обмороженная другая, та, которую они вынули из ероплана! А с нею летчик, ещё один, с пулей в спине! А этот, что ероплан-то привёл, сам с рукой перевязанной, орёт, пистолетом машет, мол, давайте носилки шибче тащите! Быстрее, грит, к врачу, если, грит, хоть один из них помрёт, то он всех тут же враз и перестреляет! Во как! Еле-еле угомонили!

– Так ведь не померли же? Вчера же умерших не было!

– Да не померли, не померли! Пулю-то у лётчика из спины вынули, говорят, позвоночник задела, а вот девчушка-то бедненькая…

Андрей, замерев сердцем, чутко прислушивался к удаляющимся по коридору голосам двух санитарок, затаив дыхание, и ловя каждое слово.

– … Девчушке ноги-то отрезали… обморозилась насмерть… гангрена, язви её в корень! В пятой палате её положили, лежит, как неживая, Афанасьевна сказала, что помрёт девка… совсем жизни в ней не осталось…

– Ыыыххррр… – глухо зарычал Андрей и рванулся всем телом.

Рывок – сел на кровати. Сильно дёрнуло в спине.

Ещё рывок – сбросил ноги на пол. Тупая боль охватила всю спину.

Вокруг раздались предостерегающие возгласы соседей по палате.

Третий рывок – встал на ноги.

Держась трясущейся от напряжения рукой за спинку кровати, второй рукой нашарил прислонённый к спинке соседской кровати костыль… опёрся на него, и невзирая на предостерегающие крики соседей по палате, с полыхающей от боли спиной, на негнущихся ногах, как на ходулях, пошагал из палаты…

Коридор.

Цифры на дверях.

Шаг, ещё шаг.

Снова, как очередная победа, ещё один шаг.

Каждый шаг отдавался взрывом тупой боли во всей спине. Он шёл, стиснув зубы, и механически передвигая плохо слушающиеся ноги, но считал цифры на дверях: третья… четвёртая… пятая!

Он рывком отворил дверь…

Это была даже не палата, а маленькая комнатушка, с парой кроватей. Одна из них была пуста, а на второй… Агния лежала на спине, уставившись в потолок широко распахнутыми глазами. Как только открылась дверь, она медленно повернула к нему своё осунувшееся лицо с тёмными кругами вокруг глаз, и тихонько сказала:

– Я знала, что ты придёшь. Я тебя ждала.

Задыхаясь от боли в спине и от счастья в груди, Андрей бодро проковылял до её кровати, и скривившись от боли, осторожно опустил себя на табурет, стоявший рядом с кроватью.

Агния лежала, накрытая до подбородка простынёй, которая топорщилась двумя острыми бугорками на её небольшой груди, и… обрывалась ниже колен.

– Ну, как ты? – услышал, как сквозь вату, её голос Андрей. Она выпростала из-под простыни свою маленькую, ставшей тонкой и почти полупрозрачной руку. Он схватил её, и… не в силах произнести ни слова, поднял её и крепко прижал к своим губам.

– Ну, всё, всё, – она принялась слабым голосом утешать его, – всё уже закончилось. Я тебя спасла. В последний раз. Больше не потребуется. Полоса твоих невзгод кончилась. Ты будешь жить.

– А ты? – хрипло, не своим голосом спросил Андрей.

Она мягко улыбнулась:

– Ну а что я? Я свою миссию выполнила, даже с перевыполнением плана, – она грустно дёрнула уголком рта, – целых полтора месяца мы были вместе. А срок мне определялся, как месяц. Так что… скоро меня отсюда заберут.

Андрей в исступлении замотал головой, мученически завыл-замычал, не в силах что-либо произнести, стиснул её руку, и из глаз горячими, солёными градинами брызнули слёзы. Комок встал в горле, не давая произнести ни слова. Он рыдал, как ребёнок. Наконец, совладав с собой, он, приблизив своё лицо, горячечно и торопливо заговорил:

– Нет! Нет! Нет! Послушай меня! Послушай! Ты там… им… тем, кто тебя послал, скажи! Скажи, что я люблю тебя! И что ты меня любишь! Скажи, что ты не хочешь больше быть ангелом, скажи им! Скажи, что ты хочешь быть человеком! Скажи, что я тебя не отпускаю, что ты – моя жена, что я без тебя жить не могу! Скажи им!!

