Зеркальный лабиринт. Выход есть всегда

«Неужели он самый? — юноша принялся исподтишка разглядывать ночного гостя, вносящего исправление в какую-то бумагу. — Рога должны быть точно. Куда он их спрятал? Спилил? С копытами понятно — в обуви их не распознаешь, но рога-то!»

Иван впился глазами в густые кудри.

«Точно, парик!»

И вдруг из самых глубин памяти всплыли слова отца Гавриила: «Только ведь за помощью тебе самому к Господу обратиться надо…»

«Господи! Помоги мне!» — мысленно воззвал Иван. Козимир перестал шептаться с Лисовским и пронзительно посмотрел юноше в глаза.

— Что-то не так? — спросил он ледяным голосом.

В голове у Ивана зашумело, в глазах слегка помутилось. Будущий партнер вновь показался ему очень приятным человеком.

— Все в порядке. Я готов подписать контракт.

Адвокат просиял и чуть ли не с поклоном вручил Ивану ручку с золотым пером:

— Можете оставить себе. Это маленький сувенир.

Козимир покосился на хозяина кабинета, и тот исчез.

— Будете читать контракт или вам вкратце рассказать его содержание?

— Пожалуй, я сам все прочитаю, — Иван уселся в кожаное кресло.

Козимир, криво улыбнувшись, подал ему пухлую стопку скрепленных листов:

— Шестьдесят шесть страниц.

Молодой человек, вздохнув, принялся читать под его пристальным взглядом. ***

— Приехали!

Эдуард Николаевич остановился у помпезного здания на одной из тихих московских улочек. На облицованном мрамором доме красовалась скромная медная табличка «Адвокатская контора». На всех углах дома виднелись рыбьи глаза камер наружного наблюдения.

Лиза выскочила из машины и рванула на себя тяжелую входную дверь. Та не поддалась.

— Позвольте мне? — Эдуард Николаевич нажал на кнопку звонка.

Охранник внимательно посмотрел на породистое лицо хорошо одетого мужчины и, оценив молодость его спутницы, пробормотал: «Наш клиент, заходи».

— Лиза, успокойтесь, — шепнул лингвист. — Видели лимузин? Скорее всего, они здесь.

— Раздевайтесь, господа, — подскочил к посетителям швейцар в золотом галуне. — Присаживайтесь. Господин Лисовский сейчас занят, но скоро освободится, и я вас к нему провожу. Чай? Кофе? Сигару?

— Кофе, сигару и две рюмки коньяка! — уверенно распорядился Эдуард Николаевич.

— Вы же за рулем! — возмутилась Лиза.

— Пока он готовит напитки, мы пойдем на разведку. Идите за мной.

И пожилой лингвист, оценив обстановку, как заправский разведчик, приоткрыл дверь в первую комнату. Она была пуста. ***

— В общем, мне все понятно, — Иван отвинтил с ручки колпачок. — Вы что-то говорили про мелкий шрифт. Где это?

— Вы страничку переверните, — Козимир был сама любезность.

— Ага, вот и он. Я, нижеподписавшийся, отдаю в полное владение мою…

Но он не успел дочитать. В кабинет ворвалась Лиза и выхватила ручку у него из рук.

— Ай! — закричала девушка, уколовшись об иголку, вставленную в стержень вместо пера.

Быстро слизнув капельку крови, она, не глядя на Козимира, схватила Ивана за руку и потащила за собой. Эдуард Николаевич прикрывал их побег.

Впрочем, за молодыми людьми никто не гнался. Козимир исчез вместе с лимузином в ту же секунду, как Лиза вырвала ручку из рук любимого.

Швейцар все еще варил кофе, адвокат говорил по телефону в соседнем кабинете, у охранника настало время обеда, и он разбавлял кипятком стаканчик с непонятной, но вкусной едой. ***

— Аминь! — отец Гавриил поднялся с колен.

Закончив молитву, он поспешил на молебен, который братия каждый день служила в четырнадцать часов. ***

— Петровна, тебе лекарство пора принимать, — баба Валя вошла к соседке с таблетками в руках.

