Это было недавно, это было давно…

ГРЕМЯЧИНСК ВО ВРЕМЯ ВОЙНЫ

1942 год. Шла Великая Отечественная война. Было очень тяжело, неимоверно тяжело на фронте. Поэтому работники тыла самоотверженно трудились под лозунгом: «Все для фронта, все для победы!», и им тоже было нелегко.

Когда западные угольные бассейны были оккупированы фашистскими захватчиками, промышленность Урала и его железнодорожный транспорт потребовали резкого увеличения добычи кизеловских углей. Нужно было срочно строить новые шахты.

Государственный Комитет Обороны принял решение об освоении Гремячинского каменноугольного месторождения, частично разведанного еще до войны. Нарком угольной промышленности В. В. Вахрушев издал приказ о строительстве здесь шахт; мелкого заложения. Их требовалось построить в кратчайшие строки.

Для этого 8.12.1941 г. была образована специальная организация — Гремячинское управление новых шахт, а сокращенно Гремячинское УНШ. Из разных мест страны стали прибывать на станцию Баская вагоны с людьми.

Новая стройка находилась в 6 километрах от станции и была связана с ней только стланевой дорогой — это вплотную уложенные поперек дороги бревна. Поэтому почти одновременно с началом строительства первых шахт было начато и строительство железнодорожной ветки от станции Баская до будущих гремячинских шахт. Но ни то, ни другое строительство невозможно было вести без жилья. Его остро пе хватало. Строили самое простое: палатки на 20—30 мест и бараки на 150—200 мест. Как только были готовы степы и потолок, сразу же начиналось вселение в барак людей. Потом достраивались крыша и утеплялся потолок. Внутри барака по. обоим сторонам устраивали сплошные двух-яруспыс нары, а посередине прохода устанавливали одну пли две железные печки величиной с письменный стол, которые и обогревали жильцов барака.

Кругом была нетронутая тайга, и основным строительным материалом был лес. Из него строили жилье и шахтные здания, копры и железнодорожные бункеры. В стволах шахт крепление и армировка тоже были деревянные.

 В летнее время около всех строительных объектов стояла непролазная грязь. Зимой все покрывалось глубоким снегом. В этих условиях в первые годы (даже и после окончания строительства железнодорожной ветки) основной транспортной силой были некрупные и неприхотливые, но очень выносливые и достаточно трудолюбивые лошади-монголки. А транспортным средством были волокуши. На них возили бревна, брусья, доски, рельсы,а тяжелое оборудование—по частям.

Хлебных и продуктовых карточек первый год мы не видели. Кормили пас в столовой по суточным талонам. Каждый работник после отработанной смены получал у табельщика талон на питание па следующие сутки. Больные получали талоны па питание прямо в медпункте. А вот прогульщики никаких талонов не получали и назавтра оставались без питания.

Там, где сейчас «Заречный поселок» (это сразу за мостом через речку Большую Гремячую), на месте дома № 51 по улице Комсомольской стоял первый в Гремячинске небольшой деревянный двухэтажный дом, на первом этаже которого находилась столовая. Питание в ней выдавали только «на вынос». Поэтому каждый, кто был прикреплен к этой столовой, имел свои ложку и котелок.

Паек был, конечно, очень скудным. Шахтеры получали в день одни килограмм, а поверхностные рабочие только семьсот граммов хлеба. Буханка была по размерам чуть больше, нежели в наши дни, но значительно тяжелее: от 2,5 до 3 килограммов. Подвозили хлеб в мешках на спине лошади или на волокуше, и поэтому он всегда был сильно измятый.

В столовой готовили супы всегда до обидного прозрачные. Чаще всего варили один день суп с сушеными грибами, а на другой день — с пиканами (борщевиком). Изредка готовили суп картофельный или суп-лапшу. И если меню в столовой все же иногда менялось, то неизменным в те годы после посещения столовой оставалось одно — чувство голода. Две-три лапшинки или картофелинки на поллитра воды никого не могли насытить.

В свободное от работы время чаще всего говорили о делах на фронте. Радио во многих бараках еще не было. Новости мы узнавали перед началом работы в нарядной или из газет. С ноября 1942 года два раза в месяц начала выходить

первая гремячииская газета «Строитель». Печаталась она в Губахе. Первым редактором этой газеты был А. Б. Полторак — человек очень старательный и подвижный. Он очень много ходил по строительным объектам и собирал материалы для газеты, а часто сам и разносил газеты подписчикам в бараки и палатки.

В первые военные годы ни шахтерам, ни поверхностным рабочим никакой спецодежды не выдавали. Каждый работал в том, в чем приехал в Гремячинск. Шахтеры после рабочей смены снимали только прорезиненную спецодежду, а в остальной, и тоже грязной, ходили повсюду: п дома, п в столовую, и в контору, и даже в медпункт. При строившихся шахтах бань еще не было, и умывались после работы в бараке под умывальником. Если дежурил сознательный п старательный дневальный, то он подогревал воду, а нередко обходились п холодной водой. О постельных принадлежностях в первый год речи не было: спали кто на сене, а кто на своей одежде.

Приблизительно там, где сейчас находится дом № 5 по улице Восточная, была построена баня со специальной «жарнлкой» для санитарной обработки одежды. Но пропускная способность бани была

настолько мала, что мылись строго по графику и нс чаще одного-двух раз в месяц. Большая скученность людей на сплошных нарах, антисанитария в бараках очень быстро привели к большой завшивленности всех жильцов этих бараков. Вши буквально истязали нас, не давали отдохнуть и выспаться как следует по ночам. В этих условиях наши медики приняли решение в обязательном порядке обстричь всех наголо, даже женщин. Последние восприняли эту меру очень болезненно.

