Пропавшая

Брауни знает, что по улицам прошла война, видит старые противовоздушные навесы в Гайд-парке и крыс на Трафальгарской площади, но в целом Лондон живёт обычной жизнью, только мороженое всё дорожает и стоит уже не два пенса, а целых три.

Однако некоторые волшебники до сих пор обеспокоены.

В кабаке Аберфорта частенько собираются сплетники, и Брауни становится их невольной слушательницей. Они говорят, что магглы поливали город огнём, бросали его сверху в хвостатых стальных горшках, свистящих, как несчастная банши. Говорят, что, стоит магглам прознать о волшебном мире, эти горшки полетят уже на Косой и Лютный переулки, на Хогвартс и Мунго.

— Они нас не тронут, — уверяет волшебник с нашивкой Министерства магии на груди. — Даже Гриндевальд не осмелился напасть на Магическую Британию, куда уж этим магглам. Ничего не будет.

— Если уж Блэки озаботились защитой и стёрли свой дом со всех карт…

— Вот заладили! Блэки, Блэки… От их барьеров на Гриммо аж голова трещит!

— Верно, верно! У Арктуруса давно с ней не в порядке, так и сынок — его точная копия. Бывал я у них, так от такого количества магии меня чуть с порога не сдуло!

— Не слушай ты их, Брауни, — говорит Аберфорт, поставив перед ней короб со свежими безоарами. — Чем им ещё заниматься? Выпьют эля — так чушь и мелют.

Несколько колдунов сначала неодобрительно косятся на него, потом — с завистью на короб.

— Опять резал коз, — вполголоса бурчит кто-то, но Дамблдора слухи не заботят.

— Скажи прохвосту Карактаку, что эти камни обойдутся ему дороже. Где он ещё возьмёт такие большие? Всё честно. Я их с древесной смолой не мешаю в отличие от Флетчеров.

— Передам, — с улыбкой откликается Брауни, пряча короб в корзину. — Ноги моей у Флетчеров не будет!

— Вот и умница. Может, пойдёшь ко мне работать? Помощница тут не помешает. От Хагрида толку мало. Готовить-то я его научил, но стряпню Рубеуса без хорошей пинты эля не выдержит ни один желудок.

Нельзя научить тому, чего сам не умеешь, думает Брауни, но говорить об этом владельцу «Кабаньей головы», конечно, не спешит.

— Добрая ты, дитя, — словно прочитав её мысли, усмехается Аберфорт, гораздый на старые поговорки и немудрящий совет. — Не то что Риддл. Каждый раз, когда он приходит, я его поганой метлой хочу выставить.

— Вы несправедливы к нему, мистер Дамблдор. Том очень способный и обходительный, — говорит Брауни, но Аберфорт повидал достаточно на своём веку, чтобы не купиться на это.

— Так и гниль бывает сладкой.

Поглядев на удручённое лицо Брауни, старик смягчается и, похлопывая её по руке, добавляет:

— Нет, девочка. Держалась бы ты от него подальше.

Ей нечего возразить. Непонятно, чего ей хочется больше: никогда не видеть Риддла или, наоборот, никогда от него не отходить…

* * *

Осенью цены на котлы взлетают до небес, но Министерство по-прежнему уверяет, что война тут ни при чём, а волшебникам нет дела до маггловских выборов в Парламент и работы заводов в промышленных районах Англии.

Всё же Бёрк обладает сверхъестественным чутьём и заранее отменяет поставки на редкие ингредиенты для зелий.

— Больше мы этим не занимаемся! — объявляет он в начале сентября. С потолка разом исчезают все коренья и травы, и Брауни вздыхает свободнее.

Однако её радость длится недолго.

Бёрк положил глаз на кубок из гоблинского серебра артуровских времён, но вот незадача — пожилой коллекционер, владелец раритета, не поддаётся ни на его уловки, ни на обходительные речи Риддла.

— К нему отправишься ты, Брауни! — Бёрк не желает слушать возражения и лишь поторапливает её на выход. — Том тебя проводит. Если тебе удастся умаслить старого негодяя, так и быть, я позволю взять сюда того облезлого кота из рыбной лавки, которого ты всё равно кормишь за мой счёт.

