Мургаш

4

Новый мой отчим Илья Штыркелов состоял в партии левых земледельцев. После переворота 9 июня[3] принимал участие в осаде Плевена с «оранжевой гвардией». Потом, после разгрома восстания, бежал в Сомолит и скрывался там, пока не вышла амнистия.

Штыркелов был трудолюбивый и добрый человек.

Шли годы. Над губой у меня появился пушок, и мои товарищи стали жаловаться, что я совсем покинул их компанию. В то время я нашел новых, гораздо более интересных друзей — книги.

В библиотеке было много исторических книг, которые я прочитал от корки до корки. Но настоящим открытием для меня явились «Записки болгарских повстанцев» Захария Стоянова. Книга была толстая, и библиотекарь сказал, что дает ее мне на две недели. А я держал ее целый месяц. По два-три раза перечитывал некоторые главы и все не хотел возвращать книгу, так она мне понравилась.

Потом мне в руки попал роман Джека Лондона «Железная пята». Эта книга понравилась мне не только как увлекательный роман, она была моим первым учебником политической экономии.

Но больше всего я любил книги о море и морских сражениях, страстно мечтал стать моряком и решил поступить в морское училище. Как сыну погибшего на войне, мне полагалась стипендия.

Когда окончился учебный год, я поехал в село Врабево к своему дядьке с весьма щекотливым делом. Для поступления в училище мне не хватало… всего одного года. Дело мог поправить только поп, выдав мне копию свидетельства о крещении, но при этом вместо года рождения «1916» он должен был написать «1915».

Мне казалось, что сделать это совсем просто, дядька мой был влиятельным в селе человеком.

Дядька пригласил попа домой. Они сидели за столом, пили подогретую ракию, закусывая луканкой[4] и горячим лавашом, а я маялся, глядя в окно, пока они вели бесконечные разговоры. Поп оказался упрямым человеком и, несмотря на то, что тетка принесла новый чайник с горячей ракией, все никак не соглашался подделать год рождения.

— Батюшка, — уговаривал его дядька, — ты же сам понимаешь, сирота он, никто о нем не позаботится… Ну что тебе стоит?.. Одну цифирку исправить. Доброе же дело для человека сделаешь… Ведь поступит в училище, там и кормить и одевать будут…

— Не могу, Христо. Не могу грех такой принять на душу. Если уж ему нужна стипендия, пусть поступает в семинарию, и образование получит, и профессию хорошую…

Так они ни о чем и не договорились. Когда поп ушел, дядька позвал меня в комнату:

— Видишь, ничего не выходит… А может, послушать его? Ведь добра тебе желает человек…

— Попом ни за что не стану! — отрезал я и стал собирать вещи в дорогу.

После этого я решил поступить в практическое электротехническое училище в Луковите. Явился на конкурсный экзамен, выдержал его, но… поступить в училище мне не удалось. Требовалось дать взятку, мои же «капиталы» не позволяли этого сделать.

В конце концов мне удалось поступить в торговое училище в Свищове. Я изо всех сил старался постичь премудрости торговой бухгалтерии и двойного счетоводства.

Прошло два месяца. Приближался праздник училища. За два дня до него рассыльный обошел все классы и зачитал распоряжение директора: для участия в манифестации и праздничном молебне все ученики должны быть в форме — куртках и фуражках с гербами и звездами.

У меня была синяя суконная куртка, которая при случае могла сойти за форменную. Брюки тоже были синие, правда, в мелкую полоску. Мать перешила мне их из отцовских. Не хватало только фуражки. Стоила она семьдесят пять левов. А у меня было только двадцать. Решил пойти в Драгомирово к дядьке Захарию и попросить у него денег. Рассказал дядьке о своих невзгодах, и он снабдил меня деньгами, а в придачу к ним — теплым лавашом с брынзой.

Рано утром, еще до открытия магазина головных уборов, я уже стоял перед его порогом: как первый покупатель, я получил фуражку не за семьдесят пять, а за семьдесят левов. Прикрепил к ней эмблему и пошел по улице, исполненный гордости: пусть все видят, что идет ученик первого курса торгового училища.

И вот наконец началась праздничная церемония. Нас выстроили рядами. Директор училища начал осмотр. Он внимательно оглядывал каждого. Время от времени останавливался против какого-нибудь ученика и делал движение лакированной палкой. По этому знаку ученик выходил из строя. Так набралось человек сорок — пятьдесят. Когда он проходил мимо нашего класса, то указал палкой на меня и еще на двоих. Потом подошел к группе выведенных из строя и заговорил:

— Вы ученики среднего учебного заведения, а встали в строй в таком виде! Как нищие! Что это на тебе за брюки? — спросил он меня.

— Батькины… — отвечал я смущенно.

— Батькины… батькины… Если твой батька хочет, чтобы ты был учеником торгового училища, пусть сошьет тебе новые. Ясно?

Я молчал. Мне было ясно.

— А сейчас — марш по домам! И чтобы я больше не видел таких разгильдяев в училище! Классные руководители, — повысил голос директор, — возьмите на заметку всех этих!..

Директор ушел. Рассыльный собрал нас и вывел за ворота. А все остальные ученики под музыку — впереди двигался оркестр — прошли торжественным маршем и направились к церкви, где должен был состояться молебен.

На другой день я не пошел в училище. Собрал свои вещички в узел и отправился в село.