Пациент Х

Люциус задрожал, его плечи приподнялись, будто он хотел полностью спрятать голову, и он бросил умоляющий взгляд на судей. Выглядело, будто он надеялся, что после этой «угрозы» Шеклболт передумает, сжалится над ним и отправит домой.

— Мой Лорд, я никогда… Я должен бы… Меня вынудили… Вы же знаете… — лепетал Малфой, лишившийся последних крупиц самообладания и достоинства.

Запрокинув голову, его бывший хозяин расхохотался. Не громко, и все же этот смех наполнил весь огромный зал, и даже стены, казалось, смеялись над сжавшимся Люциусом. Впрочем, удар судейского молотка привел к завершению этот фантомный звук.

— Мистер Малфой, вы должны обращаться к обвиняемому только «Мистер Риддл». Суд запрещает вам, под угрозой наложения административного штрафа, именовать этого мужчину какими-либо из его псевдонимов, которые он использовал. Это ясно? — голос Кингсли прозвучал громко и раздраженно, было заметно, что он не собирается пускать все на самотек.

Люциус — если это вообще было возможно — сжался еще сильнее, боязливо перебегая глазами от губ подсудимого, которые, судя по всему, с презрением шептали «Люциус, Люциус», к судейской ложе, где Шеклболт грозно хмурил брови. Малфой кивнул и потом подчиненно опустил взгляд.

Это короткое мгновение, когда Люциус смотрел на судей, показало, насколько сильно блондин боялся того, что могло бы произойти, воспротивься он воле Кингсли. Это утвердило предположение Гермионы, что хотя Малфой и боялся своего бывшего Хозяина, но считал его побежденным, а потому боязнь Азкабана была сильнее, чем страх перед Лордом Волдемортом.

Шеклболт снова стукнул молотком, в этот раз угрожающе.

— А вы, мистер Риддл, должны молчать, пока вас не спросят. У вас нет права самостоятельно обращаться к свидетелям, чтобы их запугивать. Не верьте так в свою безнаказанность и что мы не сможем сделать ваши последние дни еще… неприятнее. У нас есть свои способы.

Короткая, полная скрытого смысла пауза давала время невозмутимому Лорду, злорадствующей толпе и Гермионе на размышления, какие именно способы Кинглси имел в виду.

— У вас будет возможность высказаться после мистера Малфоя. До того времени вы должны молчать, — закончил Шеклболт.

Холодный пренебрежительный смех стал единственным ответом, который получили судьи. Но все-таки он замолчал и, казалось, с искренним интересом начал слушать показания Малфоя. И Люциус говорил. Рапортовал про массовые облавы и убийства и как Волдеморт заставлял своих последователей пытать бунтовщиков. Рассказывал, как Темный Лорд наказывал своих же последователей за малейшую ошибку.

Конечно, он также поведал о ночи в Министерстве магии, когда он и другие Пожиратели ворвались туда, о битве за Хогвартс и деяниях Лорда за рубежом, где он организовывал свои филиалы.

— Вообще, Люциус должен гордиться, что получал от меня столько заданий. Такой трус и слабак, как он… даже поразительно, что ему удалось пережить даже половину поручений.

После этого бывшему Пожирателю Смерти позволили покинуть место для свидетелей, что он сделал с видимыми радостью и облегчением. Другие свидетели уже ожидали своей очереди — или, будет вернее сказать, вынуждены были ожидать — на самом деле, никто не хотел давать показания и смотреть на человека, чье имя до сих пор боялись произносить вслух.

Драко выглядел — хотя это было почти невозможным — еще более испуганным, чем его отец. Без сомнения, теперь ему было ясно, какого «хорошего знакомого» имела в виду во время их последней встречи Гермиона. Не имело значение, насколько сильно Грейнджер недолюбливала хорька, сейчас она испытывала к нему нечто сродни жалости, глядя, как трясется его палец, когда он указывал на подсудимого. Волдеморт, словно голодный хищник, смотрел на Драко со своего стула.

Заикаясь, смертельно бледный, с выступившим на висках потом, Малфой-младший рассказывал, как Темный Лорд угрожал убить его семью, если он не прикончит Дамблдора. Со стыдом он признавался, что Лорд дал это же задание Снейпу, потому что задание являлось наказанием Люциуса и означало смерть Драко. И все же Малфой-младший, вопреки планам Хозяина, пережил смерть директора, только чтобы его использовали в качестве нового пыточного инструмента.

Лорд Волдеморт же прокомментировал свои преступления касаемо Драко, как и планы наказывать с его помощью Люциуса, лаконичным:

— Ну, хоть на что-то ведь он должен был сгодиться.

Конечно, выступали только самые известные жертвы и пойманные прислужники. Нашелся бы хоть один человек в стране, которого не затронул бы режим Лорда или сам темный маг? Также свидетели из других стран рассказывали о мрачных деяниях Волдеморта, направленных на завоевание и укрепление новой — его — власти.

Особенно полномасштабную международную деятельность Темный Лорд развернул после своего возрождения на кладбище. С каждого уголка планеты нашли волшебниц и магов, которые сейчас рассказывали страшные вещи. Каждый из приглашенных старался разрисовать свой отчет с возможно большим количеством темных и пугающих подробностей.

Гермиона едва сдерживала слезы. Да, это все было правдой. Он убивал, еще когда являлся всего лишь юным студентом, использовал свои, тогда еще только проснувшиеся способности, чтобы запугивать и подчинять детей, постоянно перекладывал свою вину на чужие плечи. То, как он ездил по стране, выискивая новых последователей, впечатляя их своими силами и одурманивая идеями, как он пытал людей, доказывая свою мощь… все это было правдой. Он целенаправленно совершал наихудшие преступления, чтобы сделать их основой создания хоркруксов.

