Зеркальный лабиринт. Выход есть всегда

— Значит, вам нужна только моя фамилия? — уточнил Иван.

— И ваша фамилия, и ваш талант! Не каждый может делать такие прекрасные копии, как вы. Кстати, вы в Бога верите? — гость резко побледнел.

Иван ненадолго задумался. В памяти снова всплыл монах. «Он тоже задавал мне этот вопрос». Сердце тревожно стукнуло. Ум презрительно хмыкнул.

— Скорее нет, чем да.

— Поработаем и над этим, — пробормотал Козимир, с облегчением выдохнув. — А с треугольником мы что-нибудь придумаем. По значимости он не уступает квадрату и даже превосходит его. Хотите выставить треугольник на «Сотбис» за полмиллиона долларов? Или за миллион? — гость явно развеселился. — Большинство ваших знакомых ничего не смыслят в настоящем искусстве. А ведь его истинное назначение — уводить человека из реальности в мир иллюзий. Путать сознание, смеяться над красотой! Вообще смеяться над человечеством!

— А меня всю жизнь учили противоположному. Искусство должно нести людям радость, отражать красоту.

— Этого вы и добивались, рисуя черный треугольник? — расхохотался Козимир.

— Если честно, я просто хотел заработать.

— Стремление к деньгам — это прекрасно, дорогой юноша. Это качество надо развивать. Ведь деньги — это власть. Кстати, у вас есть заветное желание?

— Для начала я бы хотел стать таким же красивым, как вы, — смущенно признался Иван.

— Стать как я — невозможно. Мое место на вершине треугольника. Шучу. Но изменить форму носа — вполне реально, — Козимир взял юношу за подбородок жестом пластического хирурга. — Нарастить подбородок, поднять скулы… Завтра позвоню в Цюрих, там лучшие специалисты по пластике. Вы были в Швейцарии? Нет? У вас все впереди. Точнее у нас.

Иван почувствовал, что страшно устал. Козимир, заметив это, откланялся.

— Ах да, чуть не забыл, — вернулся он от дверей. — Завтра около двенадцати дня я заеду за вами. Нам надо подписать контракт.

— Вы же говорили — зарегистрировать бренд?

— Конечно, но сначала — контракт! Без него я ни с кем не работаю!

Гость наконец ушел. Около дверей он обронил визитку — черную с золотым обрезом. На ней было написано «Козимир Молевич».

«Странно, бренд еще не зарегистрирован, а визитки уже готовы», — Иван сунул карточку в карман.

Добравшись до дома, будущий миллионер мгновенно уснул.

Под утро ему приснился монах Гавриил. На огромном белом коне, одетый в воинские доспехи, он бился с Козимиром, который, в чешуйчатой броне и в квадратном рогатом шлеме, напоминал дракона. За спиной Козимира, под знаменем с изображением черного квадрата, стояло готовое к нападению на Русь войско.

Не узнав, кто победил, юноша проснулся от трезвона мобильника. ***

— Ваня, Иван, — кричал в трубке голос бабы Вали, — мать серьезно заболела! Срочно приезжай!

Сон слетел с Ивана. «Что делать? — билось в голове. — Ехать-то я сейчас никак не могу!»

— Баба Валя! Ты присмотри за матерью. А завтра я обязательно приеду. Мне сегодня надо очень важный контракт подписать.

В ответ послышались гудки. Соседка в сердцах бросила трубку. ***

— Петровна, сынок-то сказал, что завтра приедет, — баба Валя подошла к постели больной. — Может, не будем его ждать? Давай скорую вызовем. С сердцем не шутят.

— Подождем до завтра, — слабым голосом ответила Марья Петровна. — Я без сына в больницу не поеду. Ты сходи в церковь, помолись и за меня, и за Ивана. У меня уже сил нет. И отцу Гавриилу позвони. Попроси молитв. — Она прикрыла глаза.

— Ну, поспи, милая, поспи.

Баба Валя подоткнула одеяло и, положив у подушки телефон, поспешила в храм.