— Сколько времени? — та отложила Псалтирь.

— Да уж два часа. Пора и передохнуть.

— Молилась бы я за Ванечку с рождения, так и жизнь наша по-другому сложилась, — вздохнула Марья Петровна.

— Ты бы о себе помолилась, болящая. Где Ваньку твоего носит? Приедет ли завтра?

— Обязательно приедет!

На следующий день, заглянув к соседке, баба Валя увидела Ивана, сидящего у постели сияющей от счастья, помолодевшей матери. Милая светловолосая девушка накрывала на стол.

— Сынок, чуть не забыла, — спохватилась днем Марья Петровна. — Тебе отец Гавриил книгу передал. Вон она, в шкафу лежит.

Иван раскрыл тяжелый альбом. На первой странице ровным мелким почерком было написано: «Собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляет и где воры не подкапывают и не крадут; ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше. Светильник для тела есть око. Итак, если око твое будет чисто, то все тело твое будет светло, если же око твое будет худо, то все тело твое будет темно. Итак, если свет, который в тебе, тьма, то какова же тьма?»[1] — прочитал он вслух.

— Это Евангелие от Матфея, — Лиза накинула на плечи Марьи Петровны новый пуховый платок.

— Черт, значит, Козимир цитировал Евангелие! — Иван хлопнул себя ладонью по лбу.

— Сынок, ты нечистого не поминай. Его как помянешь, он тут как тут, — покачала головой мать.

— Не может лукавый цитировать Священное Писание. Его от писания должно тошнить, — задумчиво сказала Лиза. — Скорее всего, твой Козимир — просто импозантный аферист!

— А ручка с иглой вместо пера? Если бы я укололся, то капля крови упала бы на контракт, в котором, между прочим, мелким шрифтом был прописан самый главный договор о том, что…

Но девушка, выразительно указав Ивану глазами на мать, приложила палец к губам.

— Я думаю, что он просто исполнитель. Помнишь, у Гоголя тоже был господин исполнитель?

— Надо вам, хорошие мои, к отцу Гавриилу в лавру съездить. Поблагодарить батюшку за молитвы, за книгу, — подсказала Марья Петровна.

— А это что? — Лиза подняла с пола пожелтевшие от времени газетные вырезки. — Наверное, они из книги выпали.

Она передала их Ивану. Усевшись под лампу, он начал читать, четко выговаривая каждое слово:

— Что же такое на самом деле «Черный квадрат»? Я на него смотрю иначе, нежели раньше; это не живописное, это что-то другое. Мне пришло в голову, что если человечество нарисовало образ Божества по своему образу, то, может быть, квадрат черный и есть образ Бога… в новом пути сегодняшнего начала. Представляете, это слова самого Малевича!

— Вот это да! — молодые люди переглянулись.

Иван взял другой листок и продолжил:

— Картина «Черный квадрат» была выставлена Малевичем на последней футуристической выставке в Петербурге зимой 1915 года. Из тридцати девяти картин художника именно она висела в так называемом «красном углу», где обычно вешают иконы. На выставке в Цюрихе квадрат снова занял «красный угол». Малевич выполнил несколько копий «Черного квадрата».

Марья Петровна слушала вполуха. Лиза же ловила каждое слово.

— Во время похорон художника на открытой платформе грузовика с изображением черного квадрата на капоте было установлено подобие саркофага, а над могилой был поставлен деревянный куб с изображением черного квадрата. Вскоре могила была уничтожена. В настоящее время в России находятся четыре «Черных квадрата». Один из них является частью триптиха, в который также входят «Черный крест» и «Черный круг».

Иван закончил читать.

— Триптих из черного креста, черного квадрата и черного круга, — прошептала потрясенная Лиза. — Не хватает лишь черного треугольника!

— Ребятки, давайте чайку попьем, у меня варенье есть вишневое, — Марья Петровна не знала, как успокоить сына. — Лизонька, поставь чайник.

