Серебристая Чаща. Часть 3

В автобусе было битком, все ехали в город. Николай затолкал своих в какой-то угол и навис над ними как наседка над птенцами. Людмила и Ромка были одного роста, в глаза друг другу не смотрели. Ромка мечтал провалиться сквозь ржавое днище трясущегося автобуса. У жены чётче обозначились две морщины по сторонам рта, они превратились за один день в две тонкие бороздки. Она смотрела в окно позади головы Ромки, на редкие догоняющие автобус машины, на желтое поле возле железнодорожной платформы, на уходящую вдаль дорогу в рытвинах. "Дожила. Дожили! Везём Ромку в вытрезвитель!". На сердце было тяжело. Люда подняла голову и встретилась взглядом с мужем. Горе сменилось раздражением. Можно одновременно испытывать эти оба чувства? Почему на ее мужа нельзя положиться? Ведь она постоянно думает только об одном. Как прокормить семью! Где купить дешевле? У кого? Как продать? Что сказать? Куда ей ещё за Ромкой углядеть! Муж просто рабочая сила, мог бы и понять, что происходит, заметить! Здание, к которому они подъехали через полчаса, совсем не походило на вытрезвитель. Это была частная клиника, затерянная среди жилых домов. Клиника была в светлых тонах, чистенькая, блестящая. Три этажа блеска и высоких цен. Едва они вошли вовнутрь, стало понятно, что денег может и не хватить. За серебристой стойкой стояла женщина с приклеенной улыбкой. На ней был белый медицинский халат, но необычный бесформенный, а с пояском и красными оборками возле шеи и на рукавах. Вот так одеяние! Николай с Людой не привыкли ни к таким халатам, ни к частным клиникам, ни к улыбчивым медработникам. Деревянными шагами они прошли к стойке и замерли, держа за руки Ромку словно он собирался сбегать. Но Ромке было не до бегства, пока не до бегства. Все свои силы он тратил на то, чтобы не трястись, а это выматывало больше, чем кросс.

— Чем могу помочь? — продолжала улыбаться женщина, и поскольку супруги молчали, предположила, — хотите снять интоксикацию? Мальчику?

— Да. Сколько это будет стоить?

На элегантной стойке стоял компьютер — редкое зрелище, и женщина весело застучала по клавиатуре, чтобы назвать свою цену. После того, как обговорены были деловые вопросы, оказалось, что мальчика на ночь оставить нельзя.

— Он несовершеннолетний, вы же понимаете?

Но Людмила не понимала. Возить Ромку каждый день сюда утром и забирать вечером, значило забросить работу в электричке. Только, если Николай будет возить Ромку сюда один… Но она сама таскать сумки с товаром не сможет. Зато Николай сможет таскать, но объявить, что за товар у него в них и сколько он стоит, он не сможет. Это только так кажется, что зашёл в переполненный вагон, рот открыл и давай чирикать на все лады. Это чертовски трудно. Всякий раз, как на сцену выходить и так по двенадцать вагонов в двадцати электричках на дню. Народ в электричках злой, ершистый, кто-то спит и раздражается, когда громкие голоса продавцов его будят. Кто-то стоит в проходе, так как сидячие места все заняты, а тут продавец идёт в том же тесном проходе с тяжёлыми объемными сумками. Тут и до потасовки недалеко.

Поэтому и речи быть не может о том, чтобы им: Николаю и Людмиле разделиться для похода по электричкам. Один не может нести сумки, а другой не может рекламировать товар. Попросить старших детей возить Ромку в клинику тоже не вариант. Дочь вся в романах и дома появляется редко, а Игорь работает, грузчиком в магазине. Сейчас не такое время, чтобы раскидываться работой. Значит, возить Ромку будут родители, а торговля в электричках подождёт. В конце концов, они могут работать на дневных электричках. В них конечно, много не заработаешь, так как народу ездит днём совсем немного. Это либо студенты либо работники, которые едут с суток либо пенсионеры. У всех трёх категорий денег обычно нет. Самые хлебные электрички — вечерние и утренние, когда в кошельках ещё есть или уже есть монета. Народ по утрам не прочь купить кофе или что-то к чаю, а вечером — перекусить в электричке, если дорога домой длинная.