Я вам не успела рассказать о том, что Марья Петровна пришла к вере. «Всю жизнь я без Господа жила, как против течения плыла», — так она про себя бабе Вале сказала, когда словно на крыльях вылетела из храма после первой исповеди и первого же причастия. «Собирать-то грехи легко, да расставаться с ними слезно», — ответила ей соседка.

«У жизни-то единственно правильное течение имеется — к Богу. Все что не к Нему, то от Него, так это просто, так очевидно, — думала Ванина мама теперь. — Почему я раньше этого не понимала? Жила, будто слепая и глухая. Мимо церкви каждый день ходила и сыночка мимо водила. А теперь он мимо меня ходит. Сама виновата. Всю жизнь только о сынке и пеклась, о муже так не заботилась, как о родной кровиночке. А жили бы по заповедям, не страдали бы так о хлебе насущном, глядишь, и Ваня свои бы картины рисовал, а не чужие копировал. Ведь я помню, как в детстве его к храмам тянуло. До сих пор его картинки с церковками где-то лежат».

Вспомнив о Ваниных работах, Марья Петровна нашла на антресолях его картину — вид Троице-Сергиевой лавры — и повесила ее над кроватью.

Вот так Господь устроил, что, когда началась у Ивана богемная жизнь, мать стала за него молиться. За один лишь год с ней столько перемен случилось, что с иными людьми и за всю жизнь не происходит.

Сказали ей как-то добрые люди, что хорошо бы за сына годовое поминовение в монастырь подать, чтобы монахи-ангелы за него молились. А тут, откуда ни возьмись, баба Валя несется, кричит на всю улицу:

— Петровна, собирайся, внук мой Петр в Троице-Сергиеву лавру едет и нас прихватить может!

А что тут собираться? Платок на голову повязала, жилетку надела, ноги в стоптанные ботинки сунула — и готова паломница. Слава Богу, что сентябрь на дворе, можно налегке ехать.

Перед тем как из дому выбежать, зачем-то прихватила Марья Петровна со стенки Ванюшину работу. В трубочку свернула и в сумку засунула. Холст в нее целиком не поместился, торчал наполовину.

С выездом припозднились. Машина, будто Валаамова ослица, не хотела с места двигаться. Пришлось Петру ее подмазать, поваляться под ней с полчасика. «Искушение», — вздыхали паломницы.

Когда к лавре подъехали, служба уже закончилась. Влетели в храм, а народ на отпуст выстроился. Встали последними — хоть благословиться у батюшки. А батюшка-то какой дивный! Какой красавец-то, как богатырь былинный, только весь седой. А глаза яркие, молодые. «Сам отец Гавриил, ему нынче игумена дали», — шепчут в толпе.

— Благословите, отец Гавриил, — Марья Петровна ладони крестом сложила, голову склонила низко-низко.

— Во имя Отца и Сына и Святого Духа, — монах наложил на нее крест. — А что это у тебя, матушка? — он заметил скрученный холст. — Ты никак художница? Дай-ка посмотреть.

Вгляделся отец Гавриил в холст, потом на Марью Петровну внимательно посмотрел и говорит:

— Значит, ты мать того паренька, который лет шесть назад этюд к этой картине рисовал?

Женщина растерянно кивнула.

— А меня узнаешь? — монах, улыбнувшись глазами, указал на фигуру в черном облачении, идущую к прекрасно выписанному храму.

— Как же вас узнать, батюшка? Лица-то не видно, — совсем смутилась Марья Петровна.

— Шучу я, матушка. Как дела у сына-то?

Вместо ответа женщина заплакала.

— Так, понятно. Подожди-ка ты меня на улице, я сейчас дела закончу и выйду. Поговорим.

Монах свернул картину.

— Батюшка, возьмите ее себе, — спохватилась Марья Петровна.

— Спасибо. Не откажусь.

Отец Гавриил ушел в алтарь, а к Марье Петровне подступила баба Валя.

— Знакомый твой, что ли? Ты мне никогда не говорила, что с монахом знакома! Что он тебе сказал-то, что ты заревела? — сыпала она вопросами.

— Он Ванюшу моего знает, — утерла лицо женщина. — Велел ждать на улице. Поговорить со мной хочет. Я тебе после все расскажу.