– Ну, какая жена, Андрюшенька? – она мягко и укоризненно посмотрела на него, – взгляни на меня, – она показала глазами на простынь, обрывающуюся ниже её коленей, – зачем тебе жена без ног? Ты молодой, найдёшь еще себе. Да за тебя замуж любая пойдёт!

– Да не нужна мне любая! Мне нужна ты!!! – он изнемогал от бессилия, – потому что я тебя люблю! Ты понимаешь?! Тебя!!! И мне начихать, с ногами ты или без! Я тебя не за ноги полюбил!

Она покачала головой:

– Андрюшенька, ты не понимаешь…

– А я ничего и не хочу понимать! – возражал он исступлённо, почти кричал, – Я! Хочу! Быть! С тобой! Всё! Что ещё мне нужно понимать?! Слышишь, скажи им! Скажи!!!

– Хорошо, хорошо, милый мой, скажу, я всё там скажу! – она обняла его за голову, ласково гладила по волосам, целовала в лицо.

– Да, да, да! Я скажу всё. Я всё объясню. Я… тоже хочу быть с тобой. Хочу быть человеком. И я люблю тебя! – она гладила его по голове, шептала и шептала ему на ухо, пытаясь его успокоить, – но пойми, ТАМ от меня ждут отчёта. Я по любому не могу остаться здесь. Меня всё равно отсюда заберут, хотим мы с тобой этого или не хотим.

Андрей обречённо уткнулся мокрым лицом в её ладони, тяжело и долго молчал, потом нашёл в себе силы оторваться и глухо выдавил из себя только одно слово:

– Когда?

– Я не знаю… может завтра, может… не знаю.

Что-то надломилось в нём. Он сидел, понурившись и уронив руки промеж колен. Она, как могла, пыталась его успокоить:

– Я сделаю всё что смогу, обещаю! Может, не сразу, но я постараюсь вернуться! Слышишь меня?

Она взяла его за небритый, колючий подбородок и заглянула ему в глаза. Но он сидел молча, и обречённо молчал.

– Ты должен надеяться, слышишь?! Вера, Надежда, Любовь! Знаешь такие слова? Любовь у нас есть, осталось только запастись Верой и Надеждой!

Андрей в ответ только горестно кивал. По небритым щекам его бежали слёзы.

– Да ты пойми, дурачок! – она ласково смотрела ему в глаза, – мы сами делаем свою судьбу! Если ты упадёшь духом, то у нас с тобой ничего не получится! ТЫ САМ должен поверить, что я вернусь! Если ты сам в это не поверишь, то и у меня ТАМ ничего не получится! По вере твоей да воздастся тебе!

Слёзы душили, не давали произнести ни слова. Им овладело полное душевное исступление – сил хватало только на то, чтобы кивать головой верх-вниз. Он схватил её руку и гладил, гладил, гладил её тоненькие пальчики. И никак не мог остановиться…

Резко скрипнула распахнувшаяся дверь…

– Это что ещё такое?! – раздался громовой выкрик из распахнувшейся двери, – ему только вчерась операцию сделали, а он тут уже безобразия нарушает, и дисциплину хулиганит! А ну, герой-любовник, пошёл отседова!

В проёме двери появилась грозная, как самоходка, старшая медсестра – доротная и суровая женщина лет «за пятьдесят», Ксения Афанасьевна.

– Давай, давай, марш, в свою палату! Ещё и костыль чужой прихватил! Тебе две недели после операции лежать положено!

– Иди, иди, Андрюшенька! – Агния ласково оттолкнула его от кровати, – иди, мой хороший! Мне надо отдохнуть.

Подгоняемый медсестрой, Андрей с огромным трудом, кривясь от тупой тянущей боли в спине, медленно встал и повернулся к двери.

– На, держи! – Агния сунула ему в руку свёрнутую бумажку. Он машинально сжал её в кулаке, и в последний раз обернувшись, и на пару секунд встретившись взглядом с её глазами, подгоняемый старшей медсестрой, спотыкаясь, медленно побрёл из палаты…

***

Не обращая внимания на осуждающие возгласы соседей по палате, он молча и угрюмо лёг на свою койку и недвижным взглядом уставился в потолок. Некоторое время так лежал, совсем без движения, потом спохватился, вспомнив о зажатой в кулаке маленькой свёрнутой бумажке.