Зеркальный лабиринт. Выход есть всегда

Астия

Астия собирала свой Петербург. В ее коллекции были экспонаты, о которых не знали даже коренные жители — береза на крыше дома около церкви святого Пантелеймона, ангел над входом в магазин на улице Восстания, «поющий» куст барбариса в Таврическом саду. Самым ценным из них была разломанная стена старого дома на улице Восстания с частично сохранившимся интерьером кухни, напоминавшим театральную декорацию, которую забыли разобрать до конца. Остаток стены был похож на Астию — в любой момент он мог исчезнуть. ***

В семнадцать лет Вике поставили диагноз «лейкоз» — рак лимфы. Услышав страшное слово, она сначала не поверила, надеясь, что врачи ошиблись, но после повторных анализов сомнений не осталось. В одно мгновенье болезнь острым лезвием разрезала ее жизнь на две части: прошлое — до болезни — и настоящее, которое могло закончиться в любой момент.

О лейкозе девушка уже слышала — год назад от рака крови умер ее одноклассник. На похоронах его жизнь показалась Вике трагическим фильмом, прокрученным на большой скорости — детство, отрочество и только начавшаяся юность. Кадры последних дней шли замедленно, врезаясь в память навсегда, как тогда казалось. Но уже через сорок дней девушка с трудом вспомнила о поминках друга.***

У Вики не было сомнений в том, что она выздоровеет, недаром отец говорил, что внутри у нее крепкий стержень. Еще отец говорил, что она обязательно будет счастливой — выйдет замуж, родит ему много внуков. Отец говорил…

Вике было четырнадцать, брату семнадцать, когда мать, страстно влюбившись в заезжего циркача, решила уехать с ним в другой город.

Выбрав время, когда дома была только дочь, она начала собираться в дорогу.

— Вы поживете пока с отцом, — мать торопливо бросала в сумку вещи на глазах у окаменевшей от горя Вики, — а я устроюсь и приеду за вами.

Девочка не слышала ее слов. В голове непрерывной скороговоркой звучало — «мама нас бросает, мама нас бросает…»

Вика не помнила прощания с матерью, не слышала, как пришел домой отец, не видела, как он в мгновенье постарел, стоя перед опустевшим шкафом. ***

В юности отец был воздушным гимнастом. Он пришел в цирк после школы и остался в нем на всю жизнь. Цирковой шатер стал для него родным домом. В нем он встретил свою первую и единственную любовь.

Новенькая, начинающая карьеру гимнастка привлекла его внешней беззащитностью и хрупкостью. Юноша потерял голову и, недолго думая, сделал ей предложение. Она ответила согласием.

И вот уже позади яркая, веселая цирковая свадьба, первый совместный год жизни в общежитии, шумные ссоры и бурные примирения. У молодой жены оказался упрямый нрав и маниакальная страсть к опасностям. Она ни в чем не желала уступать мужу, который, чтобы избежать скандалов, во всем с ней соглашался.

«Будем летать под куполом, как птицы. Без страховки», — предложила она однажды, и он, как всегда, согласился. Полет закончился для него тяжелым сотрясением мозга и множественными переломами. Он чудом остался жив, упав с десятиметровой высоты.

Жена, забегая между репетициями к нему в больницу, приносила немудреную еду и рассказывала цирковые новости. Своей вины в произошедшем несчастье она не чувствовала, а он и не думал ее винить.

На своей любимой профессии ему пришлось поставить крест. Он не смог расстаться с цирком и пошел учиться на клоуна.

Через два года он вышел на арену в клетчатом пиджаке и огромных оранжевых ботинках. С тоской взглянул на канаты, натянутые под куполом, и начал представление.

Со временем он полюбил новую профессию. Ему нравилось смешить детей, которые приходили по нескольку раз на программу любимого клоуна.

Когда родился сын, он, в клетчатом пиджаке и оранжевых ботинках, залез на пятый этаж роддома, чтобы вручить жене огромный букет. Спустя три года он повторил этот аттракцион в день рождения дочери.

Почему-то именно эти два момента всплыли в его памяти, когда он стоял перед опустевшим шкафом. ***

Несколько месяцев Вика жила со своей болью, не замечая, что здоровье отца резко ухудшилось. В доме запахло сердечными каплями. Все чаще отец держался руками за сердце, пытаясь усмирить его сумасшедший ритм. Брат, загнав боль от предательства матери в самый дальний уголок души, с головой ушел в учебу.

Вика очнулась, когда за отцом приехала скорая, но было уже поздно. Из больницы отец не вернулся. Его отпели спустя год после ухода жены, которая не приехала даже на похороны. На могиле отца Вика поклялась, что никогда не простит мать.

Учиться в институте брату не пришлось — надо было кормить себя и сестру. Руки у него были золотые, работы хоть отбавляй, и любимая сестренка ни в чем не нуждалась.

Вика окончила школу с золотой медалью. Учителя прочили ей поступление в Красноярский университет, но, к удивлению всех, она, поддавшись импульсивному желанию, решила ехать в Петербург поступать в Театральную академию на курс кукольников. Брат ее не поддержал, но для упрямой, избалованной Вики его мнение ничего не значило.

До отъезда оставалось совсем немного, когда, заболев ОРЗ, девушка сдала анализ крови и узнала о страшной болезни.

Почти полгода Вика провела в онкологической больнице в Москве.

Домой вместо крепко сбитой девушки с длинными вьющимися волосами вернулась девочка-подросток — неимоверно худая, стриженная под ноль.

Перемены коснулись не только ее внешности. Имя у нее тоже стало другим. Изменилось и отношение к жизни.

