Древнекитайская философия. Эпоха Хань

* * *

Характер проблем, обсуждавшихся ханьскими философами, и способы их решения были, несомненно, обусловлены спецификой социального развития страны. Как уже отмечалось, на протяжении 400 с небольшим лет китайскому обществу пришлось столкнуться с тремя крупными политическими потрясениями.

Естественно поэтому, что в центре внимания представителей различных направлений философской мысли рассматриваемого периода оказались социальные проблемы — методы государственного управления, система рационального устройства общества, требования, предъявляемые к правителю, природа нравственного идеала, соотношение между личными интересами и общественным долгом, субординация различных видов общественной и производственной деятельности.

Историческим фоном размышлений ханьских мыслителей о структуре, компонентах и механизме «истинной», «правильной» модели социального управления служило прошлое страны, как отдаленное, так и недавнее. Именно в нем они черпали аргументы для обоснования своих, зачастую прямо противоположных концепций. Как справедливо пишет Л. С. Переломов, «на протяжении истории императорского Китая (III в. до н. э. — 1911 г.) древность всегда играла активную роль в политической жизни и политической борьбе, особенно на уровне бюрократия — императорский двор»[1]. К этому следует добавить, что апелляция к древности была неотъемлемым элементом и идейной борьбы в китайском обществе. Соглашаясь с замечанием Л. С. Переломова о том, что «для каждого последующего поколения китайцев расширялись временные рамки древности»[2], следует сказать, что в период правления династии Хань такой древностью являлось даже время правления династии Цинь.

Историческая целесообразность методов государственного управления династии Цинь стала предметом оживленной полемики среди ханьских мыслителей. Большинство из них было единодушно в решительном осуждении социальной политики, практиковавшейся Цинь Ши-хуаном. Об этом писали и авторы трактата «Хуайнань-цзы», и Дун Чжуншу, и Ян Сюн, и Лу Цзя, и Цуй Ши, и многие другие. В «Хуайнань-цзы», в частности, содержалось указание на то, что использование законов и наказаний противоречит человеческой натуре, принципу «естественности», что жестокие репрессивные методы не могут быть методами совершенного правления. «Суровые законы, жестокие наказания — не занятие для тирана: кто щедро пользуется плетью, не обладает искусством дальней езды» (курсив наш. — В. Б.)[3], — подчеркивали авторы трактата, намекая на непродолжительный срок царствования династии Цинь. По словам Дун Чжуншу, «со времен древности еще никогда не бывало такой династии, как Цинь, которая... нанесла столь великий вред народу Поднебесной», ибо она сделала «привычки скверными и обычаи дурными, людей лживыми и безнравственными...»[4]. Ян Сюн обвинял творцов системы управления, существовавшей при Цинях, в том, что «они использовали людей как быков и баранов»[5]. Цуй Ши осуждал самого Цинь Ши-хуана за то, что тот «с подданными обращался как с рабами»[6].

У мыслителей, живших при поздней династии Хань, объектом критики является не только правление Цинь Ши-хуана, им становится социальная политика, характерная и для Ранней Хань и режима Ван Мана. Об этом, в частности, свидетельствуют высказывания Чжун Чантуна[7].

Однако далеко не все мыслители были склонны согласиться с мнением о «пагубности» управления с помощью жестоких законов. Одним из них был Лу Цзя, автор трактата «Синь юй» («Новые речения»), который отвергал лишь доведение применения законов «до крайних пределов»[8].

В сущности, за различным подходом к периоду правления династии Цинь скрывались конфуцианский и легистский взгляды на механизм регуляции общественных процессов. Конфуцианцы, как правило, подчеркивали мысль, что в управлении государством важен личный пример правителя. Лу Цзя, например, писал, что «не бывает так, чтобы верхи были человеколюбивы, а низы разбойничали, верхи следовали бы чувству долга, а среди низов шла бы борьба»[9]. Рисуя портрет идеального правителя, Лу Цзя отмечал, что он должен проявлять скромность, умеренность в желаниях, думать о народе, следовать человеколюбию и чувству долга[10].

Оппозиция: «конфуцианство — легизм» относительно содержания и методов социально-экономической политики правящей династии нашла свое яркое отражение в ходе «дискуссии о соли и железе», состоявшейся в 81 г. до н. э. при дворе императора Чжао-ди[11]. Внешне участники дискуссии обсуждали сугубо конкретный вопрос — судьбу государственных монополий на соль, железо и вино. Однако в действительности в ходе полемики затрагивались более широкие проблемы — средства финансирования государственной казны и в связи с этим ориентация экономической политики, субординация различных отраслей народного хозяйства, или, другими словами, какой вид материального производства следует считать основным занятием членов общества; методы государственного управления и в связи с этим средства, обеспечивающие нормальное функционирование всех элементов общественной структуры; какими должны быть основные контуры внешней политики.