Человек, образно говоря, восставший из мертвых и захвативший пост теневого министра Британии, так пугал свидетелей, что они мямлили и их регулярно приходилось просить говорить громче и отчетливее. Они вели себя так, словно боялись, будто Темный Лорд может убить их одной силой мысли, несмотря на всю охрану и сковывающие заклинания.

Щеки Гермионы пылали. Злость и раздражение от этого спектакля жгли ее изнутри. Волдеморт вел себя отвратительно и вызывающе, хотя, лучше сказать, он вел себя как обычно или, что еще точнее, как раньше.

Аберфорт Дамблдор, один из немногих выживших членов Ордена Феникса, рассказывал о временах, когда имя Волдеморта еще не было широко известно и темный маг только набирал силу. Он пересказывал слова Дамблдора и вещи, свидетелем которых был лично. Говорил о хитрости и расчетливости Темного Лорда, о шантажах и похищениях, о нежелательных магах, которые попросту бесследно исчезали. Аберфорт не был образованным человеком, ему часто недоставало слов, и он делал паузы, подыскивая нужные выражения.

Волдеморт спокойно сидел все время, иногда саркастично усмехаясь или нетерпеливо постукивая пальцами, чтобы показать, как раздражала его медлительность Аберфорта. Несмотря на то, что громкость голосов в зале была магически снижена, можно было различить всхлипывания Августы Лонгботтом, когда брат Дамблдора начал говорить о смерти ее сына. Подсудимый, по-видимому, обладал необычайно острым слухом, так как, когда бабушка Невилла особенно горько всхлипнула, он громко расхохотался.

Конечно, ему пригрозили, но, в общем-то, его в любом случае должны были через несколько дней казнить, так что существовало ли нечто, чем его можно было бы действительно запугать? Поэтому Волдеморт продолжал слушать показания либо со скучающим видом, либо явно забавляясь. Во время некоторых отчетов он выглядел откровенно самодовольным. Куда подевались результаты многомесячной терапии, которую проводила Гермиона?

Когда же просили самого Волдеморта прокомментировать что-либо, то, являясь умным и одаренным в риторике, Том Риддл придавал даже самым ужасным преступлениям ауру политической необходимости. Это звучало отвратительно. Как и тот факт, что его практически отсутствующие губы не покидала ядовито-презрительная усмешка, когда Хагрид начал свидетельствовать.

Грейнджер было ужасно стыдно перед всеми, которые теперь знали, какие плоды принесли все ее труды. Он и раскаяние? Смешно, просто смешно. Чего она достигла? Ничего, ровным счетом ничего. Хотя нет, все же нечто изменилось, поменялось ее отношение. Как бы она ни пыталась вернуться к себе прежней, смотреть на все глазами, которыми смотрела полгода назад, у нее ничего не выходило. Чувства, которые она испытывала, претерпели глубинные изменения, он не был лишь «заданием» для нее. Он, который сейчас сидел и прямо с трибуны называл Альбуса старым маразматиком за то, что тот пригрел в школе таких «существ» — он даже не удостоил их обращения «люди» — как Хагрид и Люпин.

Хагрид публично раскрыл причину смерти Плаксы Миртл, обелив таким образом свое имя, в ответ же Волдеморт окрестил полувеликана отсталым в развитии идиотом, таким же незначительным биомусором, как и сама Миртл.

Гермиона вспоминала несчастного, измученного пленника, не способного даже передвигаться самостоятельно. И теперь он сидел здесь и рассказывал, как направлял своих Пожирателей выполнять задания. Когда же нужно было описывать пытки, он всегда злорадно указывал на Малфоев, говоря, что лучше спросить их, ведь именно они показали себя крайне искусными в этом направлении.

И все же Гермиона не хотела, чтобы он умирал. Наверное, в этом она являлась единственной на всей планете. Казалось, Волдеморт вообще редко бывал в настолько хорошем настроении, как сейчас, во время Процесса. Он откровенно забавлялся. Грейнджер уже не могла сдерживать слезы. Было невозможно сказать, что причиняло ей больше всего боли. Факт, что все ненавидели ее подзащитного? Что подзащитный не заслуживал снисхождения? Что она из-за него потеряла своих друзей? Что она прекрасно понимала боль и ярость всех этих людей, с ненавистью взиравших на бывшего Лорда. Что он гордился своими поступками и считал их правильными? Или что ей, несмотря на все это, нравился этот не-человек и что она может потерять его… навсегда?

«Пожалуйста, просто пусть она больше ничего не чувствует». Она закрыла лицо руками, ее плечи дрожали.

Когда Грейнджер в конце дня пробиралась сквозь плотную толпу, она повсюду слышала возбужденные крики, победные кличи или испуганные всхлипывания, и со всех сторон ее окружали озадаченные лица. Люди не рассчитывали, что когда-либо вот так встретятся с волшебником, чье имя боялись произносить вслух. Она увидела в толпе Хелен и поспешила прочь, ведь она была последней, кого Грейнджер хотела видеть.

Гермионе пришлось ждать пятнадцать минут лифта. Магически усиленные голоса со всех сторон рассказывали о Нем: «Переживший Битву» — так теперь называли Риддла. Со стен на нее также смотрел с огромных картин Он. Красные пронзительные глаза, которые отовсюду преследовали ее.

Гермиона чувствовала себя бесконечно одинокой и разбитой, когда входила в переполненную Нору.