Поджидая отца Гавриила, Марья Петровна пыталась собраться с мыслями, чтобы коротко рассказать ему о своей жизни и, главное, о своей боли — о сыне, увязшем в грязном болоте. Так ей представлялась московская Ванина жизнь.

Уйдя в грустные мысли, не видела Марья Петровна, как разукрасил Господь-художник вековые липы, наградив их золотыми листьями за долгие годы жизни, как накинул на стройные стволы молодых осин багряное облачение, словно в счет их будущих заслуг, как сменил темно-зеленую дубовую листву на благородный коричневый бархат. И лишь еловая аллея неизменной зеленью напоминала о вечной жизни.

— Не грусти, матушка. Все Господь управит к лучшему. И с сыном твоим самого страшного еще не случилось, и дай Бог, не случится. Я вот сейчас помолился о нем в алтаре и дальше молиться буду. И ты, милая, молись изо всех сил. Постой еще немного, я сейчас.

Монах размашистой походкой направился в келейный корпус. Со всех сторон, как бабочки на огонек, к нему бросились люди. Кто-то доставал на ходу листочки с именами.

— Батюшка, благословите!

— Отец Гавриил, помолитесь за болящую Татьяну!

— За страждущего Владимира помолитесь!

— Помяните в молитвах новопреставленного иерея Даниила!

— Молюсь за него! — строго отозвался игумен, благословляя народ и принимая записки.

Последней подошла светловолосая девушка с фиалковыми глазами. Поклонившись до земли, она попросила:

— Батюшка, помолитесь за раба Божьего Ивана!

«Не наш ли это Иван?» — подумалось отцу Гавриилу. Он хотел спросить: «Не художник ли тот?», но девицы и след простыл.

Вернулся монах к Марье Петровне с тяжелым пакетом в руках.

— Здесь альбом по иконописи. Передашь сыну. Я на первой странице кое-что для него написал. Тебе — икона Архангела Михаила. Не забывай ему молиться. Он и заступник наш перед Господом, и защитник от вражьей силы. Да, телефон мой запиши, но без дела не звони.

Благословившись на обратную дорогу, довольные паломницы уселись в машину, которая, к удивлению Петра, завелась с пол-оборота. «Домой, не из дома», — рассмеялся он.

Когда гостеприимная лавра скрылась из виду, баба Валя, так и не дождавшись обещанного рассказа, толкнула задремавшую соседку.

— Петровна, что тебе монах-то сказал? Что подарил-то?

— Велел молиться Архангелу Михаилу, — открыла та глаза, — мне икону подарил, а Ване велел книгу передать.

— Тю! И это все? — разочарованно протянула баба Валя. — Я-то думала — он тебе будущее открыл. Я, пока тебя ждала, многого про него наслушалась. Люди говорят, что он духовное видение имеет. Одной паломнице он в прошлый приезд тяжелую болезнь напророчил, так она и заболела. Еле оклемалась! А другой…

— Баба Валя, ты меня прости, но не хочу я сплетни слушать. Будущее наше одному Богу известно, и ты это прекрасно знаешь.

После встречи с отцом Гавриилом мать Ивана стала чаще ходить в церковь, больше молиться, посты держать, как монах сказал. Строже к себе стала.

Одна беда — начало сердце прихватывать, будто кто-то сжимал его ледяной рукой. С валидолом Марья Петровна уже не расставалась.

Сыну она не звонила, беспокоить не хотела. Надеялась, что он сам о матери вспомнит. Но у Ивана не только совесть, но и память в глубокий сон провалилась. ***

Телефон затрезвонил вновь. «Наверное, опять баба Валя. Будет на совесть давить. Сказал же, что приеду завтра», — Иван раздраженно взглянул на дисплей — номер был незнакомый. В ответ на его любезное «алло» раздался голос ночного гостя:

— Иван, я вас жду у подъезда, — сообщил он тоном, не терпящим возражений.

«Вот бы мне так научиться», — юноша быстро собрался. Вновь затрезвонил телефон. На этот раз звонила Лиза.