Я уже говорил, что гремячинские строители, как п все труженики тыла в годы войны, работали под лозунгом: «Все для фронта, все для победы!» За выполнение дневной нормы получали двухразовое питание. В дальнейшем за особые посменные трудовые успехи были введены «стахановские талоны», по которым обладателю такого талона на ужни дополнительно выдавали пару ложек каши или картофельного пюре и небольшой кусочек рыбы.

Питание, которое мы получали в столовой, стоила очень дешево, каких-то 30—40 копеек в день. Денег на руках у людей в годы войны почему-то было очень много. Поэтому и цены на базаре были очень высокие. Одна папироска-самокрутка стоила рубль, а спичечная коробка табака-самосада — пять рублей. Стоимость буханки хлеба доходила до 300 рублей.

О зарплате долгое время никто не вспоминал. Однажды, уже в мае 1943 года, к нам в барак пришел незнакомый мужчина в темных очках и сказал, что он кассир Абушаев. К большому нашему удивлению, он объявил, что будет выдавать нам аванс по 10—15 рублей каждому. Многие из нас были тогда в возрасте 16—17 лет и слово «аванс» услышали впервые. С этого времени мы стали привыкать к заработной плате.

Место, где сейчас пересекаются улицы Лепина и Комсомольская, постепенно стало центром поселка Гремячинский. Здесь в летнее время 1943 года после рабочего дня постоянно собирался народ: что-то продать, или что-то купить, а большинство — просто так, чтобы поговорить, услышать какие-нибудь новости. Скоплению людей в этом месте больше всего способствовало и то, что рядом находилась столовая № 8. Она имела очень просторный зал, в котором проводились торжественные мероприятия, а иногда и просто различные собрания. Известный всем гремячинцам магазин № 1 «Горняк» находится как раз на том месте где раньше была эта столовая.

В следующие годы «толкучка» сместилась к забору первой в Гремячинске подстанции (сейчас подстанция № 2). Так здесь образовался первый в Гремячинске базар. Старожилы хорошо помнят, как многолюдно бывало на базаре по воскресным дням. На его месте сейчас стоит дом № 96 по улице Ленина.

Начинал я работать в шахте № 62 уборщиком породы, когда главный и вспомогательный стволы были уже пройдены до проектной отметки и началась проходка штреков и других горных выработок. Насосы с трудом успевали справляться с большим притоком шахтных вод. «Успевали справляться» сказано с очень большой натяжкой. Насосы были поставлены прямо на штреке между главным и вспомогательным стволами.

Насосную камеру и водосборник еще только начали проходить. Насосы были старые, запасных частей не хватало. Поэтому, как ни старался механик шахты В. П. Коржавин, насосы часто выходили из строя и вода тут же затопляла штреки. При проходке ствола, в случае поломки насоса, проходчики в забое уже работать не могли и покидали его. А вот когда горняки сели на горизонт и начали проходить штреки то работа в забоях из-за поломки или остановки насоса не прекращались.

Первые два-три месяца штреки чаще были подтоплены, нежели откачаны. Нам приходилось почти ежедневно работать по колени в воде. Резиновые сапоги в то время были только у большого начальства. Шахтеры работали в чунях, в ботинках и даже в лаптях. Вода в шахте холодная, как ключевая. Стоило шахтеру с мокрыми ногами немного постоять, как они сразу немели. Поэтому приходилось все время быть в движении. Но лучше всего ноги разогревались, когда мы толкали от забоя к стволу груженую вагонетку. Рельсовый путь чаще всего был под водой, и следить за чистотой или исправностью его было трудно. Вагонетки катились по залитым путям очень тяжело. Нередки они бурились, то есть съезжали с рельсового пути, и тогда приходилось засучивать рукава и на ощупь в воде определять, почему забурилась вагонетка. И не так-то легко было поставить ее снова на рельсы, если вода в штреке порой скрывала колеса.

В период строительства первых шахт вся механизация проходческих работ сводилась к пневматическим отбойным и разбуровочным молоткам. Бывало, что не во все забои хватало отбойных молотков, и тогда их заменяли кайла или ломы. А вот совковую лопату имел каждый проходчик.

И здесь хочется рассказать, что в период строительства в шахте было много мест, где из кровли или боковой части выработки текли струйки воды — воды чистой и вкусной. И если у кого из нас появлялась жажда, то мы подставляли под струю свою лопату, ополаскивали ее и с нее же пили.

Я уже говорил, что работать в шахте я начал уборщиком породы (в прежние годы была и такая шахтерская профессия). Через месяц меня перевели в проходческую бригаду. В то военное время медицинскую комиссию шахтеры не проходили, технику безопасности не изучали. Учились мы, новички, у старшего поколения. Возрастного «ценза» в то время не придерживались. Я и многие мои сверстники начали работать в шахте в семнадцать лет, а некоторые были еще моложе. Первым моим горным мастером был старый горняк Гольцов. Среднего роста, крепкого телосложения, он выделялся среди шахтеров тем,.что носил длинные буденновские усы. В течение смены, а работали тогда по 8 часов, Гольцов приходил в забой по несколько раз, давал указания по работе, а при необходимости — советы по соблюдению техники безопасности. После этого он почти каждый раз вешал на стойку или вагон свою лампу, разглаживал усы и говорил: «А ну, ребята, дайте-ка закурить, если у кого есть...».