Путешествие на Восток

Глава 1. Дуэлянты

Я хорошо помню эту осень — одну из самых тяжелых на моей памяти. Бывают годы, когда незримое присутствие смерти ощущается так явственно, словно всадник на коне бледном только что спешился и с ухмылкой заглядывает тебе в лицо, источая запах разрытой могилы. Дыхание смерти коснулось не только и не столько Годриковой Впадины: все королевство испытало на себе тщету и ничтожность человеческих сил перед лицом природы или же сущностей, стоящих много выше любых наших представлений. Как это было?

В году Господа нашего 1236 разразилась небывалая засуха, подобной которой Англия не знала последние лет десять, не говоря уже обо мне самом: я вовсе не мог припомнить ничего подобного. Свободные земледельцы из тех, кто думает наперед, открыли неприкосновенные запасы зерна, заготовленные как раз на такой случай, в надежде, что засуха не продлится вечно и богатый урожай спустя год сможет возместить понесенные потери. Самые же бедные или беспечные, как водится, умирали целыми семьями или подавались в разбой, собираясь вместе с такими же отчаявшимися бедняками у лесных дорог и поджидая обоз, везущий продовольствие на ближайший рынок. И все они молились: взывали к Господу, чтобы Он явил милость и покончил с этой смертоносной засухой.

Как видно, Господь внял молитвам, не отступившись от Своего промысла, и засуха сменилась сыростью. Теплая и влажная зима незаметно перешла в столь же влажную весну, за которой последовало сырое лето. Дождь проливался за дождем, размывая плодородную почву полей вместе с высаженными в ней злаками и превращая дороги в тянущееся от горизонта до горизонта вязкое болото. Немногие мощенные камнем пути, построенные еще римлянами, по-прежнему использовались купцами и земледельцами для перевозки скудных даров земли, но за пределами их жизнь остановилась, надолго увязнув в холодной черной жиже. Мы все знали тогда, что нам предстоит увидеть. Голод.

Годрикова Впадина всегда оставалась обособленным поселением, и беды внешнего мира нас, казалось, не могут затронуть. Той осенью внешний мир напомнил нам, что мы — такая же его часть, как Лондон, Нью-Сарум или самая последняя вестморлендская деревня. Вначале, когда остановилась торговля с ближайшими поселениями, никто особенно не обеспокоился: магия позволяла нам сравнительно легко решать проблемы с урожаем, оставалось только переждать тяжелое время, не опасаясь нехватки еды. А затем из окрестных деревень к нам потянулся непрерывный поток беженцев: голодных, подчас умирающих, отчаявшихся — из тех, до кого дошел слух о поселении волшебников, которое по-прежнему процветало.

Даже тогда мы верили, что напасти обойдут нас стороной. Некоторые из нас пытались помочь этим несчастным, делились едой, старались обеспечить их крышей над головой, лечили. Другие, как я и мои братья, следили за порядком среди новоприбывших: по понятным причинам воровство среди них процветало. Но с какого-то момента их просто стало чересчур много, и завет Христа о помощи ближнему своему вдруг оказался слишком обременительным, а затем и вовсе невыполнимым: голод и нужда пришли в Годрикову Впадину вместе с вереницей обездоленных и остались здесь надолго.

Думаю, именно поэтому никто не обратил внимания на еще одного чужака в странной одежде, который вошел вместе со всеми, но ни разу ни у кого не попросил помощи. Едва ли я разглядел его тогда в пестрой толпе беженцев, хотя сейчас, спустя долгие годы, понимаю, насколько он отличался от прочих. Если он и не был солнцем во тьме, то уж не меньше, чем отражением солнца. Я вряд ли когда-нибудь заговорил бы с ним, если бы не мой брат Кадм. Если бы Кадм не утратил волю к жизни с тех пор, как Лия убила себя и была похоронена без отпевания вдалеке от освященной земли кладбища.