— Мама, чай потом будем пить, а сейчас мне надо побыть одному, — Иван, забыв про мороз, выбежал на улицу в одном свитере.

«Какой я был дурак! — бормотал он на ходу. — Нет, не дурак. Безумец! Я же мог всю свою жизнь под откос пустить. Ведь меня мать, Лиза и отец Гавриил молитвами своими спасли. Если бы не они, где бы я сейчас был? Гулял бы с новым лицом по Цюриху под ручку с Наоми! Пентхаус! «Понтиак»! Райские острова! Да с них прямая дорога в ад! Матери, понятно, в живых бы уже не было. Мама и Лизонька — мои Ангелы Хранители! Я же вас чуть не продал за деньги и славу!»

На улице по-зимнему быстро стало смеркаться. Иван немного успокоился и сбавил шаг. «Куда я забрел? — он оглянулся по сторонам. — Заблудился! Хоть бы прохожий мне попался». Юноша почувствовал, что замерзает. Вдруг где-то совсем рядом раздались удары церковного колокола. «Вот куда мне надо», — Иван пошел на колокольный зов.

Народу в маленькой церкви было мало: две бабульки, делившиеся новостями с пожилой свечницей, да женщина, чистящая подсвечники.

— Сынок, чаю горячего хочешь? — предложила свечница замерзшему юноше. — Мы только что с батюшкой пили, чайник, поди, еще не остыл.

«От одного чая ушел, к другому пришел», — улыбнулся Иван про себя.

— Спасибо, не откажусь. Замерз очень.

— Я сейчас. Николавна, присмотри за лавочкой, — свечница, слегка прихрамывая, пошла за чаем.

— А ты чегой-то раздетый зимой по улице ходишь? — бабулька с любопытством уставилась на Ивана. — Или ты выпимши?

Но юноша не ответил. Пораженный, он смотрел на золотые лучи, расходящиеся над иконой Богородицы. В центре лучей был треугольник.

— Сынок, иди чай пить, — вернулась свечница.

— Что это? — спросил ее Иван.

— Это, сынок, изображение золотого сияния, а треугольник внутри — это символ Святой Троицы.

«Если черный квадрат — противопоставление иконе, то мой черный треугольник — это противопоставление… Господи! Что же я наделал!» — рухнул Иван перед иконой на колени. — Прости меня, Господи!

— А чего такого ты, парень, наделал? — не удержалась Николавна. — Убил, что ль, кого?

— Николавна, опять за старое взялась? — одернула ее подруга.

— Молчу, молчу. Господи, помилуй меня, грешную! — бабулька, быстро крестясь, пошла к солее.

Иван стоял на коленях перед иконой до начала службы.

Я не могу рассказать вам, о чем он молил Господа, скажу лишь, что с колен поднялся другой Иван.

Когда он вернулся домой, мать уже спала.

— Ваня, так нельзя! Мы же волнуемся за тебя. Забыл, что у Марьи Петровны сердце больное? Хорошо, что баба Валя случайно увидела, как ты в церковь зашел, — выговаривала ему Лиза, накрывая на стол. — Ты что, на службе был?

— Был, Лизонька. Ты когда-нибудь треугольник в сиянии лучей видела над иконами?

Девушка кивнула.

— Оказывается, треугольник там означает Троицу! А я-то его черным намалевал. Что мне теперь делать, ума не приложу!

— Во-первых, ты не ведал, что творил. Во-вторых, надо покаяться на исповеди и больше ничего подобного не рисовать.

— Точно! — обрадовался Иван. — Как я сам не догадался? А картину я сожгу! Знаешь, Лизонька, я сегодня решил, чем дальше буду заниматься!

— Чем?

— Иконы писать.

— Ванечка, иконы не каждый может писать. Это дело требует особой внутренней подготовки. Для этого надо веровать в Господа всей душой.

— А я верую! — горячо воскликнул Иван. — Верую, Господи! ***

После Успенского поста Иван и Елизавета обвенчались. В положенный срок у них родился первенец. Назвали его Михаилом. Крестным отцом сына молодого иконописца стал отец Гавриил.