Для рассуждений конфуцианцев было характерно неприятие государственной монополии. Свою позицию они аргументировали ссылками на необходимость всемерно развивать «основное занятие» — земледелие и ограничить неблагоприятное влияние увлечения «второстепенным занятием» — торговлей. Самым парадоксальным было то, что их предложения, по существу, вели к поощрению торговли. В этой связи следует сказать, что ханьские мыслители сознавали важность существования различных видов производственной деятельности. Сыма Цянь, например, полагал, что разделение труда, появление разнообразных профессий порождено естественными причинами[12]. Отдавая дань традиционному мнению о приоритете земледелия и ткачества над торговлей и ремеслом, он вместе с тем отмечал, что заслуживают поощрения и те люди, которые занимаются недостойными с общепринятой точки зрения занятиями, ибо они «честно отдавались одному делу»[13].

Оппоненты конфуцианцев — легисты в ходе упоминавшейся дискуссии настаивали на регулировании государством экономической жизни страны и поэтому считали необходимым сохранить монополию на соль и железо, а также контроль над перевозками товаров. Свою точку зрения они мотивировали необходимостью пополнения государственной казны.

Противоположные мнения высказывали участники дискуссии и относительно характера внутренней и внешней политики: конфуцианцы выступали против «опоры» на законы, за применение «гуманных» методов управления, подвергали критике увлечение военными акциями, осуждая в этой связи стремление циньских императоров к чрезмерным территориальным захватам[14], а легисты считали, что создание сильного централизованного государства возможно лишь путем использования законов, одновременно они призывали к созданию мощной армии и расширению территории Китая, т. е. другими словами к внешней экспансии.

В сущности, «дискуссия о соли и железе» представляла собой продолжение спора, начатого еще при Цинях, на тему о том, что должно лежать в основе регуляции всех общественных отношений — мораль, сила нравственного убеждения или закон, система наказаний. Согласно представлениям конфуцианцев, только принципы морали — гуманность («человеколюбие», «человечность»), справедливость, долг, а также ритуал и музыка могут обеспечить стабильность государства[15], социальный статус человека определяется его нравственным обликом, а не материальным положением[16].

Следует подчеркнуть, что в суждениях конфуцианцев были верно подмечены негативные аспекты общественно-исторической концепции легистов, выразившиеся в апологии насилия и обусловленном этим чрезмерным акцентом на наказаниях, вере в чудодейственную силу законов, увлечении поборами с народа, агрессивной внешней политике[17]. Хуань Куань приводит, в частности, такое высказывание одного из конфуцианцев: «Шанский Ян отринул истинный путь... отбросил силу дэ и положился на физическую силу, сделал суровыми законы и многочисленными наказания, ввел в обычай жестокость и бесчеловечность»[18]. В принципе вывод конфуцианцев сводился к тому, что тяжкие законы и суровые наказания явились одной из причин падения династии Цинь.

Вместе с тем размышлениям последователей учения Конфуция были присущи слабые стороны. Они не понимали, что создание сильного, централизованного государства требовало развития законодательного начала, жесткой организации власти. Выразители конфуцианских умонастроений не учитывали требований реальной исторической ситуации — ведь до династии Цинь Китай представлял собой конгломерат слабо связанных между собой нескольких самостоятельных владений (царств). Заслуга императора Цинь Ши-хуана состояла в том, что он уловил тенденцию эпохи, его деятельность по своей исторической направленности выражала объективные потребности момента. Другое дело, что придерживавшийся программных требований легизма император Цинь Ши-хуан, реализуя эти потребности, прибегал к методам деспотического самовластия, что выражалось в подавлении инакомыслящих в среде образованных людей, и ограничениям в развитии культуры, агрессивным войнам, политике внешней экспансии.

Рациональное зерно в теоретических конструкциях легистов заключалось в том, что отстаивалась мысль о важной роли экономических факторов в жизни общества и одновременно о необходимости установления определенных правовых норм для регуляции социальных и межличностных отношений. Вместо этого конфуцианцы предлагали на роль регулятора силу общественного мнения, традиции. Можно сказать поэтому, что в этом вопросе легисты смотрели вперед, а конфуцианцы — назад. Вместе с тем достоинство конфуцианской концепции состояло в требовании соблюдения членами общества ряда общеобязательных норм морали, нравственного совершенствования личности.

Следует обратить внимание на то, что полемика между конфуцианцами и легистами по вопросу о выборе наиболее адекватных эпохе методов социального управления, принципов внутренней и внешней политики неизбежно приводила к постановке более общей проблемы — о допустимости изменений методов правления, доставшихся от прошлого.

Легисты были критично настроены по отношению к древности. Они отстаивали идею целесообразности и необходимости модификации форм социальной жизни и управления ею: «Если непременно следовать древности и ничего не менять, продолжать прежнее и ничего не переиначивать, — это привело бы к тому, что утонченная форма и природная сущность не знали бы перемен, а примитивные повозки все еще существовали бы»[19].

Конфуцианцы усматривали образцы для подражания именно в легендарной древности. Она выступала у них средоточием всех совершенных методов управления, временем великих деяний непревзойденных героев Фу-си, Шэнь-нуна, Яо, Юя и др., Ши-хуана и его советников, в частности, за то, что они не обращали внимания на законы прежних царей, не считались с путем совершенномудрых[20].