Женщина за стойкой по лицу Людмилы поняла, что, возможно, клиника теряет пациента, и предложила небольшую скидку. После оформления и подписания целой стопки бумаг со второго этажа спустился доктор, немолодой седой мужчина с удивительно спокойным и добродушным лицом. За ним семенила медсестра, долговязая девица в белом халате и шапочке. Она была в очках и постоянно их поправляла то ли от смущения то ли привычка у нее была такая. Доктор представился Вадимом Борисовичем и предложил осмотреть Ромку в кабинете в присутствии одного из родителей. Николай взял отпрыска за руку и вошёл за доктором в кабинет. Людмила осталась в холле наедине с администратором, которая продолжала работать с бумагами, лихо ставила печати и делала дырки дыроколом, и с долговязой медсестрой. Вдоль стены стояли стулья рядком, как в кинотеатре. Людмила расположилась на одном из них и закрыла глаза. Она услышала скрип сидения рядом с собой. Это была медсестра.

— Скажите, пожалуйста, а у вас много пациентов такого возраста как мой сын? — поинтересовалась Людмила.

— Да, бывают. Это напасть какая-то. Одно дело, когда на капельницу приходит взрослый мужик, который и сам понимает, что ему это нужно…и совсем другое, когда приходится колоть уже исколотые вены ребенка. Ваш колется? Или нюхает?

Людмила всхлипнула и помотала нечесанной головой. Она даже не причесалась с утра. Бессонная ночь вытянула из нее все силы. Она уже давно не девочка, как эта медсестричка, чтобы после такой ночи деловито щебетать и сносно себя чувствовать. Все, что она сейчас хотела, это уткнуться в широкое плечо мужа, плакать и забыться долгим глубоким сном и, чтобы, когда она проснулась бы ничего этого бы не было. А эта девица спрашивает, что употребляет ее сын! Из кабинета вышли. Доктор кивнул медсестре, она встала и подошла к Ромке, взяла его за руку и повела по лестнице на второй этаж. Ромка оглянулся на родителей и хитро ухмыльнулся. Людмила даже опешила. Что за чертовщина!

— Через четыре часа вы его можете забрать. Хотя я рекомендовал бы ему находится здесь круглосуточно. Естественно с одним из родителей, так как Роман несовершеннолетний.

— У нас нет возможности… — Николай отвёл глаза.

— Ни финансовой ни физической, — отчеканила Людмила, дополнив мужа.

— Что ж, — Вадим Борисович протянул крупную ладонь Николаю, — через четыре часа жду вас.

Супруги вышли на улицу. Людмила подняла голову и посмотрела на окно второго этажа, где находилась Ромкина палата. Здание клиники всем своим богатым видом говорило о том, что услуги по выведению из запоя пользовались успехом. Впереди маячило долгое время в виде четырех часов. Что делать? Электрички не ходили. Перерыв. Идти на автобусную станцию и возвращаться в поселок? Пересидеть дома два часа и обратно за Ромкой? Во что они ввязались? И поможет ли им это?

— Что тебе доктор сказал? Он вылечит его? Ромка перестанет употреблять?

— Он ничего не гарантирует, доктор этот! Ромку прокапают, а дальше дело за нами, он сказал, за семьёй. Хоть ремнями его вяжи!

Людмила почувствовала, как слабость в ногах не даёт ей и шагу ступить. Сердце закололо и сжалось.