День нашей встречи с чужаком ничем особенным не выделялся в череде столь же мрачных и дождливых дней. Антиох по своему обыкновению с самого утра работал в мастерской, я же устроился рядом с трактатом «Об искусстве сокрытия» неизвестного автора, который я уже добрую неделю переводил с греческого.

— Проклятье! — гневно выругался Антиох, в сердцах ударив кулаком по столу, отчего в воздух взметнулись полированные кусочки древесины, с которыми он работал. — Все не так!

— Не ладится? — участливо спросил я, отложив перо. — Что ты пытаешься сделать?

— То же, что и всегда. Волшебную палочку такой силы, что против нее не выстоит и самая могущественная защита. Но только в этот раз я попробовал сочетать вместе несколько сортов дерева. Думал, что возможно… Что они усилят друг друга. Вышло, как ты понимаешь, наоборот: дуб почти лишил силы можжевельник, а датская пихта довершила начатое.

— Но, может быть, стоило начать с сердцевины? Возможно, если взять волос фестрала…

— Ты думаешь, я не пробовал, Игнотус? — почти выкрикнул старший брат и обессиленно повесил голову над остатками своего творения. — Чтобы использовать волос фестрала, нужно самому быть одной ногой в могиле. Все бесполезно. Выше головы не прыгнуть.

— Вы что, снова ругаетесь? — услышал я за спиной возмущенный голос Сюзанны, которая решительно вошла в мастерскую и с сердитым видом встала между нами, намереваясь, если понадобится, растаскивать нас силой.

Сюзанна, двенадцатилетняя дочь Кадма, — настоящий золотоволосый ангел, невесть какими судьбами попавший на нашу залитую кровью землю, — всегда была такой. Порой мне казалось, что именно она, несмотря на возраст, — средоточие здравомыслия в нашей странной семейке, наш общий центр равновесия. По правде сказать, ничего удивительного: она в точности такова, каким был ее отец до того случая. За пять лет со дня смерти невесты Кадм так и не оправился. Сюзанна оказалась сильнее.

— Никто не ругается, Сюзи, — пробурчал Антиох, поднимаясь из-за стола. — Где твой отец?

— Там же, где и всегда, — в «Зеркале». И еще… Там Аспид, мне Вирли сказал, — ответила наша племянница, бросив беспокойный взгляд за окно, где за древней покосившейся елью виднелось столь же покосившееся здание таверны «Ведьмино зеркало».

Мы с братом переглянулись. То, что Кадм проводил дни за употреблением гадкого прокисшего вина — почти единственного, что осталось в необъятном погребе старика Вирли после нашествия беженцев, — уже было достаточно плохо. Но Аспид… Каким ветром его снова к нам занесло, да еще и в такое время?

— Жди здесь, — бросил Антиох Сюзанне, протянув руку за великолепной палочкой из древесины красного дуба, которая хранилась на специально отведенной для нее полке над рабочим столом Антиоха.

Глядя на творения его рук, я понимал, почему Антиох в свои тридцать пять лет так и не женился. Если всю свою жизнь он посвятил братьям и племяннице, то страсть его безраздельно принадлежала магическим артефактам, и в наибольшей степени — палочкам. Я сомневаюсь, что он мог бы быть счастлив с любой из женщин в большей степени, нежели в те часы, когда ему удается вдохнуть магию в очередное свое творение. Он был хорош в этом — по-настоящему хорош, а изготовленные им палочки не уступали даже лучшим образцам искусства Олливандеров.

И все же самым талантливым из нас, как я понимаю, окидывая взглядом все эти прошедшие годы, был Кадм. Там, где Антиох методично взгрызался в стоящую перед ним задачу, испытывая один за другим и отбрасывая новые и новые подходы, Кадм действовал по наитию, будто ведомый духом самого Мерлина. То, чего Антиох добивался волей и каждодневным трудом, Кадм получал без усилий. Беда же, а может, и напротив, счастье, в том, что в отличие от Антиоха, он не был одержим своим даром, да и вообще ничем, кроме своей семьи. Магия оставалась для него не более чем полезным в домашнем хозяйстве навыком, поэтому непросто было разглядеть бриллиант его дарования под толстым слоем каждодневной рутины. С момента же смерти Лии это стало и вовсе невозможным.

Вздохнув, я вышел вслед за братом во двор, поежившись от противно моросившего дождя, и, миновав ворота, мы быстрым шагом направились к «Ведьмину зеркалу». Аспид вряд ли упустит случай сделать какую-нибудь гадость, когда Кадм в таком состоянии, поэтому следовало поторопиться. С трудом перебравшись через дорогу, залитую неимоверным количеством липкой грязи, мы без церемоний вломились — иначе не сказать — в таверну. Увы, наши худшие подозрения подтвердились в тот же момент.

— Грязный, вонючий пропойца! — услышали мы резкий голос с противоположной стороны забитого посетителями зала и, не сговариваясь, рванулись в том же направлении. — Посмотри на себя, Певерелл! Ты волшебник? Ты просто бездарная пьянь, опустившийся неудачник, неспособный даже держать палочку своими дрожащими руками. Попробуй! Попробуй сразить меня, Певерелл!

Пробравшись к дальнему углу таверны, мы на мгновение замерли. Посетители окружили обособленно стоявший там столик, за которым сидел Кадм с поникшей головой, сжимая в руках чашу с остатками вина и вздрагивая от каждого выкрика стоявшего перед ним человека, от чего последний, казалось, лишь сильнее распалялся.

— Аспид? Сразись лучше со мной, тварь! — дрожащим от с трудом удерживаемого бешенства голосом обратился к нему Антиох.

Аспид замер и медленно развернулся, заставив меня невольно отшатнуться. Он изменился. Сильно изменился с тех пор, как издевался над нами с Кадмом, тогда еще мальчишками, будучи сам немногим старше. Я запомнил ухоженного отпрыска семейства Изли — одного из богатейших родов чистокровных волшебников в наших краях — с вечно надменным взглядом серых глаз и вычурными манерами, не иначе как перенятыми у столь же заносчивого папаши, мир праху его. Теперь же…

Теперь перед нами стоял высокий сухопарый чародей с длинными волосами соломенного цвета, бледной, изъеденной оспой кожей лица и хищным взором прищуренных глаз. Его тонкие губы медленно расплылись в ухмылке, обнажив частокол крупных верхних зубов, и он проговорил:

— Меня зовут Николас Оливер Изли, дорогой Антиох.

— Ты навсегда останешься Аспидом, — презрительно выплюнул мой брат, поднимая палочку на уровень груди. — Не знаю, что ты забыл в наших краях, но сейчас убирайся. Убирайся, или сильно пожалеешь о своем визите.

Аспид засмеялся. Его смех и до того никогда не ласкал слух, но теперь он звучал подобно карканью вороны: сипло и отрывисто, словно бы его обладатель сорвал глотку неумеренными воплями. Что произошло с ним за эти десять лет?

— Ты угрожаешь мне, старший Певерелл? — вкрадчиво спросил он.

— Угрожаю? Нет, Аспид, можешь считать это пророчеством. Предрекаю, что просто убью тебя, если ты не покинешь Годрикову Впадину сегодня же, — тихо ответил Антиох, сжав палочку с такой силой, что побелели костяшки пальцев.

— Все это слышали? — громко вопросил Аспид, воздев руки вверх, чтобы привлечь всеобщее внимание. — Антиох из рода Певереллов угрожает мне смертью! Нанеся оскорбление, он не оставил мне выбора, кроме как вызвать его на дуэль. Принимаешь ли ты мой вызов, Антиох?

Я вышел вперед, примирительно подняв руки:

— Аспид… Николас, никаких дуэлей. Просто оставь в покое нашу семью, и все на этом.

Аспид только фыркнул и молниеносно взмахнул палочкой, отчего я кубарем покатился по устеленному соломой полу, по пути сбив с ног пару человек. Да уж, этот кошмар моего детства определенно стал сильнее за прошедшие годы, ни капли не улучшив свой нрав.