Московский священник, отец Артемий, окрестил ее в маленькой часовне больницы. В крещении она приняла имя Астия и с тех пор только так себя и называла. Перед операцией по пересадке костного мозга отец Артемий принес ей бумажную иконку святого Иоанна Кронштадтского, на обороте которой была напечатана молитва.

— Батюшка Иоанн не оставит тебя своей помощью, — он вложил иконку в руки девушке, — если будут силы, то поезжай в Петербург, в Иоанновский монастырь, к его мощам. Помолись об исцелении. ***

После пересадки костного мозга прошел год. Астия, как и хотела, училась в Петербургской Театральной академии, жила в общежитии на краю города, подрабатывая на хлеб в кукольном театре.

В первый же день своего приезда она поехала на Карповку, в Иоанновский монастырь.

Очень скоро Астия почувствовала себя настоящей петербурженкой. Вместе с новыми друзьями она бродила по музеям и центральным улицам города, многие из которых сами могли быть музеями.

К середине первого семестра Астия начала слабеть. По ночам поднималась высокая температура, тело тряслось от озноба, противясь внедрению чужой крови. На молитву не было сил. К утру температура спадала, и тогда, превозмогая головокружение и слабость, девушка ехала в монастырь, стараясь попасть на исповедь к отцу Феодору. Тот, узнав историю девушки, каждый день поминал ее в молитвах.

Однажды Астия поняла, что сил на дорогу из общежития до Театральной академии у нее больше нет. Снимать жилье было не на что — заработанных денег едва хватало на еду и лекарства. Просить помощи у брата она не хотела. Надо было что-то делать. И тогда девушка решилась рассказать о своих бедах режиссеру кукольного театра. «Будешь жить в моем кабинете, — не раздумывая, сказал тот, — там есть диван, кухонька и душ. Переезжай прямо сейчас».

«От кукольного театра до академии — десять минут пешком, от театра до Иоанновского монастыря — сорок минут на метро, до репетиций — два пролета лестницы!» — ликовала Астия. ***

Врачи онкологических больниц и клиник привыкли к тому, что их пациенты с диагнозом «рак крови» с каждым годом становятся все моложе.

Лейкоз — болезнь молодых, принято говорить сегодня.

Все ребята, с которыми Астия познакомилась в больнице, умерли. Варвара, Антон, Андрей, Степан, Лена, Игнат, Сергей… Каждый раз, когда Астия писала их имена в записке на проскомидию, она видела их лица.

Варвара — смешливая курносая девчонка. Ей тоже было семнадцать лет. Как-то вечером Астия зашла к ней в палату, и Варвара, смеясь, начала рассказывать глупую историю, смешно тараща глаза над марлевой повязкой. Астия вежливо улыбнулась и ушла, а утром узнала, что ночью Варвара умерла.

Антон был интеллектуалом из Казани и мечтал поступить на философский факультет в Московский университет. Он писал книгу и иногда кое-что из написанного читал Астии, которая очень уважала друга за ум и эрудицию. Антон был влюблен в Оленьку. После ее смерти он три дня не выходил из своей палаты. Лишь на месяц пережил юноша свою возлюбленную.

Некоторое время Астия дружила с жизнерадостной, круглолицей Аленкой из Питера. Встретив однажды Астию, бредущую по коридору в обнимку с капельницей, Аленка спросила с серьезным лицом:

— Это твоя подружка?

— Скоро и у тебя такая же будет, — Астия сдержала улыбку.

— Меня зовут Алена.

— Меня до болезни звали Виктория, а теперь, после крещения, я стала Астией.

— Тогда я — Елена. Я из Питера. Меня бабушка в детстве покрестила во Владимирском соборе. Кстати, а ты сама откуда?

— Из Красноярска.

Девчонки подружились, рассказали друг другу свои жизни, но историю с матерью новой подруге Астия не открыла — не хотела омрачать Аленке последние месяцы жизни. Почему-то она не сомневалась в том, что та не доживет до пересадки костного мозга. Так и произошло.

Алена умерла на глазах у родителей, не приходя в сознание. На ее место положили Игната из солнечной Алма-Аты. Молодой казах трогательно любил свой край и мог подолгу рассказывать нараспев о красоте Казахстана, о редких животных, которых он встречал, путешествуя по горам и долинам. Игнату было девятнадцать лет, он глубоко верил в Бога и поэтому единственный среди ребят не боялся смерти. После службы в армии Игнат хотел поступить в семинарию, мечтал о служении Господу. Его надежда на Царствие Небесное была так заразительна, что помогла многим ребятам преодолеть сомнения в этом вопросе. Астия подружилась с Игнатом и однажды рассказала ему всю свою жизнь.

— Ты простила мать? — спросил он, внимательно выслушав девушку.

— Нет! Я никогда ее не прощу! Из-за нее умер отец!

— Никогда никого не суди и всех прощай. Тем более свою мать. — И добавил: — Ты же хочешь жить.

Тогда Астия не поняла связи между своей жизнью и прощением матери.

Однажды, застав Игната во время молитвы, она была потрясена, услышав, что он молился обо всех ребятах в отделении.

— Господи, милостив буди мне, грешному, — он поднялся с колен и, увидев Астию, торопливо смахнул слезы.

— Ты же не боишься смерти, почему ты плачешь? — удивилась девушка.

— Я плачу о своих грехах, — вздохнул всей грудью Игнат.

— Почему ты молишься о нас и не просишь Бога, чтобы Он исцелил тебя?

— Я прошу: «Господи, милостив буди мне, грешному», — улыбнулся глазами Игнат. — Что может быть больше милости Божьей? Господь всегда управляет к лучшему, и я во всем полагаюсь на Его волю.

— Во всем управляет к лучшему? — закричала Астия. — А смерть Варвары — к лучшему? А ты спроси мать Аленки — к лучшему она умерла?

— Астия, не кричи. Ты пока многого не понимаешь.