В итоге мистер Роули, чистокровный маг в пятом поколении, целый час «экзаменует» её по истории войн между гоблинами и колдунами и, убедившись, что кубок попадёт в надёжные руки, наконец-то с ним расстаётся.

В Лютный переулок она возвращается в приподнятом настроении, даже здание Парламента на противоположном берегу Темзы не кажется ей таким серым. Том насмешливо поглядывает на неё всю дорогу и, что удивляет её больше всего, улыбается. Не той хищной улыбкой, что так часто кривит его идеальные губы, а искренне, по-настоящему.

Два молодых офицера, идущие им навстречу, отвлекаются от разговора и подмигивают Брауни. Тот, что выше ростом, снимает фуражку в приветственном жесте. Брауни делает шуточный книксен, проходя мимо них, и тут у обоих вояк разом рвутся сапоги. Под армейскую ругань подошвы намертво приклеиваются к пятну мазута, невесть откуда взявшемуся посреди тротуара.

Над ухом Брауни раздаётся самодовольное фырканье. Она сердито взирает на Риддла, но тот веселеет ещё больше.

До «Дырявого котла» всего ничего, когда начинает накрапывать. Тут и там раздаются щелчки зонтов, а те магглы, которых дождь застаёт врасплох, кидаются врассыпную.

Брауни тянется за палочкой, чтобы в царящей суматохе незаметно наколдовать зонтик, как вдруг Том берёт её за руку и уводит в сторону газетного ларька. Они бегут к нему по холодным лужам, подёрнутым тонким ледком, и Брауни уверена, что где-то на крохотном острове, одиноко лежащем у побережья Южной Америки, что-то идёт не так, раз каменные идолы начинают насмешливо щуриться.

Очутившись под крохотным козырьком, она и Том застывают друг напротив друга, отделённые от мира стеной воды — словно двое влюблённых, которых не волнует непогода.

Город замирает, и в опустившейся тишине где-то над Лондоном гудят самолёты. Силуэты машин едва угадываются за облаками.

— Война кончилась, а они всё летают. Союзников или наши? — шёпотом спрашивает Брауни.

— Здесь нет наших, потому что все они маггловские, — отрезает Риддл. Он снова мрачен. Шкатулка с секретом едва приоткрылась и снова наглухо захлопнулась. — Магглы только и делают, что убивают друг друга.

— Ты их всех ненавидишь?

— Мне нет дела до них! Они всего лишь люди: плоть и кость. В этом мире есть вещи, гораздо интереснее людей. Знаешь, Брауни, на месте линии Мажино(3) прежде был розарий. Лотарингские розы… Впервые я увидел их в доме мадам Смит в прошлом году. Глупая кошёлка, с рождения купавшаяся в роскоши, но, в чём ей не откажешь, так это во вкусе. Её садовник был французом и выращивал эти розы в саду Смитов. Сейчас их не найти. Магглы избавились от них, выкорчевали ради нескольких линий траншей и уродливых башен. Невежественные идиоты! Мне жаль эти розы. Они были прекрасны, Брауни. Совершенная форма. Совершенный аромат…

Он с такой страстью говорит о цветах, уничтоженных на границе Франции, что Брауни становится не по себе. До слабости в коленях. До дрожи. Все те девушки, приходившие в лавку, влюблённые глупышки, что так отчаянно жаждали взаимности, никогда не получат желаемое. Том Риддл не лжёт, говоря: «Я любил эти розы». Вероятно, эта любовь — единственная, на которую он способен, не считая той, что он испытывает к самому себе. Но разве он ошибается? Разве в этом убогом мире есть что-то прекраснее тех цветов и Тома Риддла, оплакивающего их гибель?

— Роза, — говорит Брауни.

Он осекается, удивлённо уставившись на неё, словно вспоминает, что здесь не один.

— Я выбрала имя, — она хватается за лацканы его пиджака и стискивает ткань, сминая в пальцах. Во рту пересыхает, а дыхание перехватывает. Ей остаётся только воображать, каково это: целовать Тома. Она хочет объясниться с ним, но ему ни к чему её признания. — Ты будешь звать меня Розой, — продолжает она, глядя ему в глаза, — а я тебя — Тёмным Лордом.