Зато сердце Маргариты Васильевны ликовало и пело, ей не терпелось увидеть родное лицо сына, обнять его, услышать голос. Она только вчера разговаривала с ним по телефону, но это всё не то, не то! Механический, измененный расстоянием тембр ничего не может дать против живого человеческого голоса. Электричка, как назло, медленно ехала, со всеми остановками, долго стояла на соседней платформе, пропуская какой-то скорый поезд. Но вот Маргоша проехала до нужной станции, потом несколько остановок на метро, потом немного на автобусе, а потом летела к дому матери как будто за ней гналась свора собак. Но дома никого не было. Она и звонила и стучала, а потом подрагивающими пальцами стала рыться в сумке в поисках ключа от квартиры. Ключ все не находился, и Маргоша заставила себя прекратить копаться в содержимом своей сумки. Зачем ей в квартиру? Там никого нет. Она вызвала лифт и постаралась ни о чем не думать. Мать сегодня должна быть выходной. Наверняка, они вышли в магазин… Маргоша спустится вниз к подъезду и подождёт их на скамейке. Возле подъезда никто не сидел, как она привыкла в годы своего детства и юности. Все эти соседки, которые судачили друг о друге, кошатницы и мерзлявые бабки в валенках и зимой и летом. Их она, что ли в самом деле боялась? Их гадкого языка? Ну так уже нечего и бояться. Половина из них на кладбище, а другая половина из ума выжила. Маргарита Васильевна села на лавку, покрытую облупившейся сухой краской, и принялась ждать. Она все сделала правильно, и все будет отлично. В ответ на ее мысли в вышине деревьев запела птица. Затем к ней присоединилась ещё одна, и тотчас показалась мать вместе с Олегом. Олег в руках нес белую прямоугольную коробку с темным узорчатым рисунком вдоль корпуса. Ну, конечно! Они вышли в магазин за ее любимым тортом "Птичье молоко". Олег старался идти ровно и медленно, чтобы не примять лакомство, но, увидев мать, сбился с шага. Мать тоже заулыбалась. Хороший знак для разговора о совместной жизни в одной квартире. При сыне Маргоша разговаривать с матерью не рискнула:

— Олег, ты поднимись наверх, торт в холодильник поставь, а мне нужно с бабушкой поговорить.

Олег хмыкнул и пошел наверх. Маргарита Васильевна заметила, как он изменился за неделю, что жил у бабушки. Он выглядел здоровым, обычным подростком. Не сравнить с той серой тенью, на которую он походил, пока безвылазно сидел в квартире в Серебристой Чаще.

— Так, так… И о чем же ты хочешь поговорить? Да ещё без детских ушей? — мать сделала нарочито подозрительное лицо.

— Не знаю, как и начать, поэтому начну быстро. Я развожусь. Жить мне негде, кроме как у тебя. Примешь нас с Олегом?

— Ого… Но все к тому и шло, верно? Твой сын ни разу хорошо не отозвался об отце. А основном молчит, как будто его и нет.

— А зачем ты расспрашивала его об Алексее? — удивилась Маргоша.

— Я же вижу, что-то происходит. Не просто так он ко мне в гости напросился. Я подумала, что из-за отца, — мать пожала плечами.

Маргоша задумчиво пожевала губами. На старости лет мать заинтересовалась ее браком?

— Мы всегда с Алексеем плохо жили, и ничего не менялось к лучшему никогда. Так… отдельные моменты. Только не говори, что из таких моментов можно сложить вполне хорошую жизнь. Из наших с ним моментов, наверное, и одного дня не сложишь.

— Все так живут, — сказала мать. — И редко, кто разводится из-за того, что хочет большего. Хотя встречается… Я рада, что твой отец прекратил нашу совместную жизнь. Сама бы я не решилась.

— А я вот, значит, решилась. Решаюсь… Если мне будет, куда идти жить. Мне и сыну.

Маргоша посмотрела на мать с вопросом и ожиданием в глазах.

— Что ж. Это и твой дом, а, значит, и дом твоего сына.

Как обычно, Маргоша не понимала, что стоит за словами матери. Нежелание из приютить? Покорность судьбе? Может быть, удовлетворение? Но она решила не выяснять. Главное, что она согласилась.

— Мы постараемся не слишком тебя обременять, мама.