Он гладит щёки Розы, запускает пальцы в густые каштановые кудри, путаясь в намокших волосах, и стягивает их у корней, отчего она рвано выдыхает Риддлу в губы.

— Роза Пьюси, — его дыхание скользит по ней змеёй.

— Пьюси? Разве это не чистокровная фамилия?

— Вот именно.

— Но как же…

— Я хорошо знаком с Эдвардом Пьюси.

— Что, если он будет против, ведь я…

Риддл не терпит возражений. Он морщится, и она покорно замолкает.

— Он сделает так, как я скажу, — говорит Том. — Если понадобится, он назовёт тебя сестрой, женой или дочерью. Другие не посмеют поставить его слова под сомнение.

— Другие? Так ты представишь меня им?! — Роза не верит своим ушам. Она смотрит на него, не отрываясь. Он похож на падшего ангела, услышавшего её молитвы. — Ты согласен учить меня? Я буду стараться, честное слово! Я превзойду всех!

Он снисходительно качает головой и впервые её целует.

* * *

— Я чувствую себя Венди, которой открыли дорогу в Нетландию! — Роза порхает по лавке, наводя порядок на витрине.

Рука Славы — настоящий шедевр. Бёрк не расстанется с ней меньше, чем за сотню галлеонов.

— Ты видел, как вытянулась физиономия Малфоя, когда он понял, что им придётся делить тебя со мной. Первая женщина в ваших рядах, — хихикает Роза.

Том наблюдает за ней, изредка делая пометки в своей тетради. Вчера на собрании он был великолепен. Роза не могла насмотреться на него, когда он выступал с речью, когда демонстрировал чудеса волшебства. И она такая не одна. Волшебники, приглашённые в «Спинни Серпент», казалось, были заворожены им. Том выступал их божеством, но в то же время — прелатом. Он говорил о магии, о её чистоте, о будущем…

— Иногда ты так раздражающе наивна… — произносит Том со странной усталостью.

Она наклоняется к его плечу, щекоча дыханием ухо. Ей далеко до соблазнительниц из «Виверны», но любовь делает женщину смелой, а Роза немножко, самую малость, влюблена.

Том усмехается так внезапно, что Роза вздрагивает.

— В моём приюте все мальчишки хотели, чтобы к ним прилетел Питер Пэн и забрал их с собой. Все, кроме меня. Я всегда знал, что отличаюсь от них. Я — особенный.

— Может, ты и есть Питер Пэн?! — притворно ахает Роза. — Только разучился летать.

— Когда-нибудь я научусь, — ворчит Том, а у самого чёртики в глазах.

— На метле летать может каждый!

— Без метлы, — мрачно тянет он, захлопывая тетрадь.

Роза смеётся. Разбуженный рыжий кот недовольно фырчит с крышки кособокого Исчезательного шкафа. Этот гигант из чёрного дуба достался Бёрку за бесценок, так как шёл без «близнеца» и оказался совершенно бесполезен.

— Как ты себе это представляешь? Это будет выглядеть смешно! По-дурацки! — припечатывает Роза, разгоняя пауков, облюбовавших каминную полку.

— Не смешнее тупой рожи Абраксаса, — отвечает Том, поглаживая чёрный камень кольца на пальце. — Ты когда-нибудь задумывалась, Роза, о том, что Питеру плевать на пропавших мальчиков? Он заманивает их на свой остров, обещая весёлую жизнь, посвящает в рыцари... Он эгоист, которому не с кем играть в войну.

* * *

Она останавливается посреди подсобки, уставившись в стену над раковиной. Кто это? Кто эта девушка со сверхъестественной аурой, чьё лицо, словно морщины, усеивают трещины? Кто эта незнакомка в зеркальной раме? Ведьма, настоящая ведьма! Колдунья из свиты Морганы.

Роза не может отвести взгляд от отражения, и это сродни волшебству.

У неё спутанные волосы, но в кои-то веки они не выглядят как птичье гнездо, скорее — как терновая корона. Рот ярко-красный. В глазах